Журнальный мир

(Крюкова К. Голос/ Стихотворения. – М.: Вест-Консалтинг, 2019. – 90 с.)

Стихи Кристины Крюковой в современную нам эпоху воспринимаются, на неискушенный взгляд, весьма необычно. Сейчас так уже почти не пишут – размеренно, немного высокопарно, используя местами торжественную, местами почти забытую лексику. Но было бы ошибочным считать это недостатком. По всей видимости, автор намеренно не хочет идти в ногу со временем – ему комфортней оставаться в веках минувших. Для него это – отправной пункт философских и лирических раздумий о мире, точка созерцания, из которой можно, не торопясь, увидеть все значимые детали. И пока повсюду слышится грохот стального постмодернизма, здесь, в этом особом микроклимате, читателя обволакивают осенние сны, в которых обретают новую жизнь слегка старомодные, но вполне уютные «слёзы забвения», «тоскующие фуги», «свернувшиеся в клубок» галактики и «спирали созвездий».

О том, что является основой духовного существования лирической героини К. Крюковой, красноречиво свидетельствуют разделы книги: «Осенние сказки», «Посмотри над собой», «Письма Вольтеру», «Счастье бренное-бренное», «Весна-серна», «Как славен мир», «Моя святая тайна». В названиях заданы границы художественного и временного пространства, по большей части выходящего за рамки реализма. Это либо мир авторских фантазий, либо образы литературы, либо внутреннее состояние лирической героини – не случайно всё логически завершается разделом «Моя святая тайна». Подобный художественный эгоцентризм как раз делает книгу современно звучащей. И само название поэтического сборника – «Голос» – предполагает некое лирическое обращение автора к своему читателю, его готовность вступить в диалог и поделиться чем-то глубоко личным:

В низовьях вен блуждает стук

Крови мятежной.

Пульсирует в запястьях рук

Мой голос нежный.

Он – не творенье моих губ,

Он весь под кожей,

А звук, рождённый мною, груб

И односложен.

Всё, что живёт-кипит во мне,

Стекает лавой

Сквозь пальцы на моей руке,

Усталой, правой.

Моя душа теперь чиста

И неприкрыта.

А в сердце белого листа –

Клинок графита.

(Одноимённое стихотворение)

О чём же хочет рассказать нам Кристина Крюкова? Во-первых, это приглашение в осень – данная тема явно преобладает. И речь здесь не только и не столько о времени года – речь скорее о мировосприятии автора, по натуре романтика и созерцателя. Это осень его души, плавно переходящая в зиму – время и грусти, и творческой продуктивности. Конечно, поначалу приходится прорываться «сквозь дебри» классической лексики, смиряться с нарочитой литературностью слога, но в какой-то момент начинаешь верить в искренность поэтического высказывания, проникаешься доверительной интонацией авторского голоса, уютного и камерного. И уже хочется, вслед за лирической героиней книги, прийти домой, укрыться тёплым пледом, сесть у камина с чашкой ароматного чая с корицей и раствориться в уюте или хотя бы в мечтах о нём:

Ароматами яблок ванильными,

Я сегодня вдоволь напьюсь.

Пусть снегами своими обильными

Лижет землю туманная грусть.

Полночь бьёт, ну а мне всё не спится.

Улыбается штрудель в печи,

Мне сегодня по вкусу корица,

В этой зимней, холодной ночи.

Подобный досуг располагает к мечтам, и вот уже за всем этим высоким «штилем» начинает отчётливо слышаться что-то предельно искреннее, настоящее. Это и желание любви, и страх духовного одиночества – самые простые и понятные каждому человеческие чувства:

Я мечтаю: отельчик маленький,

Снегом улочки занесены,

Зимний вечер, диванчик старенький,

Никого вокруг, только мы.

И глотать эту новь бездонную:

Даугавы, залива, огней,

Где-то бодрую, где-то сонную

Меланхолию рижских дней.

Эти восемь строк, на мой взгляд, одни из самых удачных в книге. И хорошо, что тут нет ненужного многословия: всё уместилось в нескольких штрихах, вполне реалистичных. Если и возникают иной раз мысли, что стихи Кристины Крюковой слишком витиеваты и не всегда написаны от имени себя, а от имени абстрактной лирической героини, то в подобных случаях все сомнения рассеиваются: здесь с читателем делятся своим, наболевшим, искренне выстраданным.

А ещё хочется сделать автору комплимент за его явную способность к художественному описанию. Всё же краски осени, наряду с тягой к зимней меланхолии, в книге преобладают. И, признаваясь в своей любви к этому времени года, поэтесса превращается в художника-акварелиста, насыщает мир яркими красками и полутонами:

Акварель растекалась пятнами,

Засыхала красками разными:

Снизу бурыми, бледно-мятными,

И верхушками жёлто-красными.

(«Осень»)

Отчего салютует земля вам,

Пышным цветом своих лесов:

То зелёным, то красно-ржавым,

В серебре речных поясов?

(«Облака»)

Над сказкой природа бессильно клонится ко сну,

Закат краснокожий повис у родного порога

Заморским индейцем, что чистит наживку-блесну,

И спущена в небо его золотая пирога.

Она понесёт над землёй увядающий день,

Осколки недолгих ночей беспокойного лета

И сплетни черёмух, лениво бросающих тень

На клевер звенящий и мох полыхающий где-то…

(«Очень ещё не всерьёз»)

Не удивительно, что явное предпочтение автор отдаёт жёлтому цвету. Он представлен во всех возможных оттенках: от пожухлого, ржавого до цвета сухого муската. И в итоге возникает ощущение сказки или праздника, янтарно-мускатного великолепия, вызывающего желание выбежать из дома, на природу и «дышать, дышать полной грудью…»:

Ржавая осень, лимонная осень, осень сухого муската.

Вымолить долгожданной влаги пытаются деревья,

словно шаманы, звеня и засыпая земной алтарь

жертвенным золотом листвы.

В полуденные часы солнце ещё выпаривает

измученную жарким летом землю,

но вечера, вечера уже склоняют свежим, прохладным воздухом

к длительным прогулкам под небесным

куполом, расписанным звёздными фресками.

Современный читатель может назвать подобное описание старомодной красивостью, но краски здесь настолько яркие, а образы и сравнения настолько волшебные, что об этом просто забываешь. А небесный купол, расписанный звёздными фресками – всё спасающая художественная деталь, переводящая повествование в плоскость сакрального, сокровенного. Для автора природа – это Бог, прообраз небесного царства, поэтому каждое общение с ней подобно молитве или даже исповеди. Тем более значимым и логичным кажется появление на этом фоне авторских лирических откровений о духовном родстве, о близком человеке:

Мой светлый друг, твой одинокий гений

Поёт тоску дождливой полутьме,

И, переполнен дивных откровений,

Трубит рожком в предутренней сурьме.

Из вод твоих напиться невозможно,

Они мерцают у святых садов,

И лишь стекают капли осторожно

Слезой поэзы в венчики цветов.

В полутонах ты видишь краски света,

В багряных яблоках – огонь весны,

И рвутся в небо, требуя ответа,

Твои земные радужные сны.

Эти стихи, несмотря на их северянинскую вычурность, не лишены искренности – им хочется верить, как любой истории, рассказанной о себе самом. «Искренность – это истина», – сказал кто-то из поэтов, и с этим трудно, даже невозможно поспорить. Кристина Крюкова пишет о том, что её действительно волнует, поэтому любовь и природа – две главные темы книги.

И всё же хочется предостеречь её от чрезмерного увлечения литературным наследием прошлого. Конечно, не следует забывать о великих предшественниках, но при этом их голоса не должны заглушать голоса автора в поэтической ткани произведения. Эти голоса отчетливо слышны и в таком произведении, как «Россия», с одной стороны, актуальном и искреннем, но таким «есенинским» по форме:

О, Россия моя некошеная,

Непрочитанная глава!

Отчего у тебя, взъерошенная,

Непричёсана голова?

Отчего по твоим дорогам

Неустанно кочует грусть?

Отпусти ты её себе с Богом,

И она отдыхает пусть…

Возможности Кристины Крюковой уже сейчас настолько очевидны, что могут стать поводом не следовать за опытом прошлого, а сделать его частью самобытной, художественной картины мира. В стихах, написанных после выхода сборника «Голос», мы слышим уже больше смелости, свежести звучания поэтического голоса, уверенности в своём таланте – хочется верить, что одним прекрасным поэтом в мире литературы стало больше.

Но уже и в этом сборнике читатель может в полной мере наслаждаться прекрасной осенью цвета сухого муската и пить терпкое поэтическое вино за здоровье его создателя.