Журнальный мир

Задолго до начала спектакля в фойе районного До­ма культуры одиноко прогуливался высокий седоволо­сый старик. Худощавый, чуть сутуловатый, в старомод­ном светлом костюме - «тройке» с белой манишкой, при черном галстуке - бабочке, он сердито постукивал по сверкающему паркетному полу массивной тростью и не­довольно оглядывал скучающих контролеров.

«Не понимаю! — возмущенно говорил он себе. — Премьера, а зал еще пуст… А? Нет, разлюбили здесь сцену. Бывало, не успеют в городе афиши развесить, а у клуба уже народ толпится…»

Из зала выбежала стройная голубоглазая девушка в легком цветастом платье. Увидев старика, она раздра­женно крикнула:

- Иван Николаевич! Идите же гримироваться! Веч­но вы со своими причудами…

- А-а, помреж!.. Здравствуйте, здравствуйте! Ну что вы тревожитесь, Танюша? Не во мне дело. Зритель-то где?

- Да придет, придет зритель! Вот увидите: яблоку некуда будет упасть. Я-то знаю. А вы как маленький, право…

Старик вспыхнул:

- Это я-то?.. Да вы знаете, кто я!..

Стукнув тростью об пол, он схватил девушку за локоть, густые брови его сошлись на переносице.

- Я… всегда готов. Всегда!..

Словно вспомнив о чём-то, о чём не следовало гово­рить, он умолк и, нахохлившись, двинулся через зри­тельный зал за кулисы.

Загримировавшись, он вышел на сцену. На ней суетились исполнители спектакля, помогая друг другу расставлять декорации и бутафорскую мебель. В стороне какой-то паренёк воинственно размахивал коротким ме­чом.

- Не так! Ну не так же, юноша!- досадливо поморщился старик и с необычайной живостью подскочил к нему. - Вот, смотрите, как надо!

Глаза его молодо заблестели, он быстро встал в позицию и сделал два выпада.

-Запомнили?

-До первого звонка он успел переговорить со всеми, каждому давал советы, делал замечания. Его выслуши­вали покорно, но, как только он уходил, с улыбкой, впрочем, доброй, говорили:

- Вот старик, никак не угомонится. На репетициях нас учил-учил, а теперь и здесь ещё, перед спектаклем.

…Протяжно зазвучал гонг. Старик вздрогнул, зябко поёжился.

Таня заметила это. Её вдруг охватило чувство трево­ги за новичка, взятого в труппу любителей театра уже в конце репетиций.

- Не подвел бы нас дед,- нервно сказала она режиссёру, молодому, красивому блондину с гладко зачёсанными волосами. - Вот и Мишка из-за него без роли остался. Озорной Михаил, зато надёжный… Тоже, нашёл, кому поручить - старику! Где ты раскопал этого допотопного самородка?

- Ладно, ладно, - сердито ответил режиссёр. Он лишь недавно окончил культпросветучилище и сейчас тоже очень волновался, озабоченно поглядывал в щё­лочку между занавесом и порталом. – Есть в нём что-то такое… Ты, Танюша, лучше иди к старику. Чего доброго, и впрямь пропустит он свой выход.

Медленно раздвинулся тяжёлый тёмно-вишнёвый за­навес. В глаза ударил свет прожекторов. Старик на мгновенье зажмурился, дыханье перехватило: ему так нужны были и этот удар гонга, и мощный свет прожек­торов, и тёплое дыхание зала.

Если бы Таня спросила его в этот момент, кто он и почему с ними, и если бы для этого было время, ста­рик наверняка рассказал бы о том, как ещё подрост­ком с передвижной актёрской труппой исколесил всю Россию, как привык к театру, как театр стал частью его самого. Рассказал бы и о том, что уже с год назад он, заслуженный ар­тист, ушёл на пенсию и, переехав из крупного примор­ского города в этот тихий городок на Волге, городок своей юности, заскучал. Заскучал по театру, по сцене.

А однажды он зашёл на спектакль самодеятельного коллектива. Всё огорчало и сердило его. Исполнители переигрывали, опаздывали с выходом, путали текст, ми­зансцены, говорили плохо.

В тот вечер он и решил запи­саться в кружок, скрыв при этом свою профессию. Бы­ла наивная причуда: тряхнуть стариной. Рассказал бы он Тане и о том, как ожил на репетициях, как перестал себя чувствовать одиноким и немощным. И вот, наконец, спектакль…

Но Таня ни о чем не спрашивала. Она просто напомнила ему:

- Ваш выход.

Он вышел и от волнения забыл текст.

В ушах звучал настойчивый голос суфлёра, недовольно шумел зал. Артист растерянно оглянулся, увидел расширенные от расстройства глаза Тани. И, как это бывало когда-то раньше, сразу всё вспомнил. Произнес одну фразу, другую…

Зал притих. Из-за кулис с изумлением глядела на старика Таня. Перевоплощение его было столь быстрым и естественным, что даже Мишка, тот самый, у кого ста­рик «отнял» роль, заворожённо следил за ним. Плечи старика расправились, он величественно вышагивал по залу королевского замка, властно отдавал приказы…

Как только закрылся занавес, Таня бросилась к старику:

- Иван Николаевич, родненький!

- После, Таня, после. - Старик был бледен, руки его дрожали. - Мне отдохнуть надо.

Весь антракт он неподвижно просидел за сценой в кресле. Тёмная ложбинка пролегла меж бровей. Ка­кая-то печаль лежала на сердце и мешала радоваться успеху.

Но и другие акты прошли не хуже, чем первый. Мо­гучий актёрский темперамент старика захватил всех ос­тальных исполнителей. Спектакль шел, как на одном ды­хании.

Пожалуй, никогда ещё этот маленький зрительный зал не слышал таких аплодисментов. Старика вызывали непрерывно, ему преподносили цветы…

После спектакля в гримёрку вихрем ворвалась Таня.

- Иван Николаевич, миленький! Да что же вы тут сидите? Вашу фамилию скан–ди -ру-ют!-Не переводя дыхание, выпалила она.

Взглянув в лицо артиста, обеспокоенно спросила:

- Вам нехорошо? Да?

Он устало и виновато улыбнулся. На лбу его ещё блестели капельки пота, лицо было бледным, припухшие веки подергивались…

— Сердце что-то прихватило, Танюша.

Он попытался облизнуть губы, но язык был сухой и шершавый.

Через минуту собрались все участники спектакля. Мишка притащил стакан воды.

- Не надо! - отмахнулся старик. - Это пройдет. Артист я, ребята, и сердце должно быть выносливым. Да, видно, всё. Выдохся. Хорошие вы мои!..

Домой он возвращался один, с трудом уговорив кружковцев не провожать его. Шёл и думал, думал. Он понимал, что играл сегодня последний раз. Им опять овладело гнетущее чувство тоски и одиночества. Мысль о том, что он никогда больше не выйдет на сцену, пока­залась ему невыносимой, страшной: как жить дальше без любимого дела, которому отдана почти вся жизнь? И вдруг в памяти всплыла услышанная после спектакля фраза: «Знаете что, хотите быть у нас вторым режиссёром? Вот было бы хорошо! Тогда мы сможем наш кружок превратить в настоящий молодежный театр». Кто это сказал? Да ведь это предложение Тани и Миши, всех кружковцев.

Вспомнилось, что говорили товарищи по прежней работе: «Ну, куда ты хочешь уехать? В городок, где нет ни фи­лармонии, ни театра. Ты еще быстрее состаришься, за­тоскуешь. Ну, кому ты там будешь нужен, кому? Оста­вайся-ка с нами, живи спокойно на приличной пенсии».

«Кому нужен?»

Старик усмехнулся. Горечь, угнетавшая его, неожиданно исчезла. Он вновь почувствовал в себе силы, по­нял, что действительно нужен этим замечательным дев­чатам и ребятам, так горячо и искренне влюбленным в театр.

И уже спокойно зашагал по ночным улицам города, вдыхая аромат садов и свежесть летней приволжской ночи.