Журнальный мир

Иван всегда отличался от сверстников непредсказуемостью поступков, а главное, не по годам рассудительностью, которая ставила в тупик большинство взрослых. И за эти отличия с детства закрепили станичники за ним прозвище «Ванька-придурь».

Иногда Иван задумывался, как понимать прибавку к своему имени: то ли имя существительное, то ли прилагательное. Если существительное, то с ним складывалось полное имя, и тогда оно обозначало врождённое состояние, то есть от природы. Конечно, обидно слышать его в свой адрес, но против матушки-природы не попрёшь.

Одно успокаивало, что не употребляли к его имени добавку «придурок», а добавляли: «придурь» да «придурь». И было в этом обращении что-то тихое, тёплое, домашнее. Для себя Иван решил: «придурь» - это приобретённое свойство организма, то есть прилагается к нему, к организму. И ещё надо разобраться: плохо или хорошо иметь эту «придурь».

Рос Иван тихим и спокойным мальчиком. Но уже к шести годам умел читать. Читал Иван запоем всё, что было печатное: детские книжки, журнал «Мурзилка», газеты, инструкции и этикетки. И стали родственники и соседи замечать некоторые странности в его поведении.

По малолетству Иван взрослым и сверстникам загадывал разные всякие загадки. Сказывалось влияние прочитанных книжек, а особенно журнала «Мурзилка». Простые: «Если слон на кита наскочит, кто победит?» - не загадывал, так как понимал, что все знают ответ - слон. Он и плавать может, и по земле бегает. А вот загадки: «От чего плавает утка? Какой рукой лучше размешивать чай? По чему собака бегает?» сыпались из него как из рога изобилия. Многие не могли их отгадать, злились, крутили пальцем у виска, гнали мальчишку прочь. Уже тогда взрослые отмечали, что растёт парень с небольшой придурью.

Повзрослев, Иван перешёл от загадок к вопросам. Вначале он задавал их своему деду по материнской линии, Ефиму.

- Деда, а вот скажи, почему ласточек не убивает током, когда они сидят на проводах? Дедуля, а почему умерла наша кошка Мурка, ведь она же ничего плохого не делала?

Дед кряхтел, нервно закуривал папироску и отвечал, используя самые общие фразы: «ласточки - божьи твари, и их бережёт сам бог. Мурка понадобилась богу, и он призвал её к себе». Было понятно, что ответы на эти и другие вопросы дед Ефим не знал и все события связывал с божьим промыслом.

Дальше - больше: слушая разговоры взрослых, Иван задавал такие вопросы, что те замолкали и, переглянувшись между собой, старались отшутиться. А вопросы Иван задавал по теме их разговоров.

Соседей настораживало необычное поведение и поступки мальчика, они советовали его матери, Любе, показать сына врачу, понятно какому. Но та отмахивалась: «Перерастёт!»

Было Ивану лет семь, когда он случайно услышал разговор отца и матери.

- Любаша, лапшички что-то захотелось.

- Будет тебе лапшичка. Рябая совсем не несётся. Видно, срок её вышел.

- Так она же старая.

- Ничего страшного. Завтра с утра поставлю варить, и обедать будем лапшичкой.

К вечеру рябка пропала. И как ни старалась Люба её найти, ничего не вышло. Пропала… Без лапшички обошлись.

Но через некоторое время стал Иван отлучаться. Наберёт корочек и прямиком через огород в балку. На вопрос матери: «Кого кормишь?» -Отшучивался: «Лисичку».

Прошла неделя, и чудесным образом рябка появилась во дворе.

- Ну вот и лапшичка пришла, - радостно произнёс отец. На что Иван коротко и решительно сказал:

- Не дам!

Копил Иван деньги. Складывал в коробку из-под чая, и все о них знали. Знали, но не трогали.

Какие это были деньги? Мелочь, которую изредка давали родители: на праздники, дни рождения, в школу. Копил упорно, не реагируя на разные предложения со стороны сестры: потратить на мороженое, купить ирисок или сахарной ваты. Да мало ли что можно было купить на эти деньги. Тем более что «капитал» помаленьку рос.

И вот однажды мать Ивана наткнулась на пустую коробку, которая валялась около крыльца. Повертев её и окончательно убедившись, что в ней ничего нет, решила: «Украли». Стала тормошить мужа и дочку. Требовала, чтобы сознались и отдали деньги. Они кричали друг на друга, но денег не было, пропали…

И только Иван невозмутимо смотрел на возбуждённых родственников и как-то задумчиво улыбался.

Дело о деньгах Ивана разрешилось очень просто.

Как-то соседка окликнула Любу:

- Люба, подь сюда! Это что же учудил твой Иван?

- А что такое?

- Слушай. Ты Петруху-разруху знаешь?

- Кто же его не знает - алкаш!

- Так вот, смотрю, подходит твой Иван к нашему магазину, здоровается с Петрухой и высыпает из коробка в его шапку деньги. Да, деньги! - очень уверенно и громко произносит соседка.

Тут с Любой случилась истерика. Стала она причитать, как над покойником:

- Господи, беда-то какая! Ваня, Ваня, что же ты наделал? Зачем деньги отдал? Они же нам бы пригодились! - и опять: - Господи, беда-то какая! - и всё нараспев.

Соседка смотрела-смотрела на Любу, потом её лицо исказила гримаса, и она тоже стала подвывать.

Учинили Ивану допрос. Сколько денег отдал? Понятно: двадцать рублей - деньги по тем временам немалые. Почему отдал и именно Петрухе? Понятно - на лечение! И хором: «На какое лечение? От алкоголизма?»

Иван реагировал вяло:

- Отстаньте, ну, отдал и отдал. Человеку лечиться надо, а денег нет.

И тут Люба вспомнила: деньги пропали в субботу, а в воскресенье Петруха-разруха лежал на лавочке около магазина вусмерть пьяный. Все поднялись и стали тихо расходиться, и только сестра буркнула: «Придурь».

Да и поступки взрослого Ивана, как считали соседи, соответствовали добавке к его имени. Ну, скажите, кто в двадцатиградусный мороз кинется в одних трусах спасать собаку из полыньи? Кто? Конечно же, Иван. А дело было так.

Возвращался Иван с работы. Дорога домой была одна - вдоль речки Обманки к крайнему дому, что на взгорке. Почему Обманка? Да по простой причине: тёплые ключи били из-под земли, вот она и не замерзала в некоторых местах… И понятно, лёд вокруг полыньи был тонким.

Шёл Иван, ни о чём таком плохом не думал, и вдруг «здрасте» - народ на берегу шумит, суетится. Кричат, руками машут, а почему непонятно. Подошёл Иван и сразу всё понял. Собака! Собака в полынье. Барахтается, а на лёд выбраться не может. Вот тебе и Обманка! Обманула пёсика…

Полынья посередине реки, и до неё метров десять. Мужики подзадоривают друг друга: «Давай, давай спасай собачку!» Но никто к полынье не идёт - боятся.

Иван как-то сразу стал раздеваться до трусов - и это при минус двадцати. Ну, мужики загалдели: «Иван, опомнись, пропадёшь. Ты парень с придурью, но не до такой же степени. Это уже у тебя проявляется не придурь, а какая-то дурь. Ради собаки рисковать». И в заключение: «Спасать не будем».

Ответ был кратким:

- А я и не рассчитываю на вашу помощь.

Спас он тогда эту собаку. В полынью полез. Не с первого раза её захватил и, когда добрался до берега, был весь синий. Да ещё вместо слов издавал какое-то мычание. Свело его от холода. А собачка полежала на берегу, потом встала, отряхнулась и потрусила в сторону станицы.

Стали Ивана растирать снегом, накинули одежду и заставили бежать к своему дому. Правда, два мужика бежали рядом и поддерживали Ивана под руки. Дома опять: «придурь, придурь», но налили, растёрли, отогрели.

Можно вспомнить множество других случаев с участием Ивана, странных, по мнению станичников. Один такой случай изменил коренным образом отношение к нему родственников и соседей.

Пропал Иван… Жена Лена в голос: «Уби - и - и - и - ли и закопали - и - и!» Почему убили и где закопали - полная неясность. Написали заявление в полицию. Там сказали: «Ждите, может, появится». Поинтересовались: есть ли у Ивана любовница. В общем, обнадёжили.

Но Иван не появился ни через неделю, ни через месяц. Да и особо его никто не искал. При случае участковый интересовался: «Ну что, появился пропащий?»

И вот как-то соседка Ивана, Ольга, выскочила из своего дома, который напротив, и истошным голосом стала вопить: «Лена, Лена, видела, видела я твоего Ивана! Воюет он!». Сбежались соседи, и Ольга стала рассказывать: зашла она в «сеть», там ролик - парад казаков в одной из непризнанных республик.

Пошли смотреть ролик - и точно: идут казаки строем в военной форме. Кубанки, папахи, оружие - всё как положено, в наличии. Идут под песню:

На горе стоял казак,

Он богу молился.

За свободу, за народ

Низко поклонился.

Ойся, ты ойся, ты меня не бойся.

Я тебя не трону, ты не беспокойся…

Кто честь отдаёт, кто рукой машет. Смотрели-смотрели, и вдруг Лена как закричит: «Он, он, Иван!» - и стала сползать со стула. Успели подхватить, усадили, дали воды. Отмотали запись назад до того места, когда Лена в обморок упала, и точно - Иван!

Мужики сидели, насупившись, и в глаза друг другу не смотрели. Тихо поднялись, вышли и всё молчком. Но никто из них не произнёс «придурь». И только Лена хлюпала носом.

Стала Лена каждый день ходить к соседке, как в кинотеатр, смотреть ролик. А Ивану в ту пору было шестьдесят пять лет.

Май месяц. Рейсовый автобус подкатил к автостанции. Остановился. Последним из салона вышел, опираясь на костыли, пожилой мужчина в полевой солдатской форме современного образца. Было видно, что она с хозяином побывала во многих передрягах. На камуфляжной куртке с левой стороны приколот Георгиевский крест, который особо-то и не выделялся. Но если присмотреться, становилось ясно: награда - боевая.

Мужчина направился к «дикой» стоянке легковых автомобилей. Шёл медленно, прихрамывая, тщательно обходя ямки.

Переговорив с одним из водителей, сел на переднее сидение, и машина покатила.

Вначале ехали молча, но вскоре молодой водитель поинтересовался:

- Батя, ты что, с войны возвращаешься?

- С войны, с войны, сынок.

- Ну и с кем же ты воевал?

- Как с кем? С фашистами.

- Это откуда же они взялись?

- Да вот взялись на русскую голову.

- Ну и как там, на войне? Крест за что дали? За убитых фашистов?

- Всяко было. И они пытались меня прикончить, да не получилось. Вот только ноги покалечили. Видно, я для чего-то ещё нужен.

Водитель замолчал, было видно, что он потерял интерес к пассажиру.

Подъехали к дому. Мужчина расплатился и направился к калитке, которая оказалась не запертой. Прошёл через двор и стал стучать во входную дверь. Никто не выходит. Тронул дверь, она подалась, и он вошёл в дом.

Три дня Иван не выходил из дому. На вопрос соседей: «Где Иван? Почему не выпускаешь на улицу?» Лена отвечала: «Спит», - и загадочно улыбалась.

На четвёртый день, к вечеру, вышел Иван покурить. Присел на лавочку возле забора. И не успел он достать сигарету, как собрались около него соседи: мужчины, женщины, дети. Смотрят на Ивана, молчат.

Первым не выдержал сосед Дмитрий.

- Вань, ну вот скажи, какого чёрта ты попёрся на эту войну? Ты же мужчина, можно сказать, в возрасте, а повёл себя как мальчишка. В войнушку поиграть захотелось?

Иван посмотрел на Дмитрия и тихо ответил:

- Так помочь надо было братьям-славянам. Вот и поехал.

Помолчали, а потом Дмитрий вставил:

- Это у него такой менталитет.

- Какой миндалитет. Нет у него никакого миндалитета, - уверенно произнесла соседка Ольга.

- Ну, это как бы внутреннее состояние. Но не в теле, а в голове, - разъяснил Дмитрий.

- Придурь всё это, - подытожила Ольга, - придурь у него в голове!

Иван после этих слов сжался, и всем показалось, что он уменьшился в размерах. И тут мужики разом повернулись, посмотрели на Ольгу. Смотрели молча и очень внимательно. И она вдруг засобиралась домой: «Муж придёт, а борщ не разогретый».

Пошли разговоры о погоде, видах на урожай, рыбалке, и никто не спрашивал у Ивана, где он был и чем занимался. Что толку спрашивать? Ответы на эти и другие вопросы можно было предположить по затёртой и прожжённой в некоторых местах военной форме, да и хромота у Ивана появилась не оттого, что споткнулся.

- Вань, а награды у тебя есть? - поинтересовался Дмитрий. - Ты, это самое, показал бы народу!

Иван достал из нагрудного кармана крест. Стали его рассматривать, трогать, гладить пальцами.

- Вещь, - уважительно произнёс Дмитрий.

Поговорили и разошлись по своим домам. Жизнь продолжалась, но станичники перестали добавлять к имени Ивана слово «придурь». Как будто такой добавки никогда и не было. И вот ещё: при встрече с Иваном они почтительно здоровались с ним по отчеству: «Петрович».

Вот тебе и «придурь»…