Ой, мороз, мороз…

Ой, мороз, мороз…

Два рассказа в одном

Две совсем недавние истории, спровоцированные нашими фирменными сибирскими морозами, прошли вблизи от моей семьи.

 

История первая. Наряду со своей основной филологической работой в университете, я в течение долгих лет обучаю всех нуждающихся в этом правилам русской орфографии. Ну то есть репетирую по русскому языку. Не скрою: за деньги, но старательно и качественно, о чём хотя бы косвенно свидетельствуют два изданных мною учебных пособия – по теории и практике овладения законами русской орфографии.

По ходу моей репетиторской работы однажды привели ко мне девочку-попевочку. Одиннадцатиклассницу. Лилечку. По-современному хорошенькую, хорошо одетую.

Привела её мать, женщина лет сорока пяти: худенькая, бледненькая – болезненная. Представилась как врач-терапевт их поселковой поликлиники. Их посёлок недалеко от города, ходит автобус, Лилечка самостоятельно сможет приезжать на занятия…

Позднее, когда всё уже произошло, выяснилось, что имелся у Лилечки и отец. Но в воспитание дочери особенно не вникал, отдавая дань уважения алкогольным напиткам…

А Лилечка… Уже в ходе первого нашего занятия выяснилось, что к русской орфографии Лилечка не имеет не то что прямого, но и косвенного отношения. Выяснилось также, что Лилечка то ли по молодости лет, то ли по другой более серьёзной причине – беспечное, вертлявое существо. Взгляд ни на чём остановить не может, в обращённые к ней вопросы вникает с третьего раза… При этом мила, устойчиво весела – по каким-то своим внутренним мотивам…

Бедная мать! С первого взгляда мне было видно, что она изо всех сил старалась, чтобы Лилечка окончила одиннадцатый класс и хоть куда-нибудь бы «поступила»… Ведь далеко не сразу она, мать, разыскала из своего посёлка меня, «репетитора с хорошей репутацией», приложила усилия…

Ну, начала Лилечка ездить ко мне по воскресеньям на двухчасовые занятия. На втором занятии окончательно прояснилось, что в плане орфографии она нуль без палочки и вряд ли тут можно что-нибудь исправить: они пришли ко мне в конце января, а за четыре месяца до ЕГЭ, то есть за двенадцать даже двухчасовых занятий русскую орфографию осилить невозможно, тем более начиная с Лилечкиного нуля без палочки. Дело осложнялось ещё и тем, что из разговоров с Лилечкой «о жизни вообще» – о школе, учителях, о подругах – выяснилось, что не нужны ей ни эта орфография, ни этот университет, о котором мечтает мать. Вообще ничего ей не нужно, кроме замечательной дискотеки, которая «пела и плясала» у них в школе каждую субботу…

Ну, в формате тягостной и малоуспешной раскачки прошли наши с Лилечкой три занятия. Я потихоньку впадала в педагогическое отчаяние. Но… На четвёртое занятие Лилечка не приехала. И никогда больше не появилась.

Вообще, как правило, я стараюсь держать постоянную связь с родителями своих учеников. А в этот раз допустила оплошность: ни адреса, ни номера телефона Лилечкиной матери я не знала.

Так, казалось бы, ничем и закончилась эта досадная история. Я подумала, что Лилечкина мать сама поняла обречённость на неудачу своих усилий направить дочь в будущее по самому трудному, но твёрдому пути: через высшее образование.

Но спустя месяца два от малознакомых людей (которые и порекомендовали Лилечкиной матери меня как репетитора) я узнала вот что. Где-то в феврале, когда в том году стояли нешуточные, под тридцать градусов, морозы, в Лилечкиной школе в субботу – невзирая на морозы – была очередная дискотека. Мать вообще-то отпускала Лилечку на эти дискотеки, но с обязательством возвращаться домой вместе с соседскими девочками и не позже полдвенадцатого. Посёлок-то их не очень благополучный: много приезжих, сезонных рабочих разных национальностей…

Ну, Лилечка, конечно, не раз и не два нарушала срок возвращения домой с дискотеки. Вот и в тот раз нарушила. Затанцевалась. Обычно в таких случаях она, чтобы по возвращении не выслушивать от матери всё – надоевшее ей – причитающееся в таких случаях, старалась проникнуть в дом тихонько, как мышка и, не входя в общую комнату, где ждала её мать, проскользнуть в свою комнатку. Иногда это ей удавалось.

Удалось и в этот раз. Лилечка легла спать и быстро уснула. Натанцевалась…А мать ждала её в общей комнате. И, исчерпав до дна запас терпения и не догадавшись заглянуть в спальню дочери, отправилась в школу – искать дочь. Одна, без мужа, на сочувствие и помощь которого давно уже не рассчитывала.

Утром её, мать, нашли на дороге между домом и школой. Замёрзшую… У неё было больное сердце. Скорее всего, в тот раз случился очередной приступ, а позвать на помощь было некого. Глубокая ночь, мороз, безлюдная дорога…

 

История вторая. Несколько лет назад мы завели новую собаку – после того как от старости умер предыдущий славный пёс Филимон (названный моим внуком в честь тоже славного пса Филимона из передачи «Спокойной ночи, малыши!»). Кстати, по масти наш Филимон был помесь сибирской лайки и английского колли – настоящий красавец. И когда моего внука Ваню, выгуливавшего Филимона, заинтересованные люди спрашивали: «Это у вас колли?» – Ваня отвечал: «Это у нас васси». Ну а наша новая собака Дюна была и есть чистокровная лайка: серо-бело-бежевая красотка с выразительными чёрными глазами. И вот на определённом этапе её короткой собачьей юности надо было дать ей возможность хоть один раз родить щенков. Что и было ей дано. На роль их биологического отца был определён тоже чистокровный сибирский лай.

В свой срок Дюна благополучно ощенилась. Семь крупных щенков, естественно, породистых и прелестных, заполонили нашу самую большую комнату.

Ну если кто на своём опыте не испытал, что это такое – семь попискивающих, беспокойных щенков в доме, тому и описывать это бесполезно. Правда, все тяготы, связанные с этим, вполне искупались возможностью в любой момент взять в руки толстенького, лохматенького, мокропузенького лайчонка и потискать его сколько душе угодно…

Но, как и всему на свете, и этому нашему краткому счастью пришёл конец. Надо было определять щенков на дальнейшее место жительства. По разным каналам были сделаны объявления: дескать, продаются семь породистых лайчат. И очень быстро на них пришли заявки. И вот грустная история одной из этих заявок – сразу на двух щенков.

Чтобы не беспокоить домашних «собачьими» звонками и визитами, мой зять, преподаватель одного из томских вузов, в качестве места встречи с одним из покупателей сразу двух щенков-девочек, охотником одного из сёл нашей области, определил деканат того факультета, где он работал. Таким вот образом произошло то, что произошло.

В разгар рабочего дня двух секретарш этого деканата открывается дверь, входит человек отнюдь не вузовского, а, напротив, необычного таёжно-охотничьего вида, и без всякого предисловия заявляет: «Мне обещали двух сук».

Секретарши вызвали охрану, охрана вызвала зятя… В конце концов всё прояснилось: слово «сука» в устах охотника имело чисто терминологическое, охотничье значение, в переводе на общий язык – собака-девочка.

Ну посмеялись, поругались. Оформили заявку, причём охотник этот, человек деловой, полностью рассчитался за сделанный заказ. Но своих координат не оставил. И ушёл.

И больше не пришёл.

Мы ждали его долго, до того критического момента, когда щенки через неделю уже перестали бы считаться щенками. И продали их кому-то другому.

Той зимой часто случались сильные морозы. В северных районах области дело доходило до минус сорока. И мы до сих пор гадаем: не погиб ли наш охотник в мороз на одной из своих охот? Не случилось ли что-то другое, не менее неприятное или трагическое?

Так и осталась в нашей памяти эта история с грустным концом.