Нежилец

Нежилец

1

 

В сорок Туманцев выглядел на тридцать. В сорок пять - на тридцать пять. В пятьдесят к нему все еще обращались «молодой человек» и изредка - «мужчина».

Был он чист и светел кожей, взгляд имел проницательный, пытливый, но изможденный - результат длительных диет и напряженного умственного труда. Худой, редковолосый, в растянутых свитерах и скомканных приспущенных джинсах, иногда в затертом вельветовом пиджаке, он походил на архаичного заумного интеллигента, каковых из людских потоков в больших городах давно смыло волной современности.

Каждое утро Туманцев начинал с легкой разминки. Делал дыхательные упражнения по книге Вон Кью Кита, отжимался, обливался холодной водой, медитировал. На завтрак ел каши, винегрет, овощные салаты. В чай добавлял чабрец, боярышник, корочки апельсина. Питался правильно, раздельно. Мясо его желудок не переваривал, но принимал горький шоколад, орехи, сухофрукты, семечки яблок.

Жил Туманцев с подругой. Заселился к Марте шесть лет назад. Познакомился с ней в библиотеке, в отделе периодики, где она работала приблизительно столько же, сколько Туманцев ходил в областную научку - десяток лет точно.

Замужем Марта никогда не была. В свое время никто не позвал, а после тридцати пяти, когда пропала уверенность в том, что кто-то постучится в одинокое сердце, вдруг появился он. Туманцев не окучивал Марту своим кругозором - художественная литература его не интересовала, а идеи русских религиозных философов и французских экзистенциалистов мало годились для подхода к женщине. Туманцев пленил тихоню размышлениями о здоровом образе жизни. Они стали вместе рационально питаться, ездили на море, осенью на побережье собирали шиповник и облепиху. На зиму сушили яблоки и груши.

Иногда Марта срывалась и с отварной рыбы переходила на парные котлеты из домашнего фарша, что сожитель ее, разумеется, не приветствовал. К курице и индейке Туманцев проявлял лояльность по настроению. По пятницам с подругой пил сухое красное в умеренных количествах - улучшал кровообращение.

Перед выходом в город Туманцев тщательно укладывал рюкзак. Брал кепку, дождевик, солнцезащитные очки, в баночки из-под лекарств насыпал очищенные семечки, в пакет клал дольки апельсина и нарезанные яблоки, из холодильника доставал плитку горького шоколада. Осенью, в период дождей и ветров, мастерил из газет многослойные стельки, запихивал их в ботинки, а запасные прокладки хранил в рюкзаке. Под свитер поддевал тельняшку, под джинсы - трико. Брюки стопорил ремнем исключительно на бедрах. Трусы с широкой резинкой не носил - боялся чрезмерного давления на простату. Берег он ее неслучайно. Когда был моложе, связался с моржующими кришнаитами. Вдохнув сандала, Туманцев залез в декабрьское Балтийское море. В результате застудил колени, появились проблемы с потенцией. Лечился он травами, жевал корень женьшеня, присланный братом с Алтая, пил мумие.

Народная терапия подействовала быстро. Туманцев восстановился. Почувствовал себя полноценным мужчиной. Но чтобы пленить женщину, мало быть просто здоровым. Надо обладать хоть каким-то жизненным статусом. К сорока юношеские забавы заканчиваются. Невольно задаешься вопросами: чего ты достиг, к чему стремишься, небезнадежный ли ты неудачник? Подобные мысли не тревожили разум Туманцева. Он наблюдал за тем, как устраивались в жизни его знакомые, как некоторые из них упивались богатством, с легкостью меняли женщин, катались на дорогих автомобилях. Он им не завидовал, наоборот, сочувствовал, особенно после того, как до него долетали известия, что некоторые из сокурсников по мореходке лишились здоровья, не выдержав гонки за роскошью и капризами ненасытных дам.

Хорошо, что Марта была другой. С ней Туманцеву жилось спокойно. Он больше не мотался по убогим общагам. Его имущество - книги, газеты, вырезки из журналов, распечатки статей - разместились на ее полках, залегли на столе в зале, заполонили антресоли.

Поначалу в Марте Туманцева устраивало почти все и ровно столько же - ее в нем. Беспокоило Марту лишь одно обстоятельство. В сорок она все еще надеялась родить и периодически задавала вопрос: «Может, попробуем? Но сначала распишемся». На что Туманцев уклончиво отвечал: «Не поздно ли? Да и вряд ли получится. А если выйдет, можно накликать беду: в нашей стране небезопасно рожать на пятом десятке».

Тем не менее пару раз Марта заявляла, что беременна. Туманцев воспламенялся, полагал: она его разыгрывает, издевается, мстит, глядишь, и из дома выгонит, но потом успокаивался и перебирал в памяти моменты их ночных сближений в поисках одного единственного, повлекшего катастрофу.

Дети для Туманцева были обузой, лишним грузом, который придавит его навсегда к дощатым полам ее двухкомнатной хрущобы.

В планах Туманцева значились запредельные цели. Проживание у Марты он относил к затянувшимся временным неудобствам. Туманцев работал над тем, как переустроить социум и государство. Он разрабатывал технологию самоорганизации общества. Считал ее единственно верной методикой, способной приблизить мир к всеобщему комфорту.

Первоначальных идей Туманцев набрался из тектологии Богданова, но со временем переработал ее и адаптировал к современности. Теперь Туманцеву предстояло внедрить в жизнь свое учение. Он писал письма в фонды известных предпринимателей, обращался к областным властям, размещал посты в интернете, но всюду сталкивался с непониманием. Начальники в кабинетах, научившиеся корректно разговаривать со странноватым людом, ищущим правду, отвечали: «Ждите, вам отпишут по почте в установленные законом сроки».

Письма из властных структур приходили к Туманцеву регулярно. Некоторые чиновники, осмелившиеся до конца дочитать революционные сочинения самозванца-философа, прятали в стол его распечатки, поражаясь точности некоторых суждений и одновременно - вредности для спокойного развития социальных процессов.

Туманцев жил отдаленным будущим, настоящее было вынужденным стратегическим ходом, испытанием на прочность прогрессирующей теории.

Никто не мог поколебать его уверенности в собственной правоте. Никто не мог заставить начать день с сигареты на балконе, в обед сожрать кусок жареного мяса, а вечером грохнуть стакан этилосодержащей водицы. Никто не смел покуситься на его драгоценное время, когда в отсутствие Марты он организовывал социум на листках помятой бумаги, веером разложенной на полированном столе. Никто не осмеливался запретить в паузах между подходами к рабочему месту заняться цигуном, настрогать винегрет, заварить чай с апельсиновыми корками.

После обеда Туманцев уматывал на развозы пиццы. За месяц он наскребал сумму, необходимую для оплаты коммунальных услуг, и тем оправдывал существование в квартире подруги. По крайней мере, эта сумма смягчала нарастающее недовольство Марты. Выгнать Туманцева она пока не решалась. Не давала ему пинка не только из сожаления к беззащитному, по сути, приятелю - ей нужен был мужчина. Порой в своих смелых фантазиях Марта взлетала в такие выси, что Туманцеву едва хватало сил исполнять ночные прихоти подруги. Утром он отсыпался, а Марта смирной мышкой сидела в своем отделе, производя на читателей впечатление зажатой чудно́й библиотекарши.

 

2

 

После окончания средней мореходки Туманцев совершил два рейса в южную Атлантику и к западноафриканскому побережью. На том его любовь к морю закончилась. Романтичные океанские пейзажи, степенное колыхание бирюзовых вод средиземноморья он вспоминал сквозь копоть, жар и грохот машинного отделения. Дядя, к которому Туманцев приехал в Калининград из Бийска, пытался подыскать племяннику работу по специальности на берегу, но в середине 90-х сошедший на сушу мореплаватель уже был поглощен политическим разбродом в ельцинской России и возиться в дизельных двигателях не желал.

Поначалу Туманцев поддерживал зверские реформы Гайдара, но вскоре понял, что кроме голой альтернативы плановой экономики, в них ничего не содержится. Он быстро разобрался в партийной преддефолтной междоусобице и просек: ждать скорого счастья от либеральных младореформаторов бессмысленно. Тогда до Туманцева дошло, что успешное общество регулируется не только экономическими процессами, но и чем-то еще. Он засел в библиотеках, перемолотил учения русских философов и экономистов начала двадцатого века, залез в переводы современных западных мыслителей; чуть позже познакомился с местными глашатаями политических реформ - вчерашними студентами и зрелыми хиппи - и резонно предположил, что на фоне ослабленной экономики социум может самоорганизовываться благодаря строгому своду идеологических правил. В конце 90-х Туманцев только начал их разрабатывать, вдохновленный теорией Богданова.

На почве интереса к тектологии Туманцев примкнул к Карманову, который печатался в «Свистке» - газете Молодежного центра, основанного группой экоактивистов. Постепенно полосы еженедельного издания окрашивались политическими мотивами. Туманцев попробовал себя в роли публициста. Оттачивал стиль, боролся с орфографическими ошибками. Начал он с выступлений против точечной застройки центра города, высказался о плачевном состоянии предвоенных памятников архитектуры.

В то суетливое время «Свисток» читали многие. Газету распространяли в вузах, библиотеках, музеях. В киосках свежий тираж расходился за день. Несмотря на дикую рыночную экономику, некоторые демократические процессы в обществе были запущены. Например, никто не препятствовал Туманцеву участвовать в выборах. Он рискнул прорваться в областную думу как независимый кандидат. Карманов поддерживал намерение Туманцева, хотел помочь ему деньгами, но грянуло лето 98-го. Дефолт подкосил амбициозные планы Туманцева. «Свисток» прикрыли, Молодежный центр самоликвидировался. Об экологии забыли, когда опустели полки магазинов. Тем летом у Карманова родился сын. Шкурихин - редактор «Свистка» - вынужденно подался в челноки. Мотался в Польшу за дешевым ширпотребом, который Карманов продавал на городском рынке.

Из Туманцева торговца не вышло. Он пооколачивался по автосервисам, поработал сторожем в гаражном обществе и снова нырнул в машинное отделение среднего рыболовецкого траулера. Только в этот раз денег он толком не заработал. Судоходная компания обанкротилась, когда СРТ взял курс на Балтику. Разъяренному экипажу свалившие за бугор работодатели бросили утешительные подачки.

Вернувшись из рейса, Туманцев жил в портовом общежитии, занимал аварийную комнату на пятом этаже. После долгих дождей с потолка на скрипучий пол капала густая серая жижа, в окна пронзительно дуло с канала, мистически подрагивали стекла в рассохшихся рамах, но вид был красивый: фрагмент дикой природы, буйство ветра и волн на фоне отдаленного города. Комендант общежития - Дарита Сергеевна - симпатизировала Туманцеву. Держала за ним место, хотя могла выдворить парня на улицу в любой момент. В общаге Туманцев проторчал восемь лет, пока новые акционеры порта не закрыли ее на ремонт.

Месяц Туманцев пропадал на даче Карманова, благо стоял июль, ночи были теплые, а днем жарило солнце. Непредсказуемое балтийское лето смилостивилось над дачником поневоле, а Карманов позволил Туманцеву потрясти запущенный сад. Вишня в том году вызрела крупная, уродилась малина и алыча. Заросший травищей картофель Туманцев пропалывал по вечерам и кое-что выкапывал для себя. Вот чего ему действительно не хватало - жизни на лоне природы, на пятачке диковатого счастья!

В Туманцеве вновь забродили опасные мысли. Он вдруг стал сам себе интересен, почувствовал, что сможет завершить глобальный труд, сумеет переработать заброшенную теорию, соотнести ее с новым временем. Он больше не сомневался в скором успехе, ибо твердо знал: его предназначение - восстановить справедливость в социуме, пустить ход истории правильным руслом. Вскоре он снабдит политиков спасительным инструментарием и сам прогремит на все воспрявшее общество как долгожданный миссионер, принесший спасение соотечественникам. Обстоятельства сложатся так, что его непременно заметят.

В конце прошлого века ему не повезло. Подбитый на взлете, он ушел на штрафное десятилетие: проболтался в морях в ржавой посудине, перебивался копеечными заработками, жил впроголодь. Одно время избегал встреч с мужеподобной Даритой Сергеевной, искавшей жениха разведенной дочери и между делом жаждавшей приятных приключений на стороне. Но, главное, он чуть было не расстался с взлелеянной мечтой.

Переехав к Марте, Туманцев окончательно раскрепостился, ожил вместе со своими идеями. Умственным трудом он занимался, когда Марта была на работе. При ней - хозяйничал на кухне, возился со старой сантехникой. Застеклил балкон. Не забывал о простых подарках и цветах. Дарил Марте ирисы и тюльпаны.

Одного Туманцев не хотел: жениться и иметь детей.

Чем глубже Туманцев проникал в премудрости вызревавшего учения, тем дальше отплывал от устойчивых жизненных берегов. Все, что творилось вокруг него, казалось искаженным слепком с порочной действительности: все эти обильные человеческие радости по поводу профессиональных успехов, за которыми маячит тень неизлечимых болезней и разорения; раздутое семейное счастье, ведущее к предательству и разочарованию; инертность гуманитарных наук, забывших о месте человека в расшатанном социуме. А уж о почившем на ранней стадии построения гражданском обществе Туманцев и не вспоминал. Пятнадцать лет назад он говорил, что чем технологичнее и развитее общество, тем ниже в нем уровень этических ценностей. Западные демократии потопят себя в болоте толерантности, а русские свободы захлебнутся в дырявой духовности набыченной толпы, стоящей в боевой позе и раздувающей ноздри при виде недосягаемых благ.

Туманцев говорил, кричал об этом, но его не слышали. Теперь он снова пободается с системой. В конце концов, технологию можно продать. Сейчас все покупается и продается. Можно попробовать зацепить президентский грант или вновь обратиться в фонды известных предпринимателей.

 

3

 

Туманцев позвонил Карманову. Напросился на встречу. К давнему приятелю он заходил, когда остро нуждался в деньгах.

Карманов, поднявшийся из мелких торговцев до заместителя управляющего филиалом Московского банка, никогда не отказывал товарищу в финансовой помощи. К слову, просил Туманцев всегда немного.

 

Карманов давно понял, что Туманцев погряз в мире собственных иллюзий, ставших его неизлечимой болезнью. На земле должны быть такие отчаянные индивидуумы, открестившиеся от жизненных соблазнов ради самопожертвования во имя всеобщего счастья, не предусмотренного человеческой природой. Так размышлял Карманов после того, как ознакомился с «Технологией самоорганизации общества» за авторством Туманцева. Немало рациональных зерен было в этой методике, но и бредовых помыслов, чуждых мировоззрению банкира, хватало.

Карманов встретил Туманцева на пороге кабинета. Осмотрел его внимательно, критически, как сына, вернувшегося домой после долгого раздора с родителями, и окончательно удостоверился в том, что в своих поисках гость его зашел действительно далеко.

- А давай по коньяку, - неожиданно предложил Карманов. - Тяпнем за встречу! Есть отличный «Курвуазье».

Туманцев не пил крепких напитков, но согласился. Отказывать хозяину роскошного кабинета, в котором боязно ступалось по глянцевому паркету, было неприлично.

- Я-то сам не пью, - обреченно заметил Карманов и вытащил пробку из начатой бутылки. - После аварии, в основном, наливаю корпоративным клиентам. Ну и балуюсь иногда, чтобы вкус не забыть.

Туманцев выпил. Больше всего он заботился о ясности рассудка. Разум свой Туманцев считал просветленным, направленным на то, чтобы просветить остальных. От коньяка его качнуло, в мозгу разлились лужи мимолетной мути, но он собрался с силами и прикончил сорокаграммовую рюмку.

- Тебе сколько надо? - спросил Карманов, грузно осев в округлое кожаное кресло.

- Ты про что? - пришел в себя Туманцев и сел напротив приятеля.

- Про деньги, разумеется, - спокойно сказал Карманов и еще раз наполнил рюмки.

Туманцев неловко перхнул и утер нос указательным пальцем.

- Я по другому вопросу.

- По какому же? - несколько удивился Карманов.

- Хочу подать заявку на грант в специализированные фонды, - раскрыл тайну Туманцев. - Технология доработана. Пора внедрять.

Карманов недоверчиво покосился на осмелевшего гостя.

- А я чем могу помочь?

- Мне нужно прикрыться юрлицом, - Туманцев взял рюмку с матерчатой салфетки. - Одиночек-выскочек в фондах не любят. Предпочитают общаться с креативными командами.

Карманову было бы проще дать Туманцеву денег, чем становиться соавтором сомнительного проекта. Технологию он прочел полностью. Ужаснулся обилию грамматических ошибок. На пятой странице понял, к чему клонит исследователь общественных язв.

- И как ты представляешь мое участие в этой затее? - из вежливости продолжил дискуссию Карманов. - Хочешь, чтобы от имени банка я отправил заявку? - он испытующе глянул на притихшего мыслителя, пропустившего вторую рюмку. - Или предлагаешь открыть «однодневку» для разового засыла документов? - Карманов выпил и чмокнул полными губами, показавшимися из-под густых усов и вьющейся рыжеватой бороды. - Согласись, это нелогично. Можно податься от какой-нибудь благотворительной шарашки. Но в общественных организациях я больше не состою и лезть в них не желаю, - он расстегнул тонкий темно-синий пиджак, ослабил галстук и вытянул правую ногу. - После ДТП год учился ходить. Ногу собирали по кусочкам. Сижу на хорошем окладе. С меня хватит приключений. Оставил их в 90-х. И тебе советую усмирить разум. Вспомни венского шарлатана, направь энергию на женщину, реализуй детородную функцию, - Карманов выдвинул ящик стола и возле мельхиоровых часов с логотипом банка положил коробку шоколадных конфет. - Думаешь, мне легко жить просто, обычно, как все? Ни фига подобного. Вот это место, - он очертил пальцем периметр кабинета, - досталось в результате рискованной многоходовки. Дома тоже сюрпризов хватает. Когда жене сорок пять, знаешь, что это такое?

- Нет, - признался Туманцев.

- Это когда в постели все не так и не эдак, - повысил голос Карманов. - Да еще два охламона дома мяч гоняют, метят на место дедушки Месси. Попробуй всех удовлетвори! А обо мне кто позаботится? - вскричал захмелевший Карманов.

Он встал. Прихрамывая, подошел к окну. Поднял ролету, распахнул створку.

Тут в проеме приоткрытой двери показалась аккуратная головка молоденькой секретарши.

- Петр Аркадьевич, через пятнадцать минут у вас встреча, - напомнила вежливо девушка, пытаясь уловить настроение шефа.

- Знаю, - сказал Карманов. Он бросил на подоконник пачку сигарет, положил рядом зажигалку.

- Ну, мне пора, - засобирался поникший Туманцев.

- И потом, кого ты собрался организовывать? - с едкой ухмылкой спросил Карманов, не замечая, как Туманцев пятится к выходу. - Европа - радужная, Америка - черная, а Россия - серая. Мы все тут стоим друг друга, - он оперся широкими кулаками о стол. - Плох тот русский, который не хочет обмануть государство, считая, что обманут государством вдвойне. Это вековые распри, приятель, - разбушевался Карманов, - народ и власть, власть и народ. Ты утонешь в этой борьбе, тебя схавают обстоятельства, - вещал Карманов, разогретый коньяком. - В 90-х надо было брать правильный курс. Его вроде и взяли, но политики оказались романтиками, а ждали мы реалистов. Романтики во власти, да еще закормленные деньгами, - опасное явление.

- Перемены в обществе не зависят от мировоззрения политиков, - возразил Туманцев. - На вооружение они берут философию одиночек.

- То есть ты не прочь продать партийцам идеологический продукт, - подловил банкир хитроумного технолога.

- Не возражал бы, - уверенно ляпнул Туманцев.

- И не боишься, что после осуществления твоего плана начнется апокалипсис в отдельно взятой стране?

Туманцев отрицательно покачал лысоватой головой.

- Тогда вот тебе визитка, - дохромал до философа Карманов. - Помнишь Шкурихина? «Свисток» он редактировал умело, газету по тому времени сделал передовую. Тебя публиковал. Сейчас он возглавляет книжное издательство. Сходи к нему, закажи корректуру текста. Да и толковый редактор тебе понадобится. Пусть сделают смету, работу я оплачу.

Этот вариант Туманцева не устраивал. Со Шкурихиным он давно разругался, о чем Карманов не знал.

В коридоре послышались отдаленные шаги. В кабинете вновь появилась Юля. Туманцев аккуратно пролез между девушкой и массивной дверью, Карманов же допил коньяк и спрятал хрустальную рюмку в сейфе за шкафом.

 

4

 

Весь вечер Туманцев терялся в догадках: что значили последние слова Карманова? Его послали к Шкурихину рассчитать стоимость доработки рукописи. Эту услугу Карманов вызвался оплатить. А дальше что? Надо было набраться наглости и бросить на выходе: «То есть можно на тебя рассчитывать?» С другой стороны, размышлял возбужденный Туманцев, если банкир отправил его к Шкурихину, значит, решил помочь.

 

На волне всеобщей вольницы 90-х Шкурихин быстро двинул в массы «Свисток». Тогда на деньги городской администрации с полос задиристого издания некоторые смельчаки пощипывали и областные власти. Шкурихин сам делал это с успехом. Он прекрасно чувствовал, до какой степени следует накалить градус критики, чтобы не получить по шее от муниципалов-инвесторов и вместе с тем осветить проблему так, дабы привлечь внимание общественности.

Туманцева Шкурихин недолюбливал. Тот казался ему слегка ненормальным, повернутым на отрицании советского наследия типом.

В середине 90-х конструктивных идей в голове Туманцева еще не витало. Он приносил в редакцию первые журналистские опусы, а Шкурихин беспощадно правил его материалы, шлифовал стиль, но практически все статьи пропускал в печать. Подобное сотрудничество продолжалось до тех пор, пока Туманцев не положил на стол редактору первые главы технологии. Через пару дней Шкурихин позвонил Туманцеву.

- У нас городская газета, общественно-культурный еженедельник, -объяснил он доходчиво постоянному автору. - Научные труды не публикуем. Попробуй обратиться в университет на кафедру политологии. Попроси отрецензировать трактат. - И в конце предупредил: - Но человека без ученой степени, да еще с непрофильным дипломом вряд ли там примут.

Шокировать профессоров престижного вуза Туманцев не отважился. Вскоре исчез и из газеты. Правда, и «Свисток» после его ухода продержался недолго.

 

Пока Туманцев раздумывал, идти к Шкурихину или вновь явиться к Карманову за разъяснениями, к Марте приехала старшая сестра - Василина. Это был ее первый визит в Калининград после того, как Марта сошлась с Туманцевым. Формально к сестре она летела поваляться на пляже под балтийским солнцем, отдохнуть от скучного Брянска, а на деле, подозревал Туманцев, надавить на Марту, чтобы та поставила точку в неопределенных отношениях с упертым сожителем. От дамы с таким именем, да еще работавшей в трудовой инспекции, можно было ожидать любого подвоха.

На две недели, что Василина собиралась пожить у сестры, Туманцев с удовольствием сбежал бы в какой-нибудь хостел, но бюджет его сильно просел: он только внес деньги за квартплату и раскошелился на американские кроссовки из секонд-хенда, так что ему предстояло геройски вытерпеть компанию подозрительной женщины.

Накануне приезда Василины Марта отселила Туманцева в зал. Спать теперь ему полагалось на диване. Его место у стены на двуспальной кровати отошло гостье.

- Надеюсь, это временное изгнание? - растерянно спросил Туманцев.

- Как знать… - Марта принялась взбивать жесткие, неудобные подушки. - Я тебя не выгоняю, но выводов ты никаких не сделал. Жаль.

 

К встрече со старшей сестрой Марта готовилась с фанатичным задором: мыла полы, пылесосила ковры, постирала шторы. Туманцев, занимавшийся уборкой квартиры в будние дни, был освобожден от хлопот по дому. Марта словно его не замечала. Туманцев вдруг превратился в человекоподобное препятствие, подвижный объект на пути суетливой хозяйки. Марта налетала на него в коридоре и ванной, врезалась в Туманцева в зале, требовательным тоном просила не мешаться под ногами. В итоге она отправила его, бесцельно засевшего на балконе, в магазин за продуктами.

Туманцев в душе уже ощущал себя беженцем. Он никогда не любил Марту, да и она не пылала к нему ответными чувствами. Шесть лет назад сошлись два одиноких существа, притянулись друг к другу по необходимости, да так ничего и не нажили, не слетали в жаркие страны, мирно сидели дома, правильно питались, ездили на море, а до загса не добрались. Тем не менее что-то их единило, сближала какая-то устойчивая отстраненность от общепринятых потребительских процессов; только в отличие от Туманцева Марта временами поддавалась житейским искушениям; Туманцев же демонстрировал тотальную отрешенность от внешнего мира. При этом он его изучал, продолжал корректировать на бумаге в тот самый момент, когда союз с Мартой дал роковую трещину.

Туманцев не знал, как выйти из дурацкого положения, не мог придумать, чем залепить разлом в их отношениях, молчал, потому что не мог выдавить из себя хотя бы обещания расписаться в ближайшее время.

 

Василина Васильевна была старше Марты на три года. Встречая сестер у подъезда, Туманцев увеличил бы возрастную разницу между ними еще лет на пять. Он ожидал увидеть дородную круглолицую барышню кисти Кустодиева, вписанную в аскетичный салон такси, но вышла к нему навстречу сухая бесцветная женщина. Мелкие негритянские кудри торчали скрученными антеннками на ее короткостриженой голове. Вся какая-то узкая, извилистая, суматошная, как голодная белка, она смахивала на строгую ворчливую училку.

Василина походя бросила пренебрежительный взгляд на Туманцева и рассчиталась с таксистом. В темном подъезде громко стучала скошенными облезлыми каблуками, возмущалась ценами в кафе аэропорта, поругивала управляющие компании за наплевательское отношение к жильцам.

«Хорошо хоть, не Васильева», - логично заключил Туманцев, когда вытаскивал чемодан и сумку из багажника. - Хотя что тут хорошего: по мужу - Топорнина».

Теперь вот еще одна особа с подозрительными жизненными позывными поселилась вблизи Туманцева. Что было у нее на уме - непонятно, но явно что-то недоброе.

 

5

 

Марта подгадала с отпуском к приезду сестры. Планировала сводить ее в театр, галерею, краеведческий музей. Идти в филармонию на органный концерт Василина отказалась, а поездки на море одобрила.

Еще с вечера Туманцев ожидал, что ему устроят разнос за «неправильный» образ жизни, которым он заразил и Марту, но больше всего его беспокоил предстоящий разбор их совместного бытия. Еще больше он опасался за судьбу своей библиотеки. В мыслях одной ногой Туманцев стоял за дверью квартиры, другой - цеплялся за половик в коридоре. Но, может, все не так плохо, брезжила в нем шаткая надежда. Бывают же грозные с виду люди благодетелями, добряками. Пока Василина не проронила в его адрес ни единого крамольного слова. Она не вступала с Туманцевым в долгие разговоры, но все же поглядывала на него свысока, так, будто он был заранее в чем-то виноват.

В полдень Туманцева набрал Карманов.

- Тебя давно ждут в издательстве, - загадочно сообщил банкир.

- Так я вот не понял, - хотел продолжить разговор Туманцев, но связь оборвалась по инициативе Карманова.

 

Под дверью Шкурихина Туманцев просидел около часа. Директор вел совещание. Сбегая второпях от сестер, Туманцев не догадался позвонить в издательство и напроситься на встречу с маститым полиграфистом.

На удивление его пропустили к Шкурихину без предварительной записи. Как только закончилось совещание, Туманцев вошел в кабинет директора.

- Можешь не искать флешку, - сказал Шкурихин и снял трубку со стационарного телефона. - Твой опус давно прошерстил редактор. Две недели назад вычитал. Медленно идешь к поставленной цели.

- Четверть века, - уточнил Туманцев. - Зато теперь все готово.

- Теперь - да. Грамотно писать за это время ты так и не научился, - усмехнулся Шкурихин. - Двадцать пять лет…. Я бы не выдержал - застрелился. Не хочу тебя обнадеживать: еще столько же в неизвестности промаешься, если за ум не возьмешься.

Шкурихин набрал короткий номер:

- Лидия Викторовна, сейчас к вам подойдет непризнанный гений, выдайте ему счетик на наши услуги. Не забудьте скидочку сделать… Да-да, тот самый, который хочет осчастливить человечество.

 

Домой Туманцев приехал позже обычного, в девятом часу. На ужин он опоздал, но сестры все еще сидели на кухне за бутылкой красного вина и яблочным тортом. В эмалированной мойке громоздилась куча грязной посуды. Где-то поблизости витал слащавый аромат выкуренной сигареты. Очевидно, курилку Василина устроила на балконе.

Туманцев проник в холодильник и, прикрывшись распахнутой дверью, положил в тарелку винегрет. Голод к нему подкрадывался обычно после обеда. Ел Туманцев всегда по чуть-чуть, но достаточно часто. К вечеру сухой паек, который он формировал с утра перед развозами пиццы, заканчивался полностью, оставалась лишь питьевая вода.

- Я все хочу спросить, - уставилась Василина на замершего в коридоре Туманцева, - чем вы занимаетесь с утра до позднего вечера? Что сочиняете? Говорят, это какая-то пространная технология, - она глотнула вина. - Философия, идеология… Одним словом, болтология.

- Работаю над самоорганизацией общества, - не растерялся Туманцев. Он пару раз подбросил на ладони тарелку с вожделенным ужином, будто хотел метнуть ее в разомлевшую физиономию гостьи. - Только что закончил теоретическую часть. Внедрять буду.

- Вот как! - удивилась Василина. Ее черные рыхлые брови вылезли из-под тонкой оправы громоздких очков. - И как ваша деятельность связана с, так сказать, семейной жизнью? Деньги в дом приносите?

- То, чем я занимаюсь, - с вызовом ответил Туманцев, - абсолютное новаторство, сольная партия мудреца ради всеобщего прогресса. Деньги за мой труд не платят, во всяком случае, пока, - он говорил уверенно, без запинок. - Подрабатываю велокурьером в пиццерии, в свободное время занимаюсь наукой.

- Ваше образование позволяет копошиться в недрах науки? - напирала Василина. - Вы же специалист по дизельным установкам.

- Моей деятельности не учат в университетах, - быстро нашелся Туманцев. - Специалисты с высшим образованием мыслят инертно, не выходя за рамки академических канонов, - Туманцев не выдержал и смел со столовой ложки пурпурную горку винегрета. Он прожевал и добавил: - Мое учение революционно, как открытия Эдисона и Теслы.

- Вась, не спорь с ним, - вмешалась в разговор Марта. - Его не переубедишь, - она наполнила фужеры вином. - Диагноз налицо - легкое умственное помешательство. Его болезнь иногда отступает, и он становится нормальным, отзывчивым. Может пригласить в кино и не заснуть под конец сеанса.

- Боюсь, тут дело серьезнее, чем ты думаешь, - подытожила Василина и чокнулась с сестрой. - По-моему, явный клинический случай. Он не опасен?

- Проверено - нет, - доложила Марта.

На кухне посиделки продолжались до позднего вечера.

 

6

 

Туманцев поужинал в комнате, разложил диван (спать в тесноте он не любил) и сделал несколько упражнений из курса Вон Кью Кита. Потом сел на коврик возле балконной двери и попытался забыться в медитации. «Ум пуст, сердце безмятежно», - повторял он про себя, отстраняясь от накатов шумной реальности. Звон фужеров и гавкающий хохот Василины периодически выдергивали его из пограничного состояния между вечерним бдением и подступающей дремой. Полностью уйти в себя Туманцев не смог. Ему было одновременно тревожно и радостно. Жизнь в этом доме подходит к концу, надолго он здесь не задержится; зато отдаленная перспектива маячила на горизонте его тщетных исканий благодаря поддержке Карманова. Завтра он ему позвонит, договорится о встрече и занесет счет. А там, глядишь, и с отсылкой документов на конкурс друзья-банкиры помогут, иначе зачем Карманов отправил его к Шкурихину.

С этими мыслями Туманцев заснул.

По ночам он спал крепко. Ничто, кроме спонтанных прикосновений Марты и фантастических видений, не волновало его организм после полуночи.

Сквозь сон Туманцеву померещилось, что в зал забрела Марта, скинула халат и улеглась с края, слегка потянув на себя одеяло. Пахло от нее кислым гранатовым вином и табаком. «Курила за компанию», - смекнул Туманцев и, не открывая глаз, провел влажной ладонью по плечу подруги, скользнул по бедру и неприкрытой ноге. Потом направил руку к груди и тут же одернул. Сон улетучился в одночасье. Туманцев привстал, оперся на локоть и получил смачную пощечину от Василины.

- Ах ты, тварь! - вскрикнула она и вскочила с дивана. - Напугал до смерти! Извращуга!

- Вы сами пришли. Я вас не звал, - оправдывался сонный Туманцев. - Ваша комната дальше.

- А твое место - за дверью, на лестничной клетке! - Василина швырнула в него подушку.

В лунном свете, сочившемся сквозь неплотно задернутые гардины, правая часть ее лица казалась мертвецки бледной.

«Подстава, или Топорнина перетрудилась на кухне, - рассудил Туманцев. - Хотя какая теперь уже разница?»

В комнате ожидаемо возникла Марта. Она включила торшер, сложила на груди руки и строго спросила:

- Что тут случилось?

- Усмири своего сожителя, - вякнула Василина, застегивая пуговицы халата. - По ночам руки распускает. Предупреждала: опасный тип!

- Значит, так, завтра утром мотай отсюда, - скомандовала Марта. - И макулатуру с собой прихвати.

Василина гордо проследовала на кухню. За ней из комнаты вышла Марта. Туманцев с головой залез под одеяло.

Он предчувствовал, что Марта жаждет от него избавиться, но рассчитывал хотя бы на временное снисхождение. Ему нужно было подготовиться к переезду, вычислить временное убежище: найти не самый уделанный хостел, а лучше - дачу в городской черте. К Карманову теперь у него имелось два вопроса.

 

7

 

Нет, ну как же похожи оказались сестры в порыве гнева. После знакомства с Василиной Туманцев пытался найти в их посредственных лицах родственные черты, но визуального сходства не разглядел. Одна в припадке звериного буйства, другая в безоговорочном потворстве застрельщице конфликта - они подтвердили общность интересов, вперили в него пристальные взоры, насупили мохнатые брови, как совы, высмотревшие аппетитную жертву. Вот что было у них общего - густые свирепые брови.

Утром Туманцев собрал рюкзак и вынес за порог квартиры газеты и книги. Из заварного чайника, стоявшего на пыльной полке в серванте, он вытянул двухтысячную купюру - это все, что изгнанник стянул из скромного совместного бюджета.

В девятом часу Туманцев захлопнул за собой входную дверь. Под разудалый храп Василины он связал шпагатом газеты и журналы, книги засунул в пропиленовые мешки, оставшиеся после ремонта балкона. Библиотеку Туманцев спрятал в подвале, где Марта никогда не бывала - боялась крыс и пауков, - взял велик и поехал к Карманову.

Сделав два традиционных круга вокруг озера, Туманцев купил в кондитерской капучино, устроился на скамейке и набрал номер банкира.

Карманов не ответил.

«На совещании», - подумал Туманцев.

Спустя четверть часа он тормознул у банка и едва расслышал телефонный звонок в набитом вещами рюкзаке.

Звонил Карманов. Приветствие его было глухим и недобрым.

- Я подъехал, - настороженно отозвался Туманцев. - Счет привез.

- Долго ты с ним возился, - мрачно процедил Карманов. - Моя банковская деятельность закончена. Ничем помочь не могу…

Туманцев чуть не упал с велосипеда. Он растерялся и ухватился рукой за дрогнувшую водосточную трубу. Потом пришел в себя и спросил:

- А дача у тебя есть? Ну та, где я жил когда-то.

- Давно продал, - ответил Карманов на неуместный вопрос. -Позвони позже, ночью толком не спал.

Туманцев занервничал.

Ясное июльское утро, в котором вместе с лучами нежного солнца разлилась надежда на профессиональный успех, омрачилось невеселыми происшествиями. Такое с ним бывало не раз: внезапный удар в спину несовершенного бытия, подлежащего немедленному реформированию, и все приходилось начинать заново: вписываться в периметр чахлой общаги, искать временный заработок, перерабатывать технологию. Но сейчас Туманцев ее закончил, завершил главный труд жизни.

 

К обеду он доставил три пиццы и лазанью в спальные районы. Звонок Марты проигнорировал. Сестры его больше не беспокоили. От них в его вместительной памяти остались только ворсистые угольные брови, отделенные от неприветливых лиц и застрявшие в деревянных вилообразных подпорках, снятых с холстов кумира юности - Сальвадора Дали.

Без пяти три Туманцев запрыгнул в пригородную электричку, готовую отправиться к морю. Велосипед он оставил на вокзальной парковке, в вагоне проверил, лежат ли в рюкзаке плавки, потом из бокового кармана достал старую записную книжку.

После того как Туманцев съехал из портового общежития, Дарите Сергеевне он звонил дважды, просил на две недели найти комнату брату, летевшему в гости из Сыктывкара. И оба раза она не отказывала.

- Что, опять жить негде? - упредила Дарита Сергеевна напрашивающийся вопрос Туманцева, который начал разговор с извинений за беспокойство. - В порту я больше не работаю. Могу предложить место в хостеле. «На холме». Слышал такой?

- Слышал, - соврал Туманцев.

- Далековато от центра. Зато домашняя обстановка, уютно, продвинутый дизайн. А главное, - вдохновенно продолжила Дарита Сергеевна, - это моя собственность. Рулим на пару с дочерью.

- У меня с деньгами не очень, - смущенно признался Туманцев.

- Ну, ты всегда на мели. Помню твой принцип: жить с пустыми карманами, а в душе надеяться, что скоро попрет, - Дарита Сергеевна по-доброму хихикнула. - Тебе когда койка нужна?

- Сегодня вечером, - с опаской шепнул Туманцев.

- Ладно, пойдешь на второй ярус, - быстро определилась Дарита Сергеевна. - На прошлой неделе вписались ребята из Андижана - чудо-строители, подселю к ним. Чистоплотные, честные, отлично готовят. Голодным не останешься.

- Да я и сам в состоянии себя накормить, - гордо заявил Туманцев, не зная, радоваться будущим соседям с натянутой положительной репутацией или настороженно принять их достоинства. Но выбора у него не было. Вечером он поедет к Дарите Сергеевне.

Через полчаса он прочел эсэмэску: «Хостел «На холме». Улица матроса Железняка, 17. С нами вы всегда на высоте!»

 

8

 

Купаться в Балтийском море Туманцев по традиции начинал в конце июля - начале августа. Вода в это время прогревалась до двадцати градусов, правда, случалось, залетные течения охлаждали море и до четырнадцати. Низкие температурные показатели не пугали Туманцева. Он окунался и тогда, когда ломило ноги, а дыхание сбивалось. Горький опыт моржевания все еще не давал ему покоя.

Но этим летом вода была роскошной. Палящее солнце, толпы приезжих, как на южном курорте в разгар пляжного сезона. Продавцы мороженого. Водные развлечения по демократичной цене. Повсюду галдящие дети, волейболисты, норовящие заехать мячом в распластанные тела привлекательных женщин; жующие физиономии семейных пар, поедающих яйца вкрутую и куриные крылья. Музыка, пиво, вино.

Туманцев долго шел по широкому пляжу, шел туда, где дюны, увитые приземистым диким шиповником, нависали над золотистым побережьем, блестящим на солнце крупицами горячего песка. Там, наверху, дурея от медового запаха диких роз, под мерный рокот перламутровых юрких стрекоз, Туманцев когда-то мечтал, что настанет день и он заживет в процветающей сильной стране. Ради этого он готов был пойти на лишения, сокрушить любые преграды, исчерпать себя до дна, лишь бы дождаться воплощения выстраданных идей.

Прошло четверть века. Туманцев стал мудрее. Довел тело до уровня добросовестного ученика мастера цигун; разумом же проник в глубины общественных перестроений. Но в душе остался романтиком, таким же беспомощным и наивным, каким был в школе и мореходке.

В школе почти каждый день кто-то измывался над его фамилией. Баранцев, Болванцев, Бананцев, Бурьянцев, Обманцев, Оборванцев, Обезьянцев - твердили классные активисты на переменах, встретив задумчивого взъерошенного одноклассника. Эти издевки сходили им с рук, пока Туманцев не набрасывался на обидчиков в коридорах. После краткой нравоучительной беседы он таскал недругов за уши и бил по щекам. В ответ его колошматили рослые лидеры класса. Бойкотов Туманцев не боялся, а на синяки под глазами внимания не обращал.

Готов был Туманцев и к новым испытаниям. По крайней мере, он так полагал, входя в спокойное чистое море. Сегодняшний разговор с Кармановым после ночной оплеухи от Василины расшатал надежду на призрачный, но все же реальный успех. Он снова как бы был на нуле, в кромешном жизненном дрейфе. Все его планы вместе с мечтами о востребованности трудов вновь улетучились, откатились за горизонт, спрятались за лиловой вьющейся дымкой, летевшей к пестрому пляжу.

Сколько раз он начинал все сначала, а жить, по сути, не начал.

Туманцев поплыл. Вдох, два гребка, выдох. И снова - вдох, два гребка, выдох. Он плыл отчаянно и смело, умело бороздил теплое дружелюбное море, ласкавшее пенными всплесками мелкой волны. Он чувствовал, что в состоянии добраться до горизонта. Именно там пряталась промежуточная истина его существования, там, в заветной сияющей дали, таились идеи его планетарных трудов.

Туманцев плыл долго, состязаясь с самим собой. Силы не покидали его. Он знал, что в жизни может добиться всего - нужно только достичь горизонта.

 

В апреле у Марты родился сын. Тихий, симпатичный младенец. Погремушки его не интересовали. Сквозь цветную детскую бутафорию, натянутую поперек кроватки, он смотрел в потолок, иногда поглядывал в окно, наблюдая, как косматые облака ползли по весеннему небу.

Марта назвала сына Олегом. В честь Туманцева.