Пространство вытеснения

Пространство вытеснения

Стихи

Разговор в поезде

 

Нет, поручик, не нужно бравады,

Вы свою проиграли войну.

И не скрыть вам за бранью досады,

Что без боя отдали страну.

 

А скажите, поручик, мне честно,

Если б знали, что в будущем ждет,

Променяли бы теплое место

На суровый «Ледовый поход»?

 

Не молчите, поручик, угрюмо,

Лучше выпьем мы водки до дна.

Ни к чему эти тяжкие думы,

Не доказана ваша вина.

 

Где же ваши, поручик, погоны?

Этот штатский костюм мешковат.

Что же вы не раздали патроны?

Может, вы пожалели солдат?..

 

Так, не плачьте, поручик, спокойно!

И не рвите костюм на груди,

Уходить нужно тоже достойно –

Еще целая жизнь впереди.

 

Может, встретимся с вами, поручик,

Мы в каком-нибудь дальнем краю,

Вы мне скажете: "Здравствуй, голубчик!"

Приподнимете шляпу свою.

 

Я обрадуюсь, видимо, встрече,

Будем водку мы пить до утра…

Может, новая жизнь будет легче,

И оставит вас ваша хандра.

 

 

Комета

 

Комета — предвестница грозных событий,

Горящий свой хвост распростерла в ночи, –

Ниспосланный Роком основ разрушитель

Крылатому воинству знамя вручил.

 

Грядущего хаоса верные слуги,

Промчатся они, словно смерч, над землей,

В ночной тишине слышу трубные звуки

И цокот копыт их коней громовой.

 

 

1 сентября 2003

 

Тело, погруженное в пространство,

пространством этим вытесняется.

Иосиф Бродский

 

Пространством вытесненный с родины моей

или с того, что раньше ею было,

топчу асфальт за тридевять морей.

И, словно пуля в дых, — гиперборей

толкает в грудь с неистовою силой.

 

Он шелестит листвой: «Вернись назад

к родным могилам, к валунам у моря…»

И, не впитав его призывов яд,

сквозь строй домов, чьи окна не горят,

бреду в ночи, шагами эху вторя.

 

Кровавый Марс над улицей висит –

мор предвещает, войны, гриб лиловый.

Трехглав — имеет он нелепый вид.

Он, словно лампочка в проявочной, горит

и хмурится средь рвани туч сурово.

 

Провалы арок, немота домов,

шеренгой вставших в мертвом карауле.

Иду и слышу цоканье подков,

и лязг затворов, и моторов рев,

неся под сердцем хлад грядущей пули.

 

 

* * *

 

…А ушедший в глухие пещеры

Иль к излучинам черной реки

Повстречает свирепой пантеры

Наводящие ужас зрачки.

Николай Гумилев

 

Оставьте, с меня довольно! –

Покоя и вольных снов

так хочется, — душно, больно

от злобой брызжущих слов.

 

Бежать в глухие пещеры,

за тысячу тысяч миль,

иль в град, где надежды, веры

оплот — золотистый шпиль.

 

Но снова, как волка, гонят

на красный флажковый ряд,

и егерь в потных ладонях

сжимает, целясь, приклад.

 

Уж гомон погони слышен,

все громче волынок вой.

В зеленой болотной жиже,

что к адской области ближе,

свой вечный найду покой.

 

 

Попытка романса

 

Мир без нее как будто потускнел –

С него содрали лак и позолоту.

Прошла контроль и вышла к самолету,

Не помню точно, в среду иль в субботу,

А я курил и долго вслед смотрел.

 

И потянулись россыпи ночей

Тоскливо-долгих, темных, одиноких.

И понял я, что счастлив был лишь с ней

Средь суетности и мерцанья дней,

Теперь таких немыслимо далеких.

 

 

* * *

 

И. Д.

 

Проходит жизнь, но остаются строки,

а день уходит вдаль и в темноту.

Мы встретимся однажды на мосту

над пропастью, где Тибр течет глубокий.

 

Рассеянно ты спросишь: «Как ты, милый?»

И я отвечу явно невпопад.

И бешеный февральский снегопад

накроет мост, закрутит что есть силы.

 

И полетим над черною рекой,

сверкающей подобием зерцала.

И я спрошу: «А может, все сначала?..»

Но ты исчезнешь, помахав рукой.

 

 

* * *

 

М. Х.

Всё разрушено, всё разбито,

И уюта остывший след, –

Предотъездная волокита, –

Суета, что постылей нет.

 

Были годы — все шло так гладко

По накатанной колее,

Но растерло их в прах брусчаткой

В дальней северной стороне.

 

И теперь на стенах лишь тени, –

Нас с тобою давно там нет, –

Их игра и переплетенье,

Чёрно-белый кордебалет.