Журнальный мир

Наш круглый стол предполагает диалог. И тема «Опыт диалогической этики» тоже вполне уместна. Опыт — это фрагмент практики или часть практики. Опыт всегда проба, рискованная попытка что-то сделать и что-то изменить. В данном случае диалогическая этика выступает в тесной связи с диалогической философией как особого рода мыслительной практикой. Этику в истории философии как раз чаще всего и понимали как прикладную философию, практическую философию. Практика здесь понимается как духовная практика, то есть активная работа сознания, направленного на свой особый предмет. В данном случае таким предметом выступают не столько мысли, как в философии, не столько рациональные структуры, понятия, суждения и так далее, а нравственные ценности как смысловые универсалии в многообразии поступков аутентичных личностей.

Под диалогической этикой в отрицательном смысле я понимаю этику, которая направлена на смягчение и в идеале — на преодоление жесткого монологизма и нормативности. В положительном смысле — это этика персональной ответственности, исходящая из личностной автономии и творческой индивидуальности. С одной стороны, как будто такая этика ситуативна и релятивна, направлена на уникальные ситуации и смыслы, которые возникают перед человеком в этом мире. С другой же стороны, и это главное, диалогическая этика сопрягает относительную и абсолютную модальности нравственных ценностей. Она утверждает якобы утерянную ценность добродетели, делает это за счет того, что она становится жизненно-конкретной, релевантной текучей социокультурной практике. Я бы привел здесь аналогию с тем, какую задачу ставит себе Гегель, обращаясь к формальной логике и основанной на ней рассудочной философии. Для логики понятия, говорил Гегель, имеется вполне готовый и застывший, можно сказать, окостеневший материал, и задача состоит в том, чтобы сделать его текучим и вновь возжечь живое понятие в таком мертвом материале [1: 525–772, 527].

Действительно, надо, во-первых, вернуться к таким формам философии и этики, в которых они не находятся в окостеневшей и мертвой форме, еще живы и здоровы. Такой была философия и этика Сократа, Абеляра, русского философа Ивана Ильина. Однако вернуться хотелось бы на новой, более высокой основе, с учетом трудов Германа Когена, Мартина Бубера, Эммануэля Левинаса, М. М. Бахтина, В. А. Библера и др. Илья Дворкин считает, что основоположником современной формы диалогической этики был Коген [2: 17–21].

Герман Коген, опираясь на вторую кантовскую Критику, объясняет, что истинным не-Я является не объективная реальность мира, которая выражается в понятии Оно (Es), а Ты (Du) другого человека [3: 234–235]. Примечательно, что свою работу Коген называет «Ethik des reinen Willens», что в переводе с немецкого («Критика чистой воли») звучит как альтернатива критики чистого разума. В своих отношениях с Оно человек может обрести индивидуальность, а в своих отношениях с Ты он обретает личностность. «Я становится личностью только в своих отношениях с Ты». Коген идет дальше и провозглашает, что только в своих отношениях с другим человеком как Ты человек из физического индивида становится человеком.

Этика Когена, опирающаяся на кантовские идеи, радикально отличается от кантовской этики. Вопрос этики не в поиске универсального закона, а в реализации свободы в человеческом поступке. Поэтому для Когена настоящая этика — это нравственность, которая реализуется в религии. У Когена этика тесно связана с политикой, так как реализация человека осуществляется, согласно его учению, в человеческом коллективе. Отсюда значимой является связь философии Когена с марксизмом. Однако, по Когену, коллективное никоим образом не снимает индивидуальное. Ключом отношения того и другого является межличностный диалог. Отношение «Я–Ты» и «Я–Оно» формирует отношения «Я–Мы».

Франц Розенцвейг подробно разворачивает логику диалога, рассматривая грамматику как органон настоящего времени. С его точки зрения, язык не сводится к знаковой или символической системе. В отличие от логики мышления, которая позволяет понимать только то, что уже есть, язык позволяет менять мир и тем самым воздействовать на весь временной процесс. Если в логике основными операторами являются «праслова» «Да», «Нет», «И», то в грамматике действуют «корневые слова» — «Хорошо», «Я», «Ты», «Мы». Таким образом, диалог не является аксиологически нейтральной сферой, как обмен информацией, а выступает в качестве ценностного взаимодействия личностей. Таким образом, диалог является настоящей сферой этического, но выходит за пределы этики в ее традиционном понимании [4: 58, 63, 97, 161–170].

Наиболее фундаментальная идея Бахтина состоит в отличии познанного «отвлеченно-теоретического самозаконного мира» от «живой единственной историчности» [5: 12]. Это противопоставление очень близко розенцвейговской оппозиции находящегося в длящемся прошлом мира элементов и происходящего в настоящем процессуального события встречи. Как и Розенцвейг, Бахтин считает, что происходящее сейчас событие включает в себя завершенное прошлое, но не сводится к нему.

По мнению Ильи Дворкина [6; 7; 8], диалогическая этика возникла раньше диалогической философии. Рождение диалогической философии из этики происходило на протяжении более ста лет у Когена, Розенцвейга и Бахтина, необходимо вернуться назад и тщательно изучить ее происхождение. Только диалогическая этика может стать основой решения коллизий в отношениях этики и физики, этики и лингвистики, этики и истории. В наше время, когда религия возвращается в культуру и тотальное единение умов начинает преобладать над их свободными взаимоотношениями, только диалогическая этика дает нам надежду на такое решение религиозных коллизий нашего времени, которое не вернет нас в Средневековье.

Что касается моего личного опыта, то он тоже есть — это тридцатилетний опыт общения со студентами и аспирантами школы культурной антропологии. Я пошел по пути создания своего, педагогического варианта диалогической этики. Из какой искры возгорелось это пламя диалога в скромном провинциальном городишке Армавире? Эту искру занес к нам замечательный сторонник диалогической этики Леонид Леонидович Челидзе, который в 1990-х годах волею судеб попал в наш город. Этот искренний человек как бы упал с неба, точнее приехал к нам из Тбилиси, в котором тогда гремели артиллерийские залпы. Приехал после внезапной смерти своего друга и многолетнего собеседника неортодоксального философа советских времен Мераба Константиновича Мамардашвили. Из этой искры возгорелось пламя — опыт диалогической этики. И это пламя очищало мою философскую совесть, которая долго была под гнетом догматической идеологии марксизма-ленинизма, где, по словам В. И. Ленина, нет ни грана этики.

В заключение скажу, что сейчас этот опыт диалогической этики надо соединить с опытом практической философии критического, или творческого, мышления. Прав был Паскаль, когда сказал: давайте хорошо мыслить! В этом источник нашей нравственности.

Спасибо за внимание.

Источники:

1. Гегель Г.В.Ф. Наука логики. СПБ.: Наука, 1997. 800с.

2. Диалогическая этика: Мат. III Междунар. науч.-практ. конф. (г. Армавир, 26-27 сентября 2017 г.) / науч. ред. Ю. П. Ветров ; отв. ред. А. Д. Похилько. Армавир: РИО АГПУ, 2017. 308 с.

3. Cohen H. Ethik des reinen Willens. Berlin, 1904. Berlin, 1904. XVIII, 641 S.

4. Франц Розенцвейг — Звезда избавления / ред. и сост. И. Дворкин; пер. с нем. яз. Е. Яндугановой. М.: Мосты культуры; Гешарим, 2017. 544 с.

5. Бахтин М. М. Собрание сочинений: в 7 т. Т. 1. Философская эстетика 1920-х годов. М., 2003. 960 с.

6. Дворкин И. С. На пути к философии диалога // Толерантність та діалог в сучасному світі // Зб. наук. праць. Філософські діалогни’2013. Киев, 2013. С. 112–171.

7. Дворкин И. С. Аналитическое введение в философию диалога // Метафизика. 2016. № 4. С. 8–27.

8. Дворкин И. С. Астролябия. Путеводитель по философии «Звезды избавления» Франца Розенцвейга // Розенцвейг Ф. Звезда избавления. Иерусалим–Москва, 2017. С. 469–512.