Журнальный мир

В репертуаре Салаватского государственного театра драмы появился необычный спектакль в постановке Антона Федорова «Глумов» по пьесе А.Н. Островского «На всякого мудреца довольно простоты». Спектакль мрачный, сложный, достаточно жесткий, местами страшно смешной. В нём торжествует самый настоящий, неумеренный гротескный комизм и актёрская эксцентриада. Здесь смешано всё: саркастическое и трогательное, грубое и нежное, гневное и ироническое, отталкивающее и изысканное, мёртвое и живое. С одной стороны – это глубоко современная сатира, с другой – просветленная лирика. Грубо-фарсовая стихия мира Мамаевых, Крутицких, Голутвиных, Турусиных и Городулиных ловко чередуется с романтически-возвышенными эпизодами влюбленного Курчаева. Жестокая (прежде всего к самому себе, к своему естеству) и озлобленная тактика Глумова противопоставлена живому и подлинному Человеку, задыхающемуся в этом смрадном и мутном пространстве ада пресмыкающихся.

Полиэтиленовое пространство «Глумова» напоминает мусорную свалку – всё как будто на стадии тления. Такую атмосферу создают и крики ворон, и хмурое небо на небольшом видеоэкране, находящемся слева на заднике. Сценография и музыкальное оформление также самого Антона Федорова. Слева – пространство Глумова, справа – «Пруд Курчаева», корыто с игрушечными лебедями. В центре стоит огромный бильярдный стол, вокруг которого расставлены высокие коричневые стулья. На столе, покрытом бордового цвета тканью, по-хозяйски расположился муляж свиньи в золоте. Вокруг разбросаны какие-то мелкие предметы – рама со стеклом, зловеще шевелящиеся ветки, кирпичи, книги. Если смотреть сверху, то режиссер разделил сцену на три точки – мелом нарисованные три круга.

Каждую роль, о которых стоит сказать отдельно, режиссер подвергает решительной и дерзкой утрировке: куклы, маски, а не люди. Вот Мамаев Рустама Фазылова медленно передвигается, словно памятник самому себе, – громоздкий, каменный, неповоротливый. Ни к чему не притрагивается, видимо, боясь испачкать руки, которые он держит все время в приподнятом состоянии, демонстрируя при этом большие кольца-пуговицы (ничего настоящего здесь нет, всё обман) на каждом пальце. Лицо его вымазано белой краской, глаз не видно, борода висит на резиночке, речь протяжная, как будто ему лень говорить. Напротив быстро и нервно выталкивает слова Голутвин Рифа Мусина. Это злой клоун, с надвинутыми к носу бровями, с приоткрытым ртом и дергающимися мышцами лица.

Крутицкого играет Рамзия Максютова! И это, на мой взгляд, одна из самых лучших и неординарных ролей актрисы, требующих от неё высочайшего мастерства перевоплощения, а также свободы и точности исполнения. К слову, здесь она играет и Манефу – алкоголичку-клоуна в рыжем парике с истрепанным зонтом (как будто вытащили со свалки) в руках и совершенно бессвязной речью, вместо глаз – нарисованные глазницы. Её Крутицкий – это абсолютно бесполое существо, отдаленно напоминающее Ростовщика Антона Адасинского из «Фауста» Александра Сокурова. С такими же вставными подушками на бедрах, с тоненькими ножками, на которых на три размера больше, чем его ступни болтаются ботинки. На голове парик с реденькими волосиками, верхняя челюсть с двумя зубами (остальные черные) выпирает вперед, голос визгливый, изо рта по-змеиному часто и страшно выглядывает язык.

В образе Клеопатры Мамаевой в исполнении заслуженной артистки РБ Науфили Якуповой сильно акцентирован мотив похотливости, порочности. Художник по костюмам Наталья Юганова одела её в чёрное соблазнительное платье с воланами, на руки – красные митенки. На голове возвышается высокая, но истасканная прическа. При виде Глумова в исполнении Рафаэля Гайнуллина, она, млея от страсти, как гусеница извивается перед ним, а затем, словно хищная птица, агрессивно набрасывается на свою жертву, охватывая его жадными руками, со всей силой «вдавливает» в стол. Как в знаменитых спектаклях Мейерхольда «Лес», «Ревизор», «Горе уму» объектом изучения Антона Фёдорова стала тема профанации любви. То же самое можно сказать и о Крутицком, который не может пройти мимо, не потрогав курящую всё время и автоматически не то смеющуюся, не то кашляющую Турусину – Айсылу Лукмановой; и о Городулине – Мираса Юмагузина, эдаком спортивном ловеласе с кошачьими повадками. Режиссер делает всё, чтобы дискредитировать этих персонажей в глазах зрителей, показать их зверьми, вызывающими брезгливое чувство отвращения. Лица их тоже раскрашены. Это страшные клоуны, а не люди.

Чудовищному миру противопоставлена любовная линия. Да-да, как ни странно, здесь она есть – в образе Курчаева – Амира Утябаева и его возлюбленной Машеньки – в исполнении Лианы Нигматуллиной и Наркас Юмагузиной. Актёрам пришлось освоить сложный язык тела, чтобы добиться эффекта движения механических кукол, особенно исполнителю Курчаева. Амиру Утябаеву удалось не только филигранно проработать пластическую партитуру роли, но и создать тончайший образ грустного гусара, с его томлениями и печалью безответной любви. Он добрый клоун, ищущий романтики и света, непонятно каким образом попавший в этот жестокий мир, и совершенно ясно, что со временем или погибнет, или станет таким же, как все.

Что же касается Глумова, то в исполнении Рафаэля Гайнуллина – это хамелеон. Хотя он и его матушка Глафира Глумова в исполнении заслуженной артистки РБ Гульфиры Сафиуллиной единственные, кроме еще Человека, чьи лица не вымазанные. В каждом эпизоде Глумов предстает по-новому, он способен без грима и маски перевоплотиться в кого угодно, но во всех его трансформациях всегда сохраняется нотка холодноватой, зловещей надменности. В конце он тоже раскрасит свое лицо черной краской и станет частью этого общества, когда сядет вместе с ними за центральный бильярдный стол и будет играть людскими судьбами. И только Человек Радика Галиуллина, который без слов весь спектакль выражал презрение к «господам», в финале повесит свой плащ с надписью «ЧЕЛОВЕК» на ветке дерева и уйдёт за кулисы. Выйдет из игры. Потому что жить и оставаться здесь невыносимо. Потому что у него, единственного из всех, настоящее лицо!