Журнальный мир

ПЕРЕПРАВА

Вода ластилась к веслу, серебрилась и чешуилась, словно рыбий бок. Но недолго. Наигравшись с гребцом, она взбулькнула и разгладилась. Ленивая тварь.

Он собрался плыть на другую сторону — на этой всё равно ничего интересного. Дела, откровенно говоря, шли из рук вон плохо. Неизвестно, кто и когда в следующий раз придёт в гостеприимное, но уж очень древнее царство.

— Постойте! — послышалось с берега.

К реке подбегала очаровательная живая. Невысокая, ладная, одета с иголочки, туфли на шпильках. Талия узкая, а белая рубашка ещё уже — и как только пуговицы не поотлетали? Ишь ты, нарядилась. Охота ж ей было пробираться на этаких каблучках-соломинках через поле асфоделей.

Перевозчик ждал, что она станет неловко семенить у кромки воды и требовать помощи, однако гостья неожиданно уверенно и широко шагнула лодку, села, вытянув стройные ноги, и принялась брезгливо счищать со шпилек налипшие лепестки и выбрасывать их за борт.

— Плату вперёд, — буркнул он, не зная, как прервать молчание и наблюдаемую им бесцеремонность. — Я уж не говорю о том, что живым к нам не положено… ну да всем плевать. Хоть кто-то еще нас помнит, и то ладно.

Девушка посмотрела на него не с удивлением, а почему-то с усталостью. И, не ответив, стала протирать туфли салфеткой.

— Слышь, ты точно живая? — не выдержал лодочник. — Под языком пощупай, вдруг да найдется монетка! Это неслыханно — так себя…

— Действительно неслыханно — не предупреждать сотрудников о прибытии командированного специалиста, — строго отозвалась барышня, освободив наконец обувь от своего внимания. — Мне говорили, что тут всё малость… захирело, но не думала, что настолько. Работать я приехала, работать. Ну, как приехала… послали.

— Кто послал?

Она показала пальчиком наверх.

— Чего ты мне тут пальцем в небо тычешь. Я знаю, чем там заняты.

— Ну ладно, ладно. Не оттуда, конечно.

Блеснув ногтем, как чешуйкой, палец указал точно вниз.

— Словами скажи, хватит мне работу маникюрши демонстрировать.

— Между прочим, нам всем пора соответствовать времени и следить за собой, — ответила красотка, что-то выискивая в сумочке. — Вам уж точно не пристало сидеть в тоге на босу ногу.

— Это туника.

— Да какая разница, — девушка, явно не желая замечать бросаемых на неё мрачных взглядов, вынула наконец удостоверение, красную книжицу в кожаном переплёте, распахнула и отдала собеседнику. — Читайте.

— Менеджер по рекламе и оптовым… везде-то успевают. Закрытое общество… Алигьери и Ко… Да вы издеваетесь?! Хвала богам, хоть зовут-то вас не Ада.

Она ответила обиженно:

— Кристина! А вы пятнадцатый зубоскал, попытавшийся пошутить про Аду.

— Ну прости, прости невежу. Ты даже счёт ведёшь, как забавно. Кто был четырнадцатым?

— Азраил.

— Э-э… да, тяжёлая у тебя работа. Каша в голове не беспокоит?

— На самом деле работать с разными конфессиями совсем не трудно, — Кристина, похоже, смирилась с ехидством лодочника. — Хуже всего, конечно, с азиатами и мелкими народцами, которые вообще понятия греха не признают. Вот например…

— Стой, стой! У нас-то всё давно признано и устроено. Ты рекламировать что собираешься?

— Ад.

— Нашла, чем удивить.

— Альтернативный. Вот смотрите, у вас же совершенно не продуманная система наказаний, никакой предсказуемости. Одному богу так вздумалось, другому — иначе. Кто во что горазд! Большинство вообще бродит без дела, — она с упрёком качнула головой в сторону берега, где тени скитались по лугам. — То ли дело у нас. Всё расписано, местность разнообразная — чуть ли не парк аттракционов! Экскурсий много, есть с кем поболтать. И главное, логика, логика во всём!

— Меня это не касается, я только переправляю. В одну сторону.

— Меня-то и обратно отвезёшь, — отмахнулась Кристина. — Скажу без ложной скромности, напугать меня нечем. Всё видела.

Следующие полчаса она рассказывала, кто и как попадает в ад, донимала расспросами теней, оказавшихся близко к реке, пока те не стали шарахаться. Самым терпеливым оказался мальчик, он свесил ноги в воду и никуда не шёл, только раз за разом повторял, как его сбила машина «по дороге с урока истории». Лодочник с удивлением обнаружил, что к противоположному берегу они так и не приплыли: оказалось, он всё греб и грёб вдоль одной стороны, заслушавшись.

— Вот так и попадают, — закончила Кристина. — По недоразумению. Бывает, что истории про Стикс, Аид и муки Тантала — единственное, что они когда-либо слышали про загробный мир.

Он был бы не прочь скоротать за разговором ещё хоть час, хоть день, хоть год, но девушка, замолчав, стала оглядываться по сторонам с такой тоской, что перевозчик не решился задерживать её.

Напоследок, когда Кристина готовилась сойти на другой — долгожданный другой — берег, он придержал её за локоть и сказал:

— Никого ты не уговоришь, на этой стороне все пили из Леты. Им теперь всё равно.

— Я любимого ищу, — отозвалась она шёпотом. — Его нигде больше нет, я везде побывала. Это место — последнее.

— Если и найдёшь, то не выведешь. Не повторяй чужих ошибок. И до тебя пытались. Скажи спасибо, если сама живой выберешься. Мой хозяин самоуправцев не жалует.

Когда девушка двинулась прочь от реки — снова неловко и смешно на высоких шпильках — он не вытерпел и еще раз окликнул её:

— Чувствую, ты наделаешь бед. Возвращайся!

— Увидимся.

…Ждал долго, очень долго. Может, снаружи даже явилась пара-другая теней — из тех, что по недоразумению. Но не плыл к ним. Подождут. Время им теперь не деньги и вообще ничто.

Кристина вернулась, одна. Харон издали пытался угадать, что в её глазах — радость ли, слёзы? Хотя… какая уж радость в таких обстоятельствах, неважно, нашла ли, не нашла. Но и вблизи, когда она так же уверенно, как в первый раз, села в лодку, он по глазам ничего не понял. Там была темнота — чёрное зеркало Стикса — и серебро, ленивая бесстрастная чешуя Ахерона.

Не задавая вопросов, Харон переправил её назад, к асфоделевым лугам. Лодка мягко ткнулась носом в прибрежную траву, а Кристина продолжала сидеть, обняв колени.

— Расскажи, — потребовал Харон.

— Персефона его отпустила. Он и вправду здесь был. Но так понравился царице, что та лично его проводила наверх.

— Тогда мне не понять, что за похоронный у тебя тон. Бросай работу и иди живи!

— По дороге мне встретилась провидица. Как только я поднимусь к свету… Уж не знаю, камень ли упадёт или дерево, или как с тем мальчиком после урока истории… Что ж, у меня хотя бы есть огромный выбор.

— Проклятье, я всегда знал, что эти ваши побегушки друг за другом до добра не до­водят.

Девушка выбралась из лодки, едва не споткнувшись. Сняла туфли, швырнула в воду. Рванула ворот рубашки так, что посыпались пуговицы. Стянула один, второй чулок. Тени, оставив свои привычные метания и стенания, с любопытством воззрились на происходящее. Пришлось на них цыкнуть, чтоб не глазели.

— Так и пойдёшь? А попрощаться? — Харон привстал, чтобы вслед за ней сойти на берег.

— С тобой? Зачем.

— Конечно, я же не этот… Алигьери и компания. Слова лишнего не заслужил. Удачи в том аду! Раньше на него работала, теперь… не скажу, что отдохнёшь, но всё-таки. Да повернись ты ко мне!

Кристина ответила нехотя:

— Стесняюсь. Пуговицы оборвала.

— Тунику мою возьми.

— А ты в чём останешься? Нет уж.

— Так ты выбрала, куда пойдёшь после… — он не договорил — «смерти», но она поняла.

Обернулась, вцепившись в рубашку, которая теперь никак не сходилась. Вынула из нагрудного кармана монетку.

— Видишь, у меня была для тебя плата, но я пожадничала. Больше не буду.

— Объясни.

— Давай тунику. Мне туда идти, — она указала на тропинку, ведущую к выходу, — и ещё обратно. Скоро наведу тут порядок. Всё по-новому устрою.

Улыбнулась и положила монетку под язык.

Провожая гостью взглядом, Харон думал, что женское тело прекраснее всего в свободных складках льна. И что никуда больше не поплывёт.

МЁРТВАЯ ЛУНА

Объявляю дверцу шкафа полем битвы — прикрепляю скотчем нарисованных призраков и людей, змеев с когтями на крыльях, лилии с шипами, леди в платьях из пепла и масках из паутины… Пусть сражаются с теми, кто войдёт без спроса.

— Лер, опять твои картинки! Учителя же придут. А мне краснеть на собрании. Почему у вашей дочери такое мрачное представление о мире? Поговорите с ней.

— Да, мам, а ещё они спросят, почему я ношу чёрное, и пошлют к психологу.

На самом деле мать в восторге, когда я рисую. Похоже, она не рассталась с мечтой сделать из меня художника, хотя я давно бросила занятия.

— Ничего в них не понимаю, но столько деталей… так тщательно вырисовано, — окинув взглядом рисунки, мать выбрала один. — Вот этот очень красивый. Готовая обложка для сказок.

Я сдержала улыбку. «Очень красивым» был повелитель теней с обнажённым мечом.

— Может, пойдёшь в студию? Я бы договорилась о частных уроках.

— Мам! Ничто не заставит меня снова рисовать кувшины, пластиковые персики и вазы с вербой перед Пасхой.

— А графикой?.. Ладно, за руку не потащу, не закатывай глаза. Приберись на столе, ладно? У тебя сейчас английский.

Полгода я болталась между поликлиниками и дневными стационарами, пока не получила почти дворянскую привилегию — домашнее обучение. И отлично знала, как называется болезнь: «не вернусь в лицей». Естественно-научный инкубатор для интеллекта выпаривал меня и превращал в сухой остаток — проверенные знания, правильное поведение. Общественно полезная химическая реакция. Мне дорого другое: завернуться в себя, словно в шелковистую шкурку бабочки-бражника, и слиться с тенями.

На английском снова танцевали с двенадца­тиглавым чудовищем — таблицей времён. Кажется, к ней каждый год прирастало по голове. Нескончаемая ходьба по «симпл», «паст» и лондонской башне с часами. Белый циферблат, наверное, в сумерках похож на луну…

Город утоплен в синеве — чем выше, тем гуще и вязче; деревья барахтаются в ней мёртвыми руками, пытаясь нащупать, нельзя ли вынырнуть на поверхность, к чистым звёздам; иду с закрытыми глазами и сквозь веки чувствую, как луна плывёт рядом, опаляя кожу, пока моя бледность не начинает сиять, и я прячусь — падаю спиной в синеву, или черноту, или гель, которым рисую…

— Лера, запиши домашнее задание. Переведёшь статью про штат Канзас…

Пишу: Канза-с… «С» — стареющая луна. (Интересно, там было хоть что-то интересное после придуманной девочки Элли?)

— …на обратной странице упражнение.

Пишу: упражнени-е… Последняя «е» похожа на полумесяц, прорезавший облако.

***

— Алла Александровна, задержитесь на несколько минут.

— Конечно, я слушаю.

— Вы же следите за увлечениями дочери?

— Лера, как вы могли заметить, не делает из них тайны.

— О да, её комната… Вы рассматривали новые рисунки? Они вам не показались… Впрочем, я даже сфотографировала. Взгляните.

— Честно говоря, давно ждала этого разговора, придумывала, как ответить, чтобы одновременно оправдаться и… отвязаться. А теперь я решила ничего не говорить. Пусть это будет маленьким семейным недостатком. Кто-то курит, кто-то не сдал деньги на выпускной, а кто-то рисует — покажите поближе — да, рисует не домики с трубой и не простреленные сердечки.

— Если вы заметили, то сердечки не прострелены, а вырезаны, и одни разложены по чашам, а другие… боюсь сказать, что с ними происходит. А вот здесь героиня, очень похожая на Леру, стоит над… мертвецом без внутренностей, и с её пальцев ему в глазницы капает лунный свет. Если и это вас не убеждает…

— Раньше она обожала биологию. И мифологию.

— Но одержимость мёртвым и ночным развивается не у всякого начитанного подростка.

— Я вас умоляю, целые народы были одержимы мёртвым. Мы с вами, помнится, тоже носили значок с портретом давно не живущего человека.

— Ужасное сравнение!

— Простите, не удержалась. Если вы подводили разговор к суицидным наклонностям, то это бред. Но я попрошу Леру почаще гулять на солнце и не вывешивать самые остросюжетные сцены в учебные дни.

***

Автобус, полупустая рокочущая утопия, сегодня снова спасает меня от ворчания мамы («сходи развейся, подыши воздухом»), от пози­тива знакомых («не парься вообще»), неудовольствия прохожих («ещё одна») и желания что-то сделать.

Рассеянно пишу в блокноте, по привычке сбиваясь с букв на картинки. Стареющая луна плывёт над утопленным городом — «с». Скрывается в облаке, выступает наружу тонким белым ребром — «е». Который день меня преследует недосказанное. Се — Селена, сепия, сериал, семь, секунда, серебро?..

Напротив сидит девушка, и у неё на сумке брелок — планета Марс. Словно из глины и дыма. Поворачивается вокруг оси, если смотреть долго и пристально. Неловко, но смотрю, не отрываясь. Так же и девушка от скуки изучает мои вещи — чёрную рубашку, стянутую в талии проклёпанным кожаным поясом; крупный крест из гранатово-красных камней.

Возвращаюсь к записям. Сиденье дребезжит, от пляски лун становится дурно.

— Сейчас.

— Что?

— Это слово — «сейчас», — отчетливее сказала девушка с Марсом.

— А что это зна…

Та пожала плечами, не дослушав. Хорошо, сейчас так сейчас. Врисую его в длинный хвост сегодняшней игры с лунным алфавитом.

Не успела коснуться бумаги — собеседница (кажется, мелькнули две кирпичные косы — чёртовы рыжие!) вырвала блокнот и бросила в приоткрытое окно. В один миг.

— Ты что?!

Я вскочила, привалилась к стеклу. Разумеется, блокнот пропал, и с ним эскизы на месяц вперёд. Автобус остановился, распахнув двери — а сиденье напротив меня опустело. Красная планета качнулась по ту сторону улицы, и такого же цвета волосы…

Выбежав, крикнула вслед:

— Подожди!

Не успела догнать.

***

— А вчера она сняла со стен рисунки, оставила только пару самых любимых. Думаю, она, конечно, рисует разную жуть, но тихо, и не пытается выставить её вокруг себя. Выпросила у меня телефон тренера — будет то ли бегать, то ли стрелять, то ли всё вместе.

— Передать Соне, что всё хорошо? Она очень переживала, что обидела твою.

— Передай. Нет, лучше заходите в гости вдвоём. Не знаю, как их теперь знакомить… но поладят как-нибудь, обе же умные девочки. Только поскорее заходите, пока у Леры тренировок не было.

— Обязательно, дорогая. Скажи, а Сонька ведь не просто так согласилась? Ты что ей обещала?

— Луну с неба, конечно. Посылка уже едет.

— Экое баловство. Мы с тобой, помнишь, пузырьками от лекарств играли, а им теперь заграничные брелки ручной работы подавай.

— По-моему, Соню очень впечатлила эта история, а рисунки Леры она в интернете подсмотрела и в восторге. Берегись, как бы и она не прониклась этой… учителененавистной тягой к мертвому и ночному.

— Дашь конспект, что отвечать в школе?

— Ой, да мне пора издавать брошюру «Как растить готических подростков».

— Они точно поладят.