Журнальный мир

Сергей Тенятников. «Из твоего глаза вылупляется кукушка», стихотворения на русском и немецком языках, издательство Lychatz Verlag, Лейпциг; 2017.

«Приглашение на токовище» – так по-русски называется двуязычный сборник стихотворений лейпцигского поэта Сергея Тенятникова. Его немецкое название менее тяжеловесно: «Aus deinem Auge schluepft der Kuckuck». Видимо, оно возникло первым…

Уже на уровне заглавия мы входим здесь в проблематику творчества двуязычного поэта. И дело не в том, что считать «оригиналом», что было, так сказать, раньше, – яйцо или курица, а в том, что у двуязычных поэтов очень часто один и тот же образ возникает на двух языках одновременно, разноязыкие варианты корректируют и оплодотворяют друг друга. На слове «вылупляется» это взаимодействие забуксовало, что придало русскому названию некую обстоятельность, давшую тему нашему разговору.

Дальше больше. Книге предпосланы два эпиграфа. Один из «Часослова» Райнера Марии Рильке в переводе автора на русский язык, другой – из Осипа Мандельштама, также в переводе автора, но на этот раз на немецкий. Оба перевода сделаны без соблюдения формальных признаков стиха оригиналов, их размеров и рифм, то есть, переведены свободным стихом. Не думаю, что автор не знает известных и неоднократно опубликованных переводов «Часослова» Рильке на русский язык, а также переведенного Паулем Целаном на немецкий стихотворения Мандельштама, выполненных в классической переводческой традиции. Нет, это сделано в сознании собственной авторской задачи в данной книге. Автору нужны именно эти цитаты, и он хочет передать смысл их предельно точно, не заботясь о том, что его обвинят в пренебрежении великим переводом. Я вижу в данном факте выражение высокой степени духовной свободы и интеллектуальной независимости поэта Сергея Тенятникова. Предполагаю также, что причиной подобного обращения со словесным материалом является убежденность, что возможен и такой перевод традиционных стихов – при помощи художественного подстрочника, все дело в конкретной задаче перевода.

В одном из первых стихотворений сборника «Памяти Е. А. Т.» есть строчка «я был рождён в розовом восемьдесят первом». Прочитав её, я, достигший в том самом году пушкинского возраста, подумал, что родившийся в «восемьдесят первом» вряд ли представляет себе литературную жизнь моего поколения, то есть то, как мы жили, вернее, как выживали, как отвоёвывали себе внутреннюю свободу. Родившийся в «восемьдесят первом» имел счастье расти и формироваться в новой литературной атмосфере, где на твою свободу, внутреннюю и внешнюю, уже никто не покушался, но и плодами её мало кто интересовался. И мы с нашим опытом и ценностями противостояния обязательно хотели внушить выросшему новому поколению свой оптимизм, при этом, не всегда давая себе труда понять и почувствовать мировосприятие тех, чья ментальность формировалась «между замёрзшей землёй и известковым небом»:

был голоден, но слишком молод, чтобы у меня за страну
что-то болело, которая сама себя трижды съела,
за её прошлое или настоящее, будущее жевавшее.

Поколение Тенятникова без сентиментальности смотрело на окружающую его новую действительность. В этом поколении не было пафоса. В нашем оптимизме оно не нуждалось. Внутренняя свобода, которую однажды обретает поэт, нужна ему для того, чтобы найти свой путь среди любых внешних обстоятельств. Я чувствовал её, читая стихи Сергея, даже в тех случаях, когда смысл их был для меня не совсем ясен. Читая их вновь и вновь, я был уверен, что причина этого непонимания не в поэте, а во мне и что я должен ещё глубже вчитаться в них.

Конечно, ассоциации автора могут значительно удалиться от возможностей восприятия читателя, и тут всё зависит от подготовленности последнего к такого рода литературе, совершенно естественно полемизирующей и контактирующей со всеми «измами» последнего столетия. Тут, конечно, не обошлось не только без русского авангарда, но и экспрессионизма, и особенно поэтики сюрреализма, перескакивающей через логические мостики, прихотливо связывающей предметы и мысли, не щадящей читающего непрямыми значениями образов.

Тексты Тенятникова строго контролирулются проверкой слов на точность и осознанностью их употребления. В этих текстах нет, как может показаться, ориентации только на индивидуальную интерпретацию читателя. Знакомство автора с современной западноевропейской, прежде всего с немецкой, поэзией расширяет диапазон его художественных средств. Он свободно переходит от жёсткой конструкции текста к лирическому потоку сознания. Отказываясь от обязательной логической связи элементов стиха, ему удается включать в этот поток на равных правах и закономерные, и случайные ассоциации.

В стихотворении «Дуб» дерево само творит свою реальность, суперреальность, доказывая, что у него своя, исключительно собственная, судьба. Дерево утверждает себя всеми доступными ему средствами. И каждый читатель это расширение пространства, это проникновение в глубь земли, эту с ней сращенность и единение, переживает, хотя и по-своему, как свою укорененность в вечном.

Герою текстов Сергея Тенятникова мучительно хочется обрести под ногами почву и разобраться, кто же в истории его предков цивилизованные граждане, а кто варвары, – границы зыбки, а те, кто еще недавно считал себя гражданами, засомневались и не знают, где точка отсчета.

И потому так важна для автора историческая тема, она проходит через весь сборник, сопрягая современность с древностью и требуя напряжения нашего зрения, особенно в стихах «Александрия», «Конь императора», «На рассвете». Переживаемое прошлое физически ощутимо – «писк самки комара над лысиной Гомера» уже не отпускает тебя до конца чтения. Это касается не только стихотворений, посвященных исключительно исторической теме, но также исторических цитат и символов в стихах другого содержания. Вводя их в текст, поэт таким способом как бы подчёркивает близость и связь бывших и будущих времён. И как больно, когда эта связь нарушается и у будущего нет продолжения, как в стихотворении «Солдата хоронят с почестями»:

он – ключ, не нашедший двери.
он – бог, не зачавший сына,
его сердце становится глиной,
и в нём нет места для мира.

И поэт рисует картину своей кровной и духовной связи со всем и вся, зовя с вершины исполинского родословного древа, вросшего корнями в Сибирь и Европу, своих предков и современников на сходку, на общение, на праздник взаимопонимания.

я сижу, нахохлившись, точно
глухарь, на самой макушке
родословного дерева, наблюдаю,
как мои предки друг за другом
слетают с веток на токовище.

Примечание:
Вальдемар Вебер – литератор, редактор, издатель. Живёт в Аугсбурге.