Настоящие письма
Настоящие письма
НАСТОЯЩИЕ ПИСЬМА
Напиши мне письмо. Я прошу, как и тысячи женщин:
По старинке, по правде, на милом листке из тетрадки,
Прорывая бумагу с досадой на сеточке трещин,
Сокрушаясь, что почерк не тот, да и мысли не гладки.
Разменять полновесное золото писем бумажных
На медяшки бессмысленных смайлов в карманном айфоне?
Я погибну, наверно, от всепоглощающей жажды —
Жажды белых конвертов, щекочущих мягко ладони.
Помнишь, ты мне писал на обертках, клочках и салфетках,
И блестели глаза, и ресницы дрожали от смеха…
И записки твои, будто лучшие в мире таблетки,
Запивались потом поцелуем, залогом успеха.
Не боялась разлуки, когда мы с тобой расставались,
Ожидала посланий, наполненных чувством и страстью.
А когда оставалась от счастья лишь самая малость,
Почтальон приносил по утрам долгожданное счастье.
Ах, почтовый мой бог! Изо всех бестолковых молений
Я прочту тебе лучшее тысячу раз! Но послушай:
Ничего не хочу, только это письмо на коленях,
Что читать не могу — раскрывая, отчаянно трушу.
Что-то в мире не так, если письма себя исчерпали.
Или нас выметают из мира, как сор из архива?
Где же мой почтальон? Он придет, как случалось, едва ли.
Настоящие письма… Как все-таки это красиво.
МОЙ ГОРОД
Блаженство — кружиться над городом зимним,
Нырять под мосты, трогать шпилей колючки…
Мой город вечерний, неоново синий,
То слякоть накинешь, то снежную тучку.
Ты в сумерках тайно течешь за пределы,
Стремишься в поля, нарушаешь границы.
А звезды, целуя тебя то и дело,
Гадают, в которую можешь влюбиться.
Проспектов широких наглажены стрелки,
Чуть слышно плывут колокольные звоны…
А в парках нахальные серые белки
Следят за прохожими с елок зеленых.
И в нитях тугих полотна городского
Ищу узелок, что другим незаметен.
Мой дом — притяженье земли и основа,
Гнездо и защита, и крепкие сети.
ОДИН ДЕНЬ В АВГУСТЕ
Громко звали кого-то на том берегу,
Кто-то весело пел и кричал на бегу;
Солнце целилось в воду горячим лучом,
Над водой эхо теннисным мчалось мячом,
И стремглав рыбьи спинки мелькали, легки,
Огибая торчащие вверх поплавки.
Эхо брызнуло мелким дождем бирюзы
И застряло меж крыл голубой стрекозы.
Стрекоза обживала свой маленький рай,
Ухватившись за жизни коротенькой край.
Сжала лапками эхо и взмыла легко,
В камыши отнесла, там, где дно глубоко,
Бросив в воду, опять замерла в полусне…
Эхо слабо плеснуло и скрылось на дне.
Стало тихо.
Спокойно.
Минуты текли,
Чередой набегая на кромку земли,
Мы сидели, от счастья почти не дыша…
Глубоко-глубоко, где гнездится душа,
Трепетало в истоках начало начал.
Тот, кто создал весь мир, нас за что-то прощал.
Колебал мирозданье смычок золотой,
По струне-невидимке водя над водой…
Что нам жизнь, если мы до краев ей полны!
В ней ни горя, ни зла, ни беды, ни вины.
Сыплем щедро горстями! И воздух, звеня,
Обнимая, целует тебя и меня.
Вот минуты созревшие падают ниц,
Тихо прыгая с кончиков влажных ресниц,
Насыщая вечерней росою песок.
Разве есть в многословье какой-нибудь прок?
Одного слова хватит. Под неба шатром
Мы ненужные звуки, как пятна, сотрем.
Предвечерняя легкая, зыбкая тень
В этот знойный, чарующий, медленный день;
Паутинка-мелодия, звон чистоты —
Это будто ко мне прикасаешься ты.
Из неведомо даже какой вышины,
Где далекие птицы почти не видны,
Льется песня про дни, что уйдут в никуда;
И про этот, где сонно бормочет вода,
Где за что-то подарен нам маленький шанс —
Ощутить невозможное здесь и сейчас.