Журнальный мир

Всегда с замиранием сердца приступаю к разговору о поэтах-фронтовиках, в данном случае о Николае Старшинове. Во-первых, не может быть другого чувства, кроме бесконечного уважения и благодарности к этим людям за их как минимум гражданский подвиг, не говоря уже о подвигах боевых; во-вторых, за их стойкость и достоинство в непростой послевоенной жизни, что явлено в каждом слове их произведений; и в-третьих – гибель отца под Белой Церковью, на Украине.

Фронтовые поэты… Сколько заметных литераторов впоследствии выпорхнули из-под их надёжных крыльев, а благотворное влияние на творческую поросль Николая Константиновича было настолько действенным и широким, что даже я, начинающая тогда поэтесса из Кирова, волею судьбы попала в эту замечательную орбиту. Кстати, руководил тогда вятскими писателями Овидий Михайлович Любовиков, тоже поэт-фронтовик, не раз общавшийся со Старшиновым и, конечно же, кроме творческой тематики своё законное место в их разговорах занимала рыбалка, без которой они оба не представляли жизни.

Когда мы говорим «поэт-фронтовик», это вовсе не значит, что темой его творчества стала исключительно война. Вспомним популярнейшую песню про голубей, что «целуются на крыше», и в отношении диапазона поэзии Николая Константиновича станет многое ясно. Но об этом чуть позже.

Свой фронтовой стаж Коля Старшинов начинает фактически в 1941 году, трудясь с одноклассниками на рытье окопов; в следующем году поступает в пехотное училище, а в январе 1943-го отправляется на фронт в звании старшего сержанта. В 18 лет он – заместитель командира пулемётного взвода. Но уже в августе Николай Константинович, прошедший не одно огневое крещение, получает под Спас-Деменском тяжелейшее ранение в ноги и попадает в госпиталь.

Сорок четвёртый год. Старшинова демобилизуют. Но война ещё – в каждой извилине мозга, в каждой клетке души…

Ракет зелёные огни

По бледным лицам полоснули.

Пониже голову пригни

И как шальной не лезь под пули.

Приказ: «Вперёд!»

Команда: «Встать!»

Опять товарища бужу я.

А кто-то звал родную мать,

А кто-то вспоминал – чужую.

Когда, нарушив забытьё,

Орудия заголосили,

Никто не крикнул: «За Россию!..»

А шли и гибли

За неё.

(«Ракет зелёные огни…»)

В таких стихах нет необходимости прибегать к эффектным эпитетам, думать о привлекательности строк, ибо здесь явлена высшая красота – пронзительная правда и чувство, родившее каждое слово. Вот почему стихи Старшинова взяли свою главную высоту – сначала внимание читателя, а потом и его любовь.

Конечно же, творческое чутьё и умение не свалились на Поэта с неба. Родившись в многодетной крестьянской семье, перебравшейся со временем в Москву, подросток Николай знал о Пушкине, Гоголе, Лермонтове, Некрасове… Вечерами вся семья участвовала в своих «литературных чтениях», и, по словам Старшинова, они могли длиться часами. Так что в плане образования он был подготовлен к своему призванию и потому сразу после возвращения с фронта в Москву направился прямиком в Литинститут. Тем более что стихи уже печатались во фронтовых газетах.

Это были самые яркие и счастливые его годы, как и бывает чаще всего в молодости. Публикации в журналах (в «Октябре» была напечатана поэма «Гвардии рядовой»), выход в издательстве «Молодая гвардия» первой книги «Друзьям» (событие знаковое и в том смысле, что с этим издательством он связал всю свою творческую судьбу), общение с писателями, также не понаслышке знающими о войне и, наконец, встреча с Юлией Друниной, о любви к которой говорят его стихи. Их брак дал жизнь дочери Елене, но всё-таки через тринадцать лет распался. Вторая женитьба с точки зрения стабильности оказалась более удачной. Эмма Багдонас, звукооператор Вильнюсского радио, была рядом до конца его жизни. И в этом браке тоже родилась дочь, Рута.

Но было бы наивным полагать, что даже в эти судьбоносные годы творческая жизнь Поэта была без проблем. Уже в 1947-м он получил разгромный отзыв о своих стихах, и не от кого-нибудь, а от Веры Инбер, в то время очень известной и почитаемой поэтессы. Старшинов обвинялся в неоимажинизме, «глубоко чуждом нашей поэзии». Более странного творческого приговора по отношению к поэту-фронтовику с его ясным, выверенным слогом просто трудно придумать. По себе знаю, как ранят подобные «откровения» на самом взлёте поэтической судьбы. И не потому, что обидно, а потому, что несправедливо. Но военный опыт Николая Константиновича помог ему и в будущем брать подобные «редуты», полагаясь на главного критика – читателя, хорошо знающего цену истинно значимому литературному слову.

Среди самых популярных его стихотворений о войне остаётся и поныне «Я был когда-то ротным запевалой…»:

Я был когда-то ротным запевалой,

В давным-давно минувшие года…

Вот мы с ученья топаем, бывало,

А с неба хлещет вёдрами вода.

И нет конца раздрызганной дороге.

Густую глину месят сапоги.

И кажется – свинцом налиты ноги,

Отяжелели руки и мозги.

А что поделать? Обратишься к другу,

Но он твердит одно: – Не отставай!.. –

И вдруг наш старшина на всю округу

Как гаркнет: – Эй, Старшинов, запевай!

А у меня ни голоса, ни слуха

И нет и не бывало никогда.

Но я упрямо собираюсь с духом,

Пою… А голос слаб мой, вот беда!

И опять – в чём-то даже прозаический рассказ, без напряжения, со многими простыми деталями армейской жизни, а вот поди ж ты, цепляет и органично выводит на главное:

Но тишина за мною раскололась

От хриплых баритонов и басов.

О, как могуч и как красив мой голос,

Помноженный на сотню голосов!

И пусть ещё не скоро до привала,

Но легче нам шагается в строю…

Я был когда-то ротным запевалой,

Да и теперь я изредка пою.

И вовсе не простой, как кажется на первый взгляд, финал стихотворения, написанного в 1957 году, когда «оттепель» только зрела и оптимизм был в явном дефиците.

Как истинно русский солдат, Старшинов и в творчестве шёл вперёд, умножая мастерство и расширяя жанровые границы. И потому, кстати, имел право более чем профессионально судить о творчестве тех, кто только собирался брать свои поэтические высоты. Неслучайно он несколько лет работал в отделе поэзии популярнейшего тогда журнала «Юность», вёл литобъединение МГУ, а позднее почти два десятка лет был редактором альманаха «Поэзия» в «Молодой гвардии», пока перестройка не сбросила издание «с корабля современности», как и многие другие. И, конечно же, – руководство семинаром в Литинституте. За эти годы Николай Константинович вывел в свет не один десяток интересных, талантливых поэтов, и не только в Москве, продолжив сложившиеся традиции «Молодой гвардии».

К примеру, и в Киров как-то приехала целая писательская бригада под эгидой этого издательства, познакомила со своими произведениями, послушала и нас, начинающих. А в конце, подводя итоги, гости посоветовали мне поступать в Литинститут. Понятно, что для меня это было как глас свыше, и я вскоре, пройдя творческий конкурс, сдала экзамены и поступила.

А с Николаем Старшиновым спустя годы мы беседовали о моей поэме «За тридевять земель», в которую я включила свои частушки. Упомяну и о книге «Хлеб и мёд», вышедшей в «Молодой гвардии». А ведь не было бы этой встречи с молодогвардейцами, и жизнь пошла бы совсем по иным дорогам. И сколько других состоявшихся писателей могли бы рассказать свою историю, связанную и с «Молодой гвардией», и с Николаем Старшиновым! Так или иначе вышли «из старшиновской шинели» Николай Дмитриев, Владимир Павлинов, Геннадий Касмынин, Александр Щуплов, Владимир Костров, Дмитрий Сухарев, Евгений Артюхов, Георгий Зайцев, Виктор Кирюшин, Геннадий Красников, Александр Бобров, Нина Стручкова, Нина Краснова, Александр Макаров, Ольга Ермолаева и многие другие… И дело, конечно, не только в доброжелательности Старшинова, желании и умении помочь молодым, и порой не только в творчестве. Главным было уважение к нему как профессионалу с большой буквы. Вот несколько последних строф из стихотворения «Зловещим заревом объятый…»:

И вдруг (неведомо откуда

Попав сюда, зачем и как)

В грязи дорожной – просто чудо! –

Пятак.

Из желтоватого металла,

Он, как сазанья чешуя,

Горит,

И только обметало

Зелёной окисью края.

А вот – рубли в траве примятой!

А вот ещё… И вот, и вот…

Мои товарищи-солдаты

Идут вперёд

За взводом взвод.

Всё жарче вспышки полыхают.

Всё тяжелее пушки бьют…

Здесь ничего не покупают

И ничего не продают.

И это тоже стихи 45-го года. Как мастерски он ведёт повествование, подводя к финалу, который сродни залпу «катюши». Да, на фронте – совсем другие ценности, а в сердцах – самая высокая цель, что может быть в жизни. Да, это о той войне, но и о сегодняшнем дне тоже, когда почти всё покупается и почти всё продаётся. Такое вот послевкусие истинной поэзии.

Известно, что детские годы Коля Старшинов проводил в подмосковном селе Рахманове, на родине отца. Будущий поэт, конечно же, как губка впитывал всю красоту русской деревни, вековой уклад её жизни, неторопливое течение времени…

И понятно его желание чаще припадать к этим истокам, стремление свои чувства и мысли облекать в поэтические строки. Вот откуда произрос и Старшинов-лирик.

Этот луг до конца заболочен,

Но дорога и здесь пролегла.

У налитых водою обочин

Затаилась зловещая мгла.

…Но средь этой удушливой гнили,

От которой в рассудке темно,

Белоснежными звёздами лилий

Вдруг меж кочек проглянет окно.

Чудо-лилия, ты здесь – чужая…

Но она остановит: постой! –

Чистотою своей поражая

И почти неземной красотой.

(«Этот луг до конца заболочен…»)

И с природой, как правило, связана любовная лирика. Многие стихи, конечно же, посвящены Юлии Друниной. Хотя у поэзии свои «адреса и явки».

Бросила халат на спинку стула,

Погасила в комнате огонь.

И легла. И сладким сном уснула,

Подложив под голову ладонь.

…Тише, тише!

Говорю вам, тише!

Тише, ветер, в проводах не вой.

Майский ливень, не стучи по крыше.

Тополя, не хлопайте листвой.

Что там за чудак бредёт? Грохочет,

Будто бы подковами копыт.

Неужели он понять не хочет,

Что моя единственная спит?

(«Бросила халат на спинку стула…»)

Или:

Тонко свищут воздушные струи.

И снежинки, сбиваясь в рои,

Налетают и тают, целуя

Приоткрытые губы твои.

Но меня узнавать ты не хочешь.

И, нарушив морозную тишь,

Ну совсем как девчонка хохочешь

И в объятья другого летишь…

(«Над холмами, полями, лесами…»)

У Николая Старшинова вышло более сорока книг, но это не только поэзия. Молодые поэты и сегодня могут учиться у него по книгам, где и уроки творчества, и портреты писателей, с кем связывала его судьба, и воспоминания, где немало можно узнать и о самом Николае Константиновиче, и о времени, которое, как известно, не выбирают: «Памятный урок», «Дорога к читателю», «Планета “Юлия Друнина”, или История одного самоубийства», литературные мемуары «Что было – то было» в серии издательского дома «Звонница-МГ» «XX век: Лики, лица, личины». Но главное место занимала поэзия. В том числе собранные и опубликованные им частушки. Поэма «Семёновна» – тоже дань народному жанру. И рядом – переводы, в основном с финно-угорского. Стихи поэта были переведены на многие европейские языки. Сами названия книг уже цепляли внимание читателя: «Весёлый пессимист», «Улыбнитесь, пожалуйста!», «Твоё имя», «Любить и жить»… И, конечно, – «Моя любовь и страсть – рыбалка». За книгу стихов «Река любви» он был в 1984 году награждён Государственной премией РСФСР имени М. Горького, а годом раньше – премией Ленинского комсомола за достижения в творчестве и многолетнюю работу с молодыми писателями.

Но самым главным итогом его жизни было доверие читателей, уважение к его гражданской позиции, верность фронтовому братству и правде, будь то стихи или публицистика.

О том, что было, – откровенно, честно…

А вот один литературный туз

Твердит, что совершенно неуместно

В стихах моих проскальзывает грусть.

Он это говорит и пальцем тычет,

И, хлопая, как друга, по плечу,

Меня он обвиняет в безразличье

К делам моей страны…

А я молчу.

Нотации и чтение морали

Я сам люблю.

Мели себе, мели…

А нам судьбу России доверяли,

И кажется, что мы не подвели.

(«Солдаты мы»)

Николай Старшинов ушёл от нас, не дожив два года до нового века, похоронен на Троекуровском кладбище в Москве. Эта потеря оказалась более чем ощутимой как для читателей, так и для тех, кто познал верное плечо этого мудрого друга.