О Бенедикте Лившице, Давиде Бурлюке и Артуре Лурье

О Бенедикте Лившице, Давиде Бурлюке и Артуре Лурье

Раритетные книги, изданные в России эпохи Серебряного века и открытые сегодня в сети, представляют читателю под одной обложкой известные и полузабытые имена поэтов, художников, музыкантов, чье влияние друг на друга шло от их творчества и образа жизни, запечатленного в литературных манифестах, мемуарной прозе, в многочисленных и далеко не исчерпанных исследованиях русского модернизма. В данном эссе, продолжающем мои публикации, включенные в книги, вышедшие в московском издательстве «Водолей» в 2015-18 гг., я остановлюсь на трех представителях русского футуризма, биографически связанных с Одессой и заметных в первой трети 20-го века в Петербурге (Ленинграде), Киеве и Москве. Один из них в конце 1930-х погиб в сталинских застенках, а двое других эмигрировали из послереволюционной России – речь пойдет о Бенедикте Лившице, Давиде Бурлюке и Артуре Лурье, об их литературно-художественной среде.

На обложке сборника «Дохлая луна», изданного осенью 1913 г. в Москве тиражом 500 экз. с рисунками Владимира и Давида Бурлюков, указаны издательская серия «Футуристы», название футуристической группы «Гилея», дан подзаголовок «Стихи, проза, статьи, рисунки, офорты», и перечислены авторы книги: Бурлюки Давид, Владимир, Николай; Александр Крученых, Бенедикт Лившиц, Владимир Маяковский, Виктор Хлебников; еще один подзаголовок приведен на титульном листе: «Сборник единственных футуристов мира поэтов “Гилея”».

А книга «Четки» (М., Пг., 1919) с обложкой работы Петра Митурича содержит ноты одного из авторов футуристического манифеста 1914 г. «Мы и Запад» композитора Артура Лурье к десяти стихотворениям Анны Ахматовой.

В статье «Футуристическая книга» из Онлайн-Энциклопедии русского авангарда подчеркнута роль Давида Давидовича Бурлюка «в расцвете русской печатной футуристической книги, опубликовавшего в 1912–1914 гг. под маркой “Гилеи” и издательства “Первого журнала русских футуристов” ряд знаменитых сборников… – “Пощёчина общественному вкусу” (М., 1912), “Дохлая луна” (М. [Каховка], 1913), “Затычка” (М. [Херсон], 1913) … новаторский характер изданий определялся приверженностью их авторов идеям так называемой “типографской революции” … сформулированным в манифесте Ф.-Т.Маринетти “Беспроволочное воображение и слова на свободе” (май 1913) /при всем противостоянии русского и итальянского футуризма, – Б.В./… Впервые выразительные возможности разных шрифтов в рамках одного стихотворения были использованы в opus’ах Д.Бурлюка в “Дохлой луне” (применение курсива, жирного набора и так далее), а затем “опробованы” в изданных осенью 1913 в Херсоне сборниках “Затычка”, “Молоко кобылиц” и в “Творениях” В.В. Хлебникова».

Футуристические книги отличались установкой на синтетичность поисков в экспериментах с типографским набором и в использовании иллюстраций. В той же московской серии «Футуристы», с указанием на обложке имен авторов группы «Гилея» Хлебников, Каменский, Лившиц, братья Бурлюки, Крученых, Маяковский и с рисунком на титульном листе абстрактная композиция художницы Александры Экстер в 1914 г. выходит вторая книга стихов Бенедикта Лившица «Волчье сердце» (см. иллюстрации).

Бенедикт Лившиц родился в Одессе в 1886 г. (1887 г. по новому стилю) в еврейской купеческой семье, окончил Ришельевскую гимназию и юридический факультет Киевского университета Св. Владимира, о чем свидетельствует «опросный» листок Б.Лившица в собрании автобиографий С.А. Венгерова под №443 для «Критико-библиографического словаря»:

«Фамилия Лившиц. Имя Бенедикт. Отчество Наумович. Род деятельности литература. Юриспруденция. Когда родился 1886 г., 25 декабря. Где в г. Одессе. В какой семье купеческой. Вероисповедание или национал. иудейское. Где получил сред. образ. в Ришельевской гимназии, высшее в унив. Св. Владимира. Учебное или служебное зван. оконч. с дипл. 1-ой ст.» (ИРЛИ, ф. 377). В дореволюционном справочном издании Семена Венгерова приведены краткие сведения о Бенедикте Лившице, см.: Критико-биографический словарь русских писателей и ученых (от начала русской образованности до наших дней). Предварительный список русских писателей и ученых и первые о них справки. Пг., 1916, т. II, вып. 4, с. 37.

Известен и портрет Бенедикта Константиновича (при рождении – Наумович) Лившица предреволюционных лет, сделанный в Петербурге, куда он переехал после прохождения военной службы в Петровском полку: во многих изданиях Осипа Мандельштама помещена фотография 1914 г., где сняты О.Мандельштам, К.Чуковский, Б.Лившиц (уходивший в этот день на фронт) и художник Ю.Анненков.

Как пишет Павел Успенский в открытом в сети автореферате диссертации «Творчество Б.Лившица 1910-х годов и русский футуризм» (М., 2013), посвященной поэту, переводчику и мемуаристу Бенедикту Лившицу: «Его лирика является ярким достижением русской поэзии первой половины XX в. и вполне может быть сопоставлена в один ряд с произведениями тех поэтов, которые теми или иными путями оказались в центре внимания читателей и литературоведов последних 20-30 лет. О важности Лившица в историко-литературном процессе свидетельствует устное высказывание О.Э.Мандельштама, запомнившееся И.С.Поступальскому: “Я наверняка знаю, что придет время, когда Бенедикта Лившица будут заново открывать”. … Судьба литературного наследия Лившица сложилась трагически. Почти все, что не было опубликовано, погибло вскоре после ареста поэта в ночь с 25 на 26 октября 1937 г. … долгое время его стихи и переводы не переиздавались. Лишь в 1989 г. в Ленинграде вышел том Лившица, куда были включены прижизненные сборники стихов, переводы и воспоминания “Полутораглазый стрелец”, впервые опубликованные в 1933 г.».

Ещё два свидетельства актуальности и значимости литературного наследия Бенедикта Константиновича Лившица.

Из предисловия Адольфа Урбана к избранному Б.Лившица «Полутораглазый стрелец. Стихотворения, переводы, воспоминания» (Ленинград, 1989, стр. 5-6):

«В том, что он делал сам, были точный глазомер и потаенная страсть. Он ценил расчет мастера и интуицию первопроходца. Сосредоточенность ученого и голосовую мускулатуру страстного полемиста. Потому, надо думать, и прибило его, человека рафинированной книжной культуры, к берегам русского футуризма. … Его наследие помещается в трех небольших книгах: книге собственных стихов, книге стихотворных переводов и книге воспоминаний. Можно спорить о преимуществах каждой из них, но все вместе они составляют то, что называется именем Бенедикта Лившица, оригинального поэта, наблюдательного и умного мемуариста, личности во всех отношениях интересной и примечательной».

Из сетевого видеокомментария Вяч. Вс. Иванова (Вечер переводов, 2013 г.):

«…я думаю, что вообще основной переводчик французской поэзии нового времени на русский язык, это, конечно, Бенедикт Лившиц. Все переводы Бенедикта Лившица изумительны, думаю, что как переводчик он вообще, наверное, после Жуковского не имеет себе равных. Я приведу пример не из Аполлинера, но, мне кажется, потрясающий. Был замечательный французский деятель и поэт Шарль Пеги, который погиб в сражении при Марне … там в этом стихотворении есть такие строчки (читает по-французски и русский перевод Бенедикта Лившица):

Блажен, кто пал в пылу великого сраженья,

И к Богу, падая, был обращен лицом.

Я считаю, что это поразительные стихи, абсолютно точный перевод, и передана вот эта очень трудная проблема, это написано классическим французским стихом и передано классическим русским, но строчка “и к Богу, падая, был обращен лицом” ритмически очень сильно отступает от правильного метра, такой ритмический пропуск, который делает это уже современным стихом … В этом смысле, я думаю, Лившиц просто не имеет параллелей. Очень прошу всех заинтересовавшихся французской поэзией читать именно книжку Лившица, его переводы французской поэзии, это все-таки самое близкое приближение».

В мемуарах «Полутораглазый стрелец», где, по выражению П.Успенского из упомянутого автореферата, автор пытается воссоздать историю футуризма и понять свою роль в этом течении, в 1-й главе «Гилея» Б.Лившиц вспоминает, что с художником и поэтом Давидом Бурлюком его познакомила в Киеве, где он оканчивал университет Св. Владимира, художница Александра Экстер: «На вид вошедшему было лет тридцать, но чрезмерная мешковатость фигуры и какая-то, казалось, нарочитая неуклюжесть движений сбивали всякое представление о возрасте. Протянув мне непропорционально малую руку со слишком короткими пальцами, он назвал себя:

Давид Бурлюк.

Приведя его ко мне, Экстер выполняла не только мое давнишнее желание, но и свое: сблизить меня с группой ее соратников, занимавших вместе с нею крайний левый фланг в уже трехлетней борьбе против академического канона».

Характеризуя это противодействие канону, Бенедикт Лившиц подчеркивает значение для русских футуристов киевской выставки европейских художников-модернистов, чьи картины в своем Салоне экспонировал одесский скульптор Владимир Издебский (открылась в феврале 1910 г.): «Выставка Издебского сыграла решающую роль в переломе моих художественных вкусов и воззрений; она не только научила меня видеть живопись … но и подвела меня к живописи, так сказать, “изнутри”, со стороны задач, предлежащих современному художнику».

В моей книге «Из первых уст. Эссе, статьи, интервью» (М.: Водолей, 2015, стр. 408) приведен отзыв петербургского журнала «Аполлон» об одесской выставке-салоне Издебского 1909 г., предшествующей киевской: «…новейшая живопись, представляющая западные модернистские течения, экспонировалась на одесских выставках-салонах Владимира Издебского раньше, чем она достигла столиц – Петербурга и Москвы, о чем писал журнал “Аполлон”, № 3, 1909 г.: “Только что открылся в Одессе первый на юге России художественный ‘Салон’, устроитель которого молодой скульптор В.А. Издебский воспользовался тою же идеей, которую преследовал и устроитель петербургского ‘Салона’ 1909 года. Нововведением явился лишь отдел иностранный … В ‘Салоне’ участвуют художники Мюнхена, Италии, Франции и Испании: Балла, … Брак, Боннар, Морис Дени, Ван Донген, Валлотон, Вламинк, … Дерен, Матисс, Метценже, Одилон Редон, Марке, … Руссо, Руо, Синьяк».

Бенедикт Лившиц в своих мемуарах назвал художниц Ольгу Розанову, Наталью Гончарову и Александру Экстер «настоящими амазонками, скифскими наездницами»: «Эти три замечательные женщины все время были передовой заставой русской живописи и вносили в окружавшую их среду тот воинственный пыл, без которого оказались бы немыслимы наши дальнейшие успехи». Метафора Лившица работает и сегодня, как пишут на художественных сайтах, «в конце 1990-х гг. кураторы музеев Гуггенхайма организовали выставку “Амазонки авангарда” с картинами Гончаровой, Розановой, Экстер, Поповой, Степановой и Удальцовой. Экспозиция открылась в Берлине, потом побывала в Лондоне, Венеции, Бильбао, Нью-Йорке и Москве». В Третьяковской галерее в 2000 г. был издан каталог выставки, а бренд «Амазонки русского авангарда» с демонстрацией их живописи популярен в Интернете.

Как отметил в указанном предисловии к изданию произведений Б.Лившица 1989 г. А.Урбан: «Живопись, которой Бенедикт Лившиц увлекался глубоко и профессионально, в конечном счете была для него лишь разновидностью художественного мышления, способной обогатить поэзию, дать ей если не материал, то угол зрения, изобразительную аналогию слову». К примеру, Б.Лившиц в мемуарах проводит параллель в характере влияний на литературное и художественное творчество Давида Бурлюка поэзии Рембо и живописи Пикассо.

Следует указать на неточность мемуариста: в «Полутораглазом стрельце». Бенедикт Лившиц пишет, что познакомился с Давидом Бурлюком в декабре 1911 г., уже после выхода первой книги стихов «Флейта Марсия», отмеченной В.Брюсовым. Сразу после знакомства Б.Лившиц гостил в Чернянке, имении Бурлюков под Херсоном, – на «земной земле Гилеи». Было это незадолго до выставки «Бубновый Валет», и на его глазах Владимир и Давид Бурлюки создавали новую живопись, изучив фото с картины Пикассо, сделанное Александрой Экстер в Париже и подаренное Д.Бурлюку:

«Снимок с последней вещи Пикассо. Его лишь недавно привезла из Парижа Экстер. Последнее слово французской живописи. Произнесенное там, в авангарде, оно как лозунг будет передано уже передается по всему левому фронту, вызовет тысячу откликов и подражаний, положит основание новому течению. … Ребром подносят руку к глазам; исследуя композицию, мысленно дробят картину на части. … Через месяц Бубновый Валет. На очередном смотру Бурлюки не должны ударить лицом в грязь».

Видимо, знакомство Б.Лившица и Д.Бурлюка состоялось годом ранее, и описанные события относятся к концу 1910 г., в преддверии первой выставки «Бубновый Валет», состоявшейся в Москве в декабре 1910 январе 1911 гг., где участвовали братья Владимир и Давид Бурлюки.

К тому же, литературно-художественное объединение русских футуристов «Гилея» создавалось при участии Б.Лившица в 1910 г., как отмечено в статье Википедии «Гилея (группа)»: «Название предложено поэтом Бенедиктом Лившицем, позаимствовано из “Истории” Геродота, где Гилеей (Hylaea) он называет часть Скифии за устьем Днепра. Здесь, в Таврической губернии, находилось имение Чернянка, где прошло детство и юность братьев Бурлюков. В 2011 г. усилиями энтузиастов найден дом в селе Чернянка, где происходило рождение группы, ранее считавшийся не сохранившимся».

К этому времени Давид Бурлюк окончил Одесское художественное училище, куда поступал дважды. Как пишут биографы, летом 1900 г. он впервые приехал в Одессу, проведя год в Казанском художественном училище, выбор Одессы был обусловлен новым местом работы его отца. Д.Бурлюк перевёлся в Одесское художественное училище, что повлияло на его живопись: «Мой колорит ознакомился с лиловатыми гаммами русского импрессиониста Костанди», год прожил в Одессе, в доме №9 по Преображенской улице, но в 1901 г. вернулся в Казань, В 1909 г. Давид Бурлюк вновь поступил и окончил Одесское художественное училище. В 1910 г. поступил в Московское художественное училище живописи и ваяния, где познакомился с Маяковским.

Евгений Деменок в открытой в сети статье «Давид Бурлюк: монгол, казак или еврей? Опыт не очень серьезного исследования», вошедшей в его изданную в Украине книгу «Вся Одесса очень велика» (Харьков: Фолио, 2016, предисл. Е.Голубовского), рассматривает национальные корни Давида Давидовича Бурлюка. Представляя эту книгу в интервью Ивану Толстому в пражской редакции радио «Свобода», Е.Деменок упоминает, что «Бурлюк, попав в Америку /в 1920 г. Давид Бурлюк эмигрировал в Японию, в 1922 переехал в США, – Б.В./, время от времени, действительно, выдавал себя за еврея, и даже приехав в Прагу, очевидцы рассказывают (а я общаюсь, к счастью, с одной из “очевидиц”, пани Ольгой Фиаловой, которой сегодня уже 91 год, которая помнит Бурлюка), что он даже выбирал в ресторанах кошерную еду и носил что-то типа кипы. Безусловно, он был православным. … Бурлюк говорил, что его предки по отцовской линии – писарчуки, запорожского войска казаки, которые пришли в Запорожье из Крыма. И в Крыму, действительно, до недавнего времени была деревня Бурлюк, там есть река Бурлюк». Как отмечено в статье Евгения Деменка, Давид Бурлюк писал, что они со стороны отцовской – украинские казаки, потомки запорожцев, а его мать происходит родом из польской шляхты. Но многие упоминают о ее еврейском происхождении, например, художник Аристарх Лентулов рассказывал о семье Бурлюков: «Отец был управляющим у графа Мордвинова. Я у них был в гостях, гостил у них. Это украинцы настоящие, хотя мать еврейка».

Можно пояснить подобные свидетельства тем, что среди представителей польской шляхты были крещеные евреи, поскольку, как сказано в статье Википедии «История евреев Польши», в Польше у крестившихся евреев «была возможность, записанная в Литовских статутах, автоматически присуждающая права шляхетства всем семьям неофитов, в особенности с территорий бывшего Великого Княжества Литовского. Третий литовский статут от 1588 года … содержал пункт: “…если еврей или еврейка, которые к христианской вере придут, тогда каждая такая особа и её потомство, должно считаться за шляхту”. Положения этого статута действовали до 1840 года».

Видимо, Людмила Иосифовна Бурлюк (Михневич) происходила из такой семьи, перешедшей при крещении в польскую шляхту, но сохранившей память о своем еврейском происхождении, не утраченную и в семье Бурлюков, чем объясняется поведение Давида Бурлюка, в эмиграции считавшего себя евреем.

В 1914 г. вышел очередной манифест русских футуристов «Мы и Запад», синтетически объединивший модернистские поиски в литературе, живописи и музыке. Среди авторов были Бенедикт Лившиц и композитор-авангардист Артур Лурье, с детства живший в Одессе и учившийся в коммерческом училище, по окончании которого он поступил в Петербургскую консерваторию. По свидетельству Алены Яворской, в списке выпускников Одесского коммерческого училища им. Николая I за 1909 г. значится Лурье Наум, студент С.-Петербургской консерватории.

Артур Винсент Лурье (имя при рождении Наум Израилевич Лурья) родился в еврейской семье инженера Израиля Лурьи, мать Анна Яковлевна рано приобщила сына к музыке, и вслед за матерью в 1912 г. Артур принял католичество. Синтетичным был и разноименный псевдоним Артура Сергеевича Лурье, как пишет Б.Лившиц в мемуарах: «…присоединяя к экзотическому Артуру Винсенту (Артуру в честь Шопенгауэра, Винсенту в честь Ван Гога) Перси Биши (в честь Шелли) и Хосе-Мария (в честь Эредия, знаменитого кубинского поэта)». И ранее в книге «Полутораглазый стрелец» о футуризме А.Лурье:

«Едва ли не на лекции Шкловского неутомимый Кульбин свел меня с Артуром Лурье, окончившим в том году Петербургскую консерваторию … Принципы “свободной” музыки (не ограниченной тонами и полутонами, а пользующейся четвертями, осьмыми и еще меньшими долями тонов), провозглашенные Кульбиным еще в 1910 году, в творчестве Лурье получали реальное воплощение. Эта новая музыка требовала как изменений в нотной системе … так и изготовления нового типа рояля с двумя этажами струн и с двойной (трехцветной, что ли) клавиатурой. … Став футуристом из снобизма, Лурье из дендизма не называл себя им. Но он заполнял в рядах будетлян место, бывшее до него пустым, и в нашем противостоянии развернутой фаланге Маринетти именно он, а не тишайший Матюшин, мог хотя бы только декларативно “перекрывать” Балилла Прателлу. Впрочем, это не мешало ему писать романсы на слова Верлена и Ахматовой».

В знаменитом литературно-артистическом кабаре «Бродячая собака» с 1912 по 1915 год Артур Лурье, как сказано в его открытой в сети биографии, «фактически исполнял обязанности музыкального руководителя. В круг его общения входили Велимир Хлебников, Владимир Маяковский, братья Давид, Владимир и Николай Бурлюки, Алексей Кручёных, Пётр Митурич (автор портрета композитора) и др. В те же годы он завязал знакомства с Владимиром Татлиным, Георгием Якуловым, Бенедиктом Лившицем, Леонидом Андреевым, встречался с Рихардом Штраусом и Томмазо Маринетти».

Там же Артур Лурье познакомился с Анной Ахматовой. Как пишет Ирина Грэм, их бурный роман продолжался год. В 1914 г. Лурье сочинил вокальный цикл «Четки» на стихи Ахматовой. В 1919 г. отношения возобновились. Ахматова посвятила Лурье несколько стихотворений и помнит о нем в «Поэме без героя».

Артур Лурье обращался к творчеству Анны Ахматовой не только в музыке, но и в эссеистике, что отметил Роман Тименчик в статье «Музыка и музыканты на жизненном пути Ахматовой (заметки к теме)», помещенной на ахматовском сайте:

«…композитор Артур Сергеевич Лурье, с которым Ахматова одно время была чрезвычайно близка. Он высоко оценивал ее поэзию и посвятил ей несколько строк в своей статье “Голос Поэта (Пушкин)”, написанной в феврале 1922 года и снабженной эпиграфом из Мандельштама: “Останься пеной, Афродита, и слово в музыку вернись”. … Артур Лурье был весьма яркой фигурой в художественной жизни Петербурга 1910-х годов. Облик его запечатлен в портретах работы Ю.Анненкова, Л.Бруни, П.Митурича, С.Сорина».

В статье Ларисы Казанской о том же пушкинском очерке А.Лурье обозначены авангардные достижения в музыке Артура Лурье, созданной в предреволюционные годы: «Лурье перевел на язык музыки многие эксперименты своих друзей художников. В атональных сочинениях (Первом струнном квартете, фортепианных циклах “Синтезы”, “Дневной узор”, “Формы в воздухе. Звукопись П.Пикассо” … музыка свободно расположена на нотном пространстве подобно геометрическим фигурам кубистов он предвосхитил позднейшие искания А.Шенберга, Д.Кейджа и Д.Крамба в области свободного обращения со звуковым пространством и временем. В своей теории “Театр действительности” Лурье предугадал рождение конкретной, электронной музыки».

После революции с 1918 по 1921 гг. А.Лурье руководил музыкальным отделом Наркомпроса. Но уже в докладе, прочитанном в ноябре 1921 г. в Вольной философской ассоциации, он сетовал на «все более сгущающийся сумрак русской действительности». В августе 1922 г. Артур Лурье уехал в командировку в Берлин, откуда в Россию не вернулся. В 1924 г. перебрался в Париж, где получил работу музыкального аранжировщика, стал секретарем Игоря Стравинского и продолжал писать музыку. В 1941 г. после оккупации Парижа нацистами Лурье с женой при содействии С.А.Кусевицкого, руководителя Бостонского симфонического оркестра, получил разрешение на въезд в Соединенные Штаты. В США Лурье прожил 25 лет и сочинил около тридцати произведений, в том числе оперу «Арап Петра Великого» по прозе Пушкина, что не принесло ему славы.

Только в 1991 году выдающийся скрипач Гидон Кремер открыл для себя музыку Артура Лурье и сумел привлечь внимание публики к столетнему юбилею композитора, как пишет Юрий Шоткин в американском еженедельнике «Форум» (февраль, 2013): в США был снят документальный фильм о Лурье «В поисках утраченного Орфея»; в Кёльне состоялась премьера оперы «Арап Петра Великого» в концертном исполнении; Гидон Кремер выпустил компакт-диск, где наряду с произведениями Стравинского и Шнитке записаны 11 эпизодов этой оперы. В 2011 г. в России снят фильм «Анна Ахматова и Артур Лурье. Слово и музыка», размещенный в Интернете.

В воспоминаниях Артура Лурье, напечатанных посмертно в нью-йоркском «Новом журнале» (№ 94, 1969) и представленных в сети, описана встреча с Давидом Бурлюком на выставке его картин в Нью-Йорке 1940-х гг., вернувшая автора к футуристской молодости:

«…через двадцать с лишним лет после наших молодых футуристических подвигов, уже в Нью-Йорке, в сороковых годах я попал на выставку … На стенах цвел яркими цветами маленький мир живописных примитивов в духе Анри Руссо телята, коровы, звери, человеки, лужайки, домики, все очень пестрое и веселое. Устроители этого художественного торжества повели меня знакомиться с его виновником. Но не успели меня подвести к стоявшему ко мне спиной художнику, как тот, повернувшись, встретился со мной взглядом, и я опешил от неожиданности, он же закричал на весь зал: Артур Лурье! и кинулся мне на шею. Это был Давид Бурлюк. … Прошло более пятидесяти лет с тех пор, как возник русский футуризм, и движение это уже принадлежит истории искусства. Но и через полвека я по-прежнему готов поставить свою подпись под манифестом, который был составлен в январе 1914 года Якуловым, Лившицем и мною».

 

Ноябрь, декабрь 2018