Журнальный мир

* * *

вы меня не поняли наверно

это все в небесном нарсуде

с моих слов записано неверно

вилами по облачной воде

потому что в путаной и длинной

бестолковой жизни день за днем

явка продолжается с повинной

и стоит за дверью управдом

и бежит галимая по трубам

знающая грамоте вода

перекройте вентиль говорю вам

вы меня не поняли тогда

* * *

Пропита насквозь и прокурена в долг,

который вовек не отдать,

квартира твоя, вот и нам вышел срок

вещички свои собирать.

Все думалось: как-нибудь после, потом,

а вышло, что прямо сейчас.

Покуда скрипел ненадежным пером,

весь мир обошелся без нас.

Ведь мы засыпали не в этой стране

и нынче не знаем, как быть.

Постой, паровоз, этот поезд в огне,

мне нечего больше любить.

Ничейное место пошло по рукам,

нас вскоре попросят совсем.

И мы соберем беспорядочный хлам

и выйдем отсюда ни с чем.

Лишь русскую речь, словно узел с бельем,

увяжем с грехом пополам,

пустую державу сдавая внаем

идущим вослед племенам.

* * *

Стертой джинсой, деревянным рублем,

мелкой фарцой — чем придется…

Все пригождается задним числом

и в черном теле берется.

Сбацай на память чего-нибудь нам,

что ли, пройдись по бульвару.

В грязном подъезде по кругу «Агдам» —

помнишь? — и Цой под гитару.

Спросишь вослед: да куда они все?

И не дождешься ответа.

Сносу бы той не случилось джинсе,

кабы не музыка эта,

дура-цыганка да Курский вокзал —

линия жизни ни к черту.

Общий вагон, где с концами пропал,

пряча разбитую морду.

Допито все и допето давно.

Впрок накопилась усталость.

Будто немое врубают кино,

слов ни на что не осталось.

* * *

Сколько ни платишь за капремонт —

рушится все, да и чем держалось? —

не разберешь ни черта; жилфонд

с прошлого века еще на ржавых

скобах каких-то, гнилых гвоздях;

пол провалился, а там — последних

жителей выселят; да и так

все перемерли, наверно, — нет их,

будто и не жили тут, зазря

место обжившие; им, похоже,

и оставлять его, уходя,

некому было, — теперь чего же

этот вчерашний тревожить прах,

правды взыскуя в прокуратуре? —

ноги уж сбили на тех путях,

ведь не поможет никто, в натуре.

Вот и прикидываешь в уме,

слыша ночами, когда не спится,

как, оседая, трещат во тьме

прежней империи половицы;

думаешь: нам ли цепляться за

голые стены, и что поправить

можно еще в ней? — да нет, нельзя;

но и такая, как есть, одна ведь.

Где бы, казалось, и лечь костьми,

как не на родине? — да едва ли.

Не доведется уже; дверьми

хлопнешь, а там — поминай как звали.

Хоть и не помнит никто давно.

Вот и узнаешь теперь: равно ли,

где истлевать, и какой в окно

двор будет виден, в Коряжме, что ли…

* * *

Было дело — помню, с утра пешком

в магазин собрался за портвешком,

а вернулся — будто и жизнь прошла:

ни души вокруг, говорил сосед,

все куда-то вышли из-за стола,

погасили на кухне свет.

А где был вообще — «Беломор» стрелял,

то ли крайним в очереди стоял —

так уже без разницы всем.

Лишь из крана та же течет вода.

Заверни попробуй его — ну да.

И куда теперь с «Беломором» тем,

и с собою самим — куда?