Найти брата

Найти брата

Рассказ

 

Кто-то неторопливо повернул ключ. Кувырок в замке – и тяжёлая дверь открылась, впустив в темноту пустой квартиры свет, звуки и жизнь. Порог переступила маленькая женщина в дорогом кремовом пальто. Вздохнув, она опустила кожаную сумку на пол и стала не спеша раздеваться, иногда в задумчивости задерживая пальцы на гладких пуговицах. Жалобно мяукнула кошка, выбежавшая встречать хозяйку. Кошка порядком одичала за день и принялась приветливо тереться о хозяйскую руку. Женщина что-то ласково шепнула и, наконец управившись с верхней одеждой, поставила на положенное место красивые сапожки без единого пятнышка уличной грязи.

Пожалуй, она была слишком суха для своих лет. В её годы многие женщины расходятся в ширь и удаль бойкой матроны. Но она оказалась лишена обильной еды, продолжительной вахты у плиты, как и по-домашнему пышных форм женщин, познавших рождение дитя. Сухость и жилистость её тела говорили об энергичности и многих часах, оставленных на работе за профессорской кафедрой.

Женщина тихо вошла в прекрасно обставленные комнаты, останавливаясь то у окна, то у стола, и разместилась в кресле, наклонившись, чтобы размять нывшую стопу. Позади была насыщенная неделя и научная конференция. В голове ещё как будто гудели голоса, проносились мысли и интересные идеи, которые предприимчивый мозг вынес из докладов. Во рту оставалось приятное послевкусие от половины бокала «Shiraz». Привычная тишина квартиры прерывалась мягким шумом от передвижения кошки, с наслаждением приступившей к своему ужину, и тиканьем роскошных винтажных часов. Впереди предстояли тихие и безмолвные выходные.

Уставшая, она закрыла глаза и, облокотившись тяжёлой головой на руку, прислушалась к тишине своего дома. Тишина городской квартиры не была безмолвием в действительном смысле слова. Дом гудел, издавал грудной звук «ту-у-у», напоминающий потуги трубы разыграться в полную мощь, будто уставший музыкант силился выдуть из инструмента застрявший предмет.

Обычно эта тишина не тяготила: на горизонте всегда маячило завтра с его событиями. Но сейчас вдруг появилось ощущение, что никакого завтра нет, а длинные праздники всего лишь продолжительное вынужденное ожидание чего-то большего. Новой недели, рабочих будней, наполненных пчелиным смыслом: работа – результат.

Дома профессор престижного учебного заведения превращалась в маленькую женщину, которой и являлась от природы. Откинувшись в кресле, она стала размышлять о погружении в три безработных, безлюдных, бесшумных дня. С каждым футом морской воды этого погружения в грудной клетке становилось всё меньше места, приятное удовлетворение от прошедшей плодотворной недели сменялось холодной тоской, заполняющей лёгкие. Она спрашивала себя: по кому эта тоска или по чему? Откуда взялась и зачем нужна? Не по большой любви, не по чьему-то ночному храпу в постели, не по юности, которая не была счастливой.

Мысли перетекали одна в другую, обрывались, начинались, таяли, ответа на вопрос не приходило. Но вдруг старое детское воспоминание осветило её изнутри, от догадки она даже приоткрыла глаза и сосредоточенно вгляделась в зыбкую рябь бликов на потолке. Воспоминание тем временем разгоралось, загоралось, пока не застыло на горизонте алым кругляшком заходящего июльского солнца. Она идёт по остывающей пыльной дороге босиком. Ступни не колет трава, и не режут камни – они привыкли. Загорелые ноги сплошь искусаны комарами. В ладошке ручка от авоськи, в авоське – банка молока. Из-под крышки от тряски пролилось несколько капель, и девочка превозмогает желание облизать их. Молоко тёплое и сладкое, кремовое на вкус. Сейчас такого не существует в природе. За другую ручку авоську несёт мальчик, ниже ростом и младше на несколько лет. У обоих детей одинаково до белесы выцвели волосы. Мышцы на руках и на ногах устали от целого дня – до одури – купания в тёплом озере с илистым дном. Чтобы не получить наказание, наперегонки бросились за молоком и теперь уж возвращались назад. Калитка, ещё крепкая, свежеокрашенная, дом с раскалённой от жаркого дня крышей, вёдра с клубникой на варенье. Брат крадёт её оттуда и, смеясь, всю ладошку сыпет в рот.

Несколько безмятежных каникулярных лет девчонкой она проводила в гостях у двоюродного брата на какой-то далёкой даче. И там, в отличие от её тихого по-музейному стерильного дома, можно было всё: расшибать колени, катаясь на велосипеде, не чистить зубы на ночь, объедаться вредной едой, бегать и громко разговаривать. А потом в один год мама – аккуратная интеллигентная женщина с холодными серыми глазами – спокойно и твёрдо сказала, что больше там гостить не следует. Девочке не объяснили почему, но по заговорщицкому шёпоту взрослых она поняла, что произошло нечто страшное, не должное касаться их семьи и дома с лакированными сервантами, полными книг, папиным кабинетом, чистыми полами и чистой репутацией. Поначалу она скучала по пруду, велосипеду и совместным играм с братом, но родители объявили, что этим летом они едут в Крым. Больше она того светлого мальчика не видела и не интересовалась его судьбой. Об этих родственниках в домашнем кругу не упоминалось.

Где этот мальчик? Что с ним теперь? Как он носил молоко до дома один? Кем он стал, в конце концов? Эти вопросы возникли сами собой, а смех большого семейного застолья звенел в ушах, когда она проваливалась в тяжёлый сон.

Пухлые руки несут противень с сухарями, под ногами, неистово радуясь, крутится пёс. Они с братом едят блины, делая в них смешные дырки пальцами – маму бы хватил удар, если бы увидела. Смеются, запрокидывая голову, зачерпывая из банки полную ложку сгущёнки. Вдруг кухня наполняется людьми, их становится всё больше и больше, лица плывут мутными пятнами, они шумят, страшно, брата больше не видно и отчего-то ужасно стыдно за этих людей. Всё больше людей, сейчас её сожмут, она задохнётся, мало воздуха, так мало воздуха…

Мышечная судорога вернула тело к реальности. Она сидела, откинувшись на кресле, задремав в неудобной позе, отчего шея сильно затекла. В комнате стало душно. Женщина тяжело встала, открыла окно, и с улицы тут же пахнуло влажным осенним воздухом, вдоволь искупавшемся в свете разноцветных фонарей. «Почему бы не найти брата, – подумалось ей.

Это внезапное решение принесло облегчение, граничащее с крайней степенью усталости. Она погасила свет и уснула беспокойным сном, состоящим из обрывков детских воспоминаний с постоянной подменой места – вот они с братом на пруду, но пруд не на даче, а почему-то во дворе многоэтажного дома, и стыдно идти купаться, и хочется одеться и спрятаться от многочисленных окон.

Тревожные сны оставили её только на рассвете. Утро попало в ловушку плотных штор, украшенных пухлыми кистями. Мягкий, иллюзорно-призрачный свет поздней осени едва справлялся с обязанностью освещения комнаты. Женщина какое-то время лежала, не шевелясь в утренней слабости. В грудной клетке просыпалась тревога, словно от незавершённого со вчера дела. Она ощущала непонятный покалывающий дискомфорт, как от неприятной занозы в нежной части ступни. Потом вдруг вспомнила всё и разом, резко села на кровати, строя догадки, где может пылиться старая записная книжка из других, прошлых времён.

Книжный шкаф был укрыт от глаз и пыли красивой дверцей. В нём притаились научные подборки, собрания сочинений, некогда выкупленные за большие деньги, старые потрёпанные и новые – страничка к страничке – уважаемые книги. Пришлось взять табурет и осмотреть верхние давно невостребованные полки. Где-то за Лосским и Фрейдом, которого по воспоминаниям в их семье многозначительно называли Фрёйдом, нашлись старые записные книжки. В одной из них обнаружился заветный номер телефона, аккуратно выведенный чёрной пастой. Это был домашний номер, и про себя обладательница мучительных воспоминаний лелеяла надежду, что городской телефон квартиры брата не вымер вместе с мамонтами.

Нервничая, она набрала номер. Спустя несколько гудков там ответили. Тревожный женский голос терпеливо выслушал внезапный, но краткий монолог. Представился женой брата и немного помялся. Согласился встретиться, предложил приехать на выходных. Может, завтра? Можно и завтра, отчего же нет, у брата, как выяснилось, тоже выходной. Записала адрес. Попрощалась, голос оттуда стал ещё тревожнее. Положила трубку и попыталась представить брата и его жену. Они виделись ей весёлой супружеской парой из тех, у кого всегда пир горой, сотня-другая рецептов гостевых салатов, шумные дети и непременно пушистый безродный пес – всё, как в детстве.

 

По пути заскочила в хорошую кондитерскую за тортом. Теперь он аппетитной воздушной горкой возвышался на заднем сиденье автомобиля, перевязанный яркой лентой. Из колонок доносился глубокий голос джазовой дивы – осенью она находила в джазе особенную прелесть. Где-то внутри нарастало приятное волнение: сейчас они с братом увидятся и вспомнят былые времена. Её немного смутило, что по телефону она говорила не с ним. Найти брата оказалось даже слишком легко. Ну что ж, вряд ли он против её приезда. Она попыталась прогнать непонятную тревогу.

Плотная городская застройка сменилась невнятным трухлявым пригородом. Дорога петляла туда и сюда, безразличный голос навигатора долгое время путеводил по дворам, пока они не миновали допотопного года чумные деревянные бараки и не остановились у рыжей пятиэтажки. Она огляделась. В детстве всё было по-другому. В детстве всегда по-другому.

Пока доставала торт, наступила в грязь у бордюра, пришлось ещё некоторое время потратить на приведение обуви в порядок. Тёмная неподвижная фигура следила из окна за процессом сапожной полироли. Когда она закончила, фигура колыхнулась и погрузилась во тьму квартиры. В подъезде в нос ударил резкий запах кошачьего амбре, и нежданная гостья непроизвольно брезгливо поморщилась. На каждой лестничной клетке бытовали банки, из которых, как поникшие цветы, свисали скрюченные окурки. Наконец рубеж четвёртого этажа был преодолён.

Неприятный резкий звонок. Щелчок. Здравствуйте.

Дверь открыла жена брата. При виде вновь обретённой приветливой родственницы она напрягла все мускулы лица для создания гостеприимной улыбки. Уголки рта нервно дернулись. Она много суетилась, помогая гостье раздеться, приговаривая все, что полагается бормотать радушным хозяевам, и негромко покрикивала на любопытную гомонящую детвору. Жена брата была округлая женщина в годах. В окрашенных дешёвой краской волосах предательски виднелись тонкие серебристые полоски. Она очень старалась изобразить расположение, и это желание пригибало её к земле. Хозяйка согнулась и всё суетилась: куда помягче посадить, какого чаю принести, подать ли тапочки.

От видавших виды тапочек гостья отказалась, хотя пол был холодный и местами нечистый. Это не ускользнуло от внимания неподвижно сидящего в кресле мужчины, которого близорукая гостья поначалу не заметила. Он смотрел телевизор, наблюдая за вошедшей в дом немного искоса, как бы нехотя. Она поздоровалась, широко улыбнувшись от радости и чуть подавшись вперед, готовая к семейным объятиям. Но он не встал и не пошёл к ней навстречу, довольно холодно ответил на приветствие и продолжал равнодушно смотреть на экран, где показывали какое-то воскресное комедийное шоу. Зрители на экране гоготали, но он не улыбнулся ни разу.

Это немного остудило её пыл, в старой квартире сразу стало неуютно и всё показалось ей чужим, засаленным, неприятным. Она мягко попыталась завязать диалог, извиняясь за внезапное вторжение, рассказала о своих воспоминаниях. Брат молча слушал, но ничто не дрогнуло ни на его лице, ни в потаённой невидимой собеседнику глубине, когда она с ностальгией рассказывала о жарком вечере и банке с молоком.

Наконец с кухни вернулась хозяйка с мисками майонезных салатов и стала пенять мужу, что он не пододвинул к гостье старый журнальный столик на колёсах. Брат неторопливо встал и направился к столику. В грузном взрослом, пожалуй, слишком взрослом человеке было трудно узнать того весёлого мальчишку. Шуршащие домашние спортивные штаны с полоской на боку, просвечивающая от носки синтетическая футболка, обрюзгший живот, крупное красное лицо, каких она боялась в детстве, создавали отталкивающее впечатление.

За столом завязался какой-никакой светский разговор. Его жена всё подкладывала еды, приносила и то, и другое, спрашивала о работе, с пониманием кивала. Чем больше гостья рассказывала про свой жизненный путь: университет, диссертация, интересная работа, преподавание, тем больше сходились морщинки на лбу у её брата, тем легче он наливал себе стопку за стопкой какой-то подозрительной наливки.

Она хотела не смотреть, но её взгляд всё останавливался на его больших потрескавшихся руках, выдававших долгие годы тяжёлого физического труда. Ногти на этих руках были небрежно искромсаны, под ними виднелась чёрная полоска грязи. Супруга брата как раз закончила рассказ об успехах своих троих детей и, видно, особо гордилась старшим. О том, что мальчик пошёл в десятый класс вместо техникума, рассказывала почти с придыханием. Из другой комнаты появился угловатый высокий парень, смотревший исподлобья. Поздоровавшись, он покрылся красными пятнами.

Ей вдруг показалось, что этот мальчик больше похож на ребёнка из её воспоминаний о брате, нежели брат настоящий, выросший и угрюмый. Она приветливо расспросила его о школе и немного рассказала о своей работе. Старшеклассник скоро перестал жаться и с интересом спрашивал её о темах лекций и преподавании.

Это произошло, когда она предложила мальчику приехать на день открытых дверей в их университет. Брат перебил её и дрожащей рукой протянул рюмку с наливкой. С вызовом он предложил ей выпить. Все члены семьи молча и как-то тупо уставились на рюмку. Гостья тихо отказалась. В мутных глазах брата зажёгся нехороший огонек. Он развёл руками в приступе алкогольного благодушия, мол, обижаете, сударыня, выпивайте, раз предлагают. Она снова отказалась, но это лишь раззадорило его пыл, и каждое новое предложение выпить было всё тверже и агрессивнее. Стало не по себе. Хозяйка дома, привыкшая к выходкам мужа, стыдилась и просила его перестать.

Брат тяжело перевёл взгляд на жену и сказал: «Он никуда не поедет с ней». Сын насупился и смотрел в пол, хозяйка всё называла супруга по имени, пытаясь утихомирить бурю. «Я университетов не кончал! И что я – не человек что ли?», – спрашивал брат неизвестно у кого. Гостья пыталась что-то сказать, но он перебил и в своём порывистом монологе всё приговаривал: зачем приехала, покрасоваться приехала, как на тлю смотрит. Он бешено блуждал глазами по комнате, изо рта вырывались больные слова, взмах рукой перевернул рюмку, и едкая зловонная жидкость разлилась по клеёнчатой скатерти.

Взяла сумку и ушла. Вслед разразилась нецензурная брань, провожать никто не стал. Она услышала упрёки хозяйки в сторону буйного мужа, а когда, спешно одевшись, оглянулась – увидела потухший взгляд мальчика, наблюдавшего за ней. В голове пронеслось беззвучное «прости», хотя она не понимала, за что перед ним извиняется.

 

Погода испортилась. Накрапывал дождь, и осеннее небо прижалось к земле, будто прося немного тепла, спрятанного под листьями и исходившего из них влажным паром. Бывают дни, когда происходящее кажется чем-то нереальным. Придумка отчаянного постмодерниста, исковеркавшего оригинальный сюжет жизни до неузнаваемости, до абсурда, словно ткань реальности прохудилась, и из-под неё проглядывает сонный полумрак со странными видениями, где ты один во враждебном месте и пытаешься добраться до дома.

Навигатор отправлял из одного двора в другой, и она никак не могла выехать из грязного, брошенного жизнью и прогрессом микрорайона. С ржавых турников капала вода, когда проезжала мимо очередного, похожего на десятки прочих безликого облезлого пятиэтажного дома, редкие прохожие провожали её машину взглядами. Чувство запятнанности не оставляло и ощущалось почти физически, она хотела сейчас же принять душ, чтобы отмыться от кислого запаха квартиры брата и его слов, выбросить колготки, к которым налипли крошки, впивающиеся в кожу. Навигатор вдруг умолк. Она заблудилась. В лёгкой панике остановила машину и опустила тяжёлый, горячий и пульсирующий лоб на холодные ладони. Что произошло?

Что произошло с детьми, когда дачный домик был покинут навсегда? На какой приём она рассчитывала в чужой семье, что ожидала увидеть: ожившие картинки из детства, бабушку с блинами, крынку молока, мальчика, который знал все её детские секреты? Осознание собственной чуждости и покинутости сдавило прессом грудную клетку так, что трудно было дышать. Она выпрямилась и глубоко, но неровно вдохнула, чтобы прогнать внезапно обуявшую тяжесть. Конечно, сама виновата. Глупая была идея: найти брата. Нет у неё никакого брата…

Какое-то время она смотрела, как мелкие капли неприятного осеннего дождя разбиваются о лобовое стекло и холодными струйками стекают вниз. Её внимание привлекла табличка дома, стоявшего неподалеку. Название улицы показалось ей знакомым, она проезжала здесь. Улица нашлась на карте навигатора, и вскоре удалось выехать на шоссе. Всю дорогу голову теснили тревожные мысли, вспоминались обрывки грубых фраз и провожавший её потухший взгляд мальчика. Лишь дома она немного успокоилась, смыла горячим душем налипшую грязь и предложила себе, словно в детстве: «А давай, этого как будто бы не было».

 

Её манера держаться была в меру приветливой, в меру строгой. В холле университета стало шумно: группа за группой приезжали старшеклассники, которых встречали и вели на экскурсию. Она руководила. Мимо шла очередная группка, как вдруг кто-то подошёл к ней. Профессор подняла голову, чтобы сказать дежурное приветствие. Оборвалась на полуслове – перед ней стоял брат, за спиной которого краснел неловкий старшеклассник.

Здравствуйте. Пришли вот… – сказал брат, переминаясь с ноги на ногу в попытках остановить свой взгляд на собеседнице.

Засуетилась:

Я… Хорошо, что пришли, это хорошо… Пойдём, как раз начинается экскурсия для группы, ты можешь присоединиться, – она ласково улыбнулась своему племяннику и отвела его в сторону, где собиралась кучка старшеклассников.

Женщина обернулась. Брат, словно зверь, опасающийся преследования, неуверенно оглядывался по сторонам, втянув голову в плечи. То теребил рекламки на стенде, то хотел достать сигарету, но вдруг вспоминал, что находится в помещении. Она подошла к нему и, стараясь говорить как можно мягче, произнесла:

Я, правда, рада, что вы решили приехать.

Выпил я тогда, извиняюсь, не прав, – ответил брат, откашливаясь через слово, будто боясь сказать лишнее.

Послушай, мне, наверное, действительно не стоило приезжать, хотя я не понимаю, чем могла обидеть. Но если обидела, я тоже прошу прощения, – ответила она и наконец их неловко блуждающие взгляды встретились. Она смотрела с сочувствием, сжав брови, он – стыдясь, исподлобья.

Да глупо как-то получилось, – брат снова нащупал в кармане пачку сигарет, не в силах унять тревогу в руках. – Меня зло взяло. Ты рассказывала про бабку. А сама, сама потом не приехала ни разу её навестить, – в этих словах она расслышала горький упрек того, другого маленького брата из детства. – Ты… Ты хоть помнишь её?

Да, – ответила она, и сердце глухо ухнуло. – Конечно, я помню. Её и тебя, и нашего пса, я всё помню. Но… Но я не помню, почему родители мне запретили к вам приезжать. Честно, я хотела приехать тогда, я просила их отпустить меня, – с надеж­дой взглянула на брата, но он молчал, угрюмо изучая узор на полу. – Что произошло? Они поссорились?

Поссорились? – с усмешкой переспросил брат. – Да у наших родителей-то дружбы особой не было. Это ты в своём дворце жила, ничего не видела, а я всё знал, я всё видел, – брат пододвинулся чуть ближе, и его громкий шёпот наполнился обидой и тоской. – Да они нас презирали всегда, кто мы для них были? Простые работяги, да никто, тьфу! Плюнуть и растереть. А тебя к бабке сдавали, потому что уезжали на свои симпозиумы.

Но мне нравилось у вас, – ей очень хотелось изменить мнение брата, но он её перебил.

А потом… Ну выпили как-то. Ну с кем не бывает-то? Бабка и мать тогда дома были, когда твои заявились. Устроили концерт на всю деревню, мол, пьянчуги, да вас родительских прав лишить… И уехали… С тобой. Мать потом два дня плакала, – договорив, он отошёл и наконец достал сигарету из пачки. Она молчала, растерявшись.

Я тебя ждал тогда, – тихо сказал брат спустя какое-то время. – Каждое лето ждал, как дурак, – взглянул на неё, и в помутневших от тяжёлой жизни и пьянства глазах брата она разглядела мальчишескую синь.

Прости меня, Коля, – дрогнула она и сделала порывистый шаг, но обнять не смогла. Положила руку на плечо. – Прости меня. Я не знала ничего.

Он неловко отстранился.

Да что теперь уж… Давно было, – какое-то время стояли в напряжённом молчании, пока он не сказал. – Пойду я. Лёнька сам доедет. На метро. Пока.

До свидания, – попрощалась потухшим голосом и добавила, когда он уже был в дверях. – Может, увидимся ещё!

Брат обернулся и едва заметно кивнул. Она улыбнулась. Внутри было больно и тепло. Больно за то, что не приехала тогда. Тепло, что брат вернулся, и как ей показалось, простил.

Он ушёл. Вспомнилось – так же прощались, когда она уезжала с дачи. И вот он пойдёт теперь собирать рябину на пульки в свой пистолет, а она сядет в красивую машину. И всё будет хорошо. Будет хорошо…

 

г. Реутов, Московская обл.