О поэтике Станислава Ливинского

О поэтике Станислава Ливинского

Журнал «Сибирские огни» порадовал — в двенадцатом номере вышла подборка стихов Станислава Ливинского «Без раствора и глины, пера и бумаги…» Отличные стихи. И первое, что пришло в голову — вот, поэт здесь весь! Но потом осеклась: может быть, не весь, но все, что важно для нас и для него, присутствует. Чистые и глубокие стихи, порожденные самой поэзией, без раствора и глины, так и есть. «Словно бы стесняющиеся излишнего пафоса и поэтического неправдоподобия — и “для надежности” оттеняющие любой поэтизм точностью бытовой детали» — как сказано ранее о вышедшей два года назад книжке.1 А также: «ретроспективный посыл, привычная метрика, еще более способствующая внятности и узнаваемости воспоминания».2

Его голос, его тема, его глубина и деталь.

И еще нечто важное, нечто, дающее всему упомянутому жизнь… Не просто живое бытование поэтического слова, но сам пульс-дыхание-свечение этой жизни. И вроде сказано об этом уже немало, верно сказано, а каждый раз задумаешься — как обозначить это словом, когда цепляет строчка…

Но в этой бесхитростной, медленной жизни,

густеющей день ото дня,

есть некая тайна, надрежешь — и брызнет,

и нас обожжет без огня.

О чем? И — откуда? Ведь ничего не предвещало… А потом — не предвещало ли? Как ни крути, а один вопрос рождает следующий, и череда их бесконечна.

А что было «до»? «И солнце как солнце, и небо как небо…» Было все как всегда, говорит поэт… И вдруг краткая и мощная, ударная лермонтовская реминисценция: «и некому руку подать»! Сокрушительная или жизнеутверждающая? Так аккуратно вписанная в общую интонацию строфы. Но, несомненно, — акцентирующая, возвращающая к традиции — «в минуту душевной невзгоды». И если Лермонтов завершает свою мысль: «А годы проходят — все лучшие годы!», то Станислав Ливинский констатирует не столь открытым, но не менее саднящим высказыванием:

Ты скажешь: неплохо, хотя и нелепо,

банальна твоя благодать.

И дальше все стихотворение, прекрасное и живое, состоит из этого, на первый взгляд спокойно-созерцательного, но глубокого и насущного диалога традиции и дня сегодняшнего, закрепленного в его действительности:

Как будто деревья на разных наречьях

о чем-то своем говорят.

И крот, не со зла огород изувечив,

уже перепрятал свой клад.

Пока в этом воздухе пахнет грозою

и резко пустеют дворы,

и ласточки сходят с ума над землею,

гоняя стада мошкары,

я сам с ними вместе схожу понемногу:

там — холодно, тут — горячо.

И лентой, как в песенке, вьется дорога.

А чем же ей виться еще?!

 

Вот вам русский незабвенный образ, но какой актуальный, какой правдивый. Екни, сердце, шевельнись от неизбывности этой грозы, а глаза — обратитесь к дороге… Не столько к пути, сколько к надежде. К началу, к изменению status quo. И разве ушло это время, эти двести лет, разделяющие поэтов? Вот оно, никуда не исчезло, мастерски вписанное в саму плоть стихотворения и живое для нас.

В подборке десять стихотворений, не чуждых друг другу, но совершенно самостоятельных, органично вплетенных в общий фон. Хочется сказать: классно скомпоновано. Складывается мозаика жизни из отдельных кусочков-стеклышек: «там — холодно, тут — горячо». Все в ней не спеша. Медленно, но верно… И какая получится картина, знает только судьба, Бог, тот, кто свыше. «Бог на последнем этаже». А поэт проживает этот путь. «Как шумит перекресток и люди спешат, / и сменяются быстро картинки». Да, его дело сохранять и беречь все, что пережито:

 

Что ж ты, бедная память?! — из пули брелок

да истлевшая к черту парадка.

Сохранил и ее, сохранил все, что смог,

и занес поименно в тетрадку.

 

Армия! Нет, она не оставит его. Это его большая тема. Она может прозвучать одной строкой, одной деталью, может быть вписана одним мазком, но этого будет достаточно, чтобы ощутить знакомый горьковатый привкус — и времени, и чего-то неотвратимого, свершившегося в его армейской жизни. И неразрывной связи с прошлым как началом, первопричиной всего. Так был создан его герой: «то ли полупрозрачный на вид призывник, / то ли праздничный дембель на взводе». Это же он сам, поэт Станислав Ливинский. Во многом. Во многих.

Как сказал о нем Виктор Топоров, «он как-то ответственнее, серьезнее, экзистенциальнее».3 Стихотворение заканчивается вопросом, но не его, а к нему, и его ответом, царапающим читателя:

 

Но про армию — снова, когда выпивал,

доходя через раз до предела.

И дружок домогался: а ты убивал?

И я врал ему: было дело.

 

Мы помним его образ из предыдущих стихов, да, это он, «пластмассовый солдатик на войне, / убитый из игрушечного танка», «салага с талией осиной»… А в следующем стихотворении еще больше отматывается назад время, кинолента, фотопленка, жизнь.

Трижды я или кто-то другой —

как писал сочинитель отпетый.

Бедный мальчик с подбитой губой,

чудо в перьях, кукушкино лето.

Трагизм, но не самоирония, нет, — удивительная сопричастность своему «я», пробирающая и завораживающая. Может быть, все-таки удастся увидеть себя так, как видят его свыше («Мой Бог, почти как человек, вздохнет и вспомнит прошлый век»).

И снова запомнить — себя и все, что вокруг.

Приподняться на локте, привстать

с койко-места, взглянуть незаметно.

Невеличка умеет летать,

хоть сама и не знает об этом.

Так смотри же, как прячут глаза

и любовь выпускают наружу,

как вишневый заброшенный сад

зарастает по самую душу,

как торопится солнце домой,

поджигая изнанку сюжета…

И пай-мальчик с подбитой губой

для чего-то запомнит все это.

У Станислава Ливинского все больше и больше таких стихотворений-воспоминаний, но можно ли сказать, что это является методом? Вряд ли. Это естественное течение его поэтической речи, которое находит отклик у читателя.

Стихотворение «Соринка» и есть такое воспоминание, обратная связь. И мне оно запомнилось давно, когда Станислав читал его на поэтическом вечере. Да, может быть, в смысле поэтического новаторства оно не ново, за ним чувствуется отсылка к традиции, об этом можно много говорить, но для меня оно все равно стихотворение гениальное. Его нужно читать или лучше — слушать. Все просто, но так проникновенно, что своими словами не передать.

Солнце, свет, предметы, погода и душа — все остается в памяти. «Венки и свечи — все по правилам». Мироздание как оно есть, «вдали от столицы». И жизнь «как будто под диктовку», и всему в ней свое место — «площадь вождя, психбольница, кладбище, церковь, тюрьма».

…И чем ближе конец, тем длинней перекуры,

неразборчивей речь и сильней отголоски.

И об этом обо всем уже сказано когда-то, но не так, не так, как сказано Ливинским.

Ольга Кравцова,

ведущий библиограф отдела краеведческой литературы и библиографии
Ставропольской краевой универсальной научной библиотеки им. М. Ю. Лермонтова.

г. Ставрополь

 

1 Кутенков Б. А где здесь поэзия? // Волга. — 2013. — № 9—10.

2 Науменко В. Книжный ряд. О книгах Станислава Ливинского, Германа Власова, Вадима Муратханова // Интерпоэзия. — 2013. — № 4.

 

3 Топоров В. Прочтение. Вторая порция. Режим доступа: http://prochtenie.ru/texts/25605.