Журнальный мир

Книги, написанные в зрелом возрасте, на излёте лет, в своих лучших воплощениях скупы на краски, прозрачны, словно осенние воды рек, когда муть оседает и виден каждый камешек на дне. Автор живёт наедине с природой, пишет, глядя в окно на «сад-огород, где раздолье розам, тюльпанам, лилиям и пионам», находя «под этой вечнозелёной сенью круглогодичное душеспасенье».

Оформленная в бодрых рыже-зелёных тонах с годовыми кольцами на обложке книга В. М. Крюкова тем самым объявляет – она о времени, о его быстротечности, о его вещности. О соснах, травах, пригородном мире. И об авторе, конечно.

Словно человечек, с головой, повёрнутой назад, с античной вазы (из стихотворения Александра Кушнера), автор, двигаясь «навстречу времени, которое ещё не наступило», пристально вглядывается в затуманенное прошлое. Пытаясь ухватить, определить, назвать и сохранить его важные приметы, детали: «Но отзвуки былого хочу сберечь».

Чьё присутствие автор имеет в виду в названии книги: Вечности? Бога? Поэзии? И то, и другое, и третье, на наш читательский взгляд, оставляет след в представленных стихотворениях.

Мы видим классический слог, строгость: «Избранных мало, и потому Бог помогает им, и что откроется одному, тот донесёт другим». И нам ясно: повествует мудрый старец, однако. Но тут же взбрыкнёт подросток: «лабуда», «стопарь», «попёрли». Сниженная лексика напоминает автору о былой юности. И дождевые бочки с окурками – у клуба закономерный штрих в ряду его сладких воспоминаний. Мол, не витали в эмпиреях, кололи дрова, строили коровники, а не воздушные замки. Было дело. Школьный портфель, пудинская земля, местные пряхи, пережившие комендатуры и похоронки, пила-двуручка, пристани, мосты, поезда… Всё это важные жизненные вехи, словно старые снимки, сохранённые в памяти.

Соседствуют на страницах книги и равнозначны для автора соседский пёс, Венеция и мальвы. И красной нитью проходят коты, путешествующие между мирами, тем и этим светом. Происходит перекличка со старыми мастерами, фламандцами, «творцами золотой полумглы», что «даровали мне милость». Именно благодать окружающих сосен, кузнечиков-менестрелей выходит на передний план и примиряет поэта с неизбежным уходом в мир иной. «Я знаю дыхание севера, / но радостно мне пока / над полем белого клевера / легко летят облака», «печное тепло замечательно день подытожит»… Среди героев стихов – не райская птица, а скромный воробей. И даже цветы картофеля удостоились внимания. Шуга на Томи, куржак на берёзах – приметы сибирской природы. И взгляд, от крон сосен устремлённый к их корням. Таков пейзаж души поэта. Небо и простор – вокруг него и в книге. И, конечно, музыка, идущая рядом по жизни, дающая поддержку в трудный час и разлитая по строчкам стихов незримым подтекстом: «И, может, музыка – это ключ к тому, что нельзя назвать?».

Настоящий поэт не чужд и иронии, лёгкой усмешки: «Но без былых полубогинь / мир обезлюдел… / Увядший белый георгин / как мокрый пудель».

«Пожилой пилигрим», доверясь ветру, идёт почти на ощупь. Картины былого, возможно, более доступны его внутреннему зрению, чем сегодняшний день. Хотя есть в книге и размышления о современности. Но ближе сердцу ушедшие и немногие ныне живущие друзья, крепко, на живую нитку, связанные с юностью, зрелостью, с мечтами и идеалами, планами на, казалось бы, бесконечную жизнь. А также Пастернак, Ходасевич, Михайло Ломоносов и другие, подставившие дружеское плечо в виде эпиграфа. Теряется телесность, остаётся слово и «дружественная тьма» (опять же перекличка с любимым поэтом Владимира Михайловича − Кушнером). Образ тишины как содержания целого дня – точен, хорош, до краёв наполнен смыслом.

«Меня учили обходиться малым». И эта скупость, строгость, простота, минимализм используемых изобразительных средств – неотъемлемая составляющая творческого стиля поэта Владимира Крюкова. «Это, наверное, нега. / Слова другого нет. / Это родного неба / исцеляющий свет». «Оставь мне звезды мерцание / и жаркий порыв костра, / и вольное созерцание / цветов, деревьев и трав…». Природная жизнь, смена времён года – мерило и человеческой жизни. Или по крайней мере образец, пример, к которому стоит стремиться.

Итог размышлений поэта: «ничего не прожито всуе». «Жизнь картофельная, дровяная, / а какая могла быть иная? Всё на месте и всё для меня». «Знание добавит мне печали. / Но печаль, ей-богу же, светла». «Мы – самоучки жизни. Нет подсказок для нас, / сразу живущих набело. Только один раз». И слово сказанное, написанное, напечатанное – родилось не напрасно. За что автору огромная читательская и писательская благодарность.

Елена Клименко