Журнальный мир

Эти короткие истории рассказывают о том, как покорялись одни из самых опасных и труднодоступных мест на Земле – ее полюса. Они напоминают об удивительных людях, имена которых вошли в историю и навсегда остались в географических названиях открытых ими островов, проливов и новых земель…

Сказ о том, как поморы голландцев встретили

Уже в XV веке немецкий географ Мартин Бехайм и другие его коллеги высказали правильное предположение: Северный полюс располагается в море. А фламандский картограф Герард Меркатор даже составил карту арктического региона на основе имеющихся тогда у него представлений, на которую был нанесен и Северный полюс. Европейцы понимали – тот, кто окажется на полюсе первым, встанет в ряд величайших первооткрывателей наряду с Колумбом и Магелланом.

Но, кроме снискания лавров, у тех, кто мечтал добраться до Северного полюса, была еще одна, весьма практическая цель. Испанские, голландские, английские моряки часто совершали походы в далекие и загадочные страны – Индию и Китай – откуда они привозили ткани и пряности, которые ценились на европейских рынках чрезвычайно дорого. Однако путь к тем странам был неблизким. Кораблям приходилось огибать Африку и преодолевать Индийский Океан. Мореходы не сомневались — наиболее короткий путь к заветным богатствам проходит по северным морям. Самая большая проблема заключалась только в том, что эти моря были покрыты льдами. Оттаивают они хотя бы на короткое время или постоянно носят на себе ледяной панцирь?

Голландский моряк Виллем Баренц (1550–1597) — сильный, упрямый, мужественный и непоседливый человек – попытался ответить на этот вопрос.

Родился Баренц на острове Терсхеллинг. Уже в довольно зрелом возрасте он перебрался в Амстердам, где закончил навигацко-картографическую школу. Затем много плавал и активно занимался составлением карт. Его исследовательский пыл поражал современников. Не случайно впоследствии Баренца прозвали «шкипером эпохи» и «храбрейшим из голландцев». Баренц не сомневался в существовании «свободной ото льда дороги» через суровый Ледовитый океан. Он предполагал: в течение полярного дня (который, как мы уже знаем, на полюсах длится полгода) Солнце своими лучами способно растопить лед и в районе Северного Полюса. Следовательно, коротким северным летом путь в Китай через Север будет открыт. Дело оставалось за малым – снарядить корабли всем необходимым для плавания в северных широтах и отправиться в неизведанные края.

В 1594 году экспедиция Баренца покинула Амстердам, обогнула Северную Европу и оказалась в краю льдов. Там европейцы столкнулись с невиданным ранее зверем — белым медведем. Баренц приказал спустить с корабля лодку и вместе с матросами отправился в погоню за гигантом. Погоня чуть было не закончилась печально для великого путешественника и его людей. Медведь, простреленный пулей, разозлился, залез в лодку и набросился на обидчиков. Он издавал такой дикий рев и проявил такую невиданную силу, что даже бывалые моряки, навидавшиеся китов, акул, и прочих морских чудовищ, не на шутку перепугались. Хорошо еще, что намотавшаяся на шею зверя веревка, которую на него накинули ранее, зацепилась за руль. В конце концов, с медведем справились и содрали с него шкуру, которая впоследствии поражала своими размерами амстердамских обывателей.

Потрясены были голландцы и видом моржей. Миролюбивые животные привели их в такой ужас, что моряки впоследствии уверяли своих соотечественников: охотиться на подобных клыкастых чудищ можно разве что из корабельных пушек.

10 июля корабли Баренца достигли Новой Земли, но дальше из-за льда пройти не смогли. Баренц с сожалением вынужден был повернуть обратно.

Зима в Амстердаме прошла не только в рассказах о невиданных животных. Уже к следующему лету 1595 года неутомимый голландец имел в своем распоряжении семь кораблей, и предпринял новую попытку. Он решил пройти в далекий Китай между побережьем Сибири и островом Вайгач. В проливе Югорский Шар моряков Баренца, уверенных в том, что они являются первыми людьми, появившимися в этих местах, ожидала ошеломившая их встреча. Голландцы столкнулись с русскими жителями крайнего Севера, которые, как оказалось, давным-давно облюбовали северные берега евразийского континента, и преспокойно там проживали.

Напомним: еще в XI–XII веках новгородские первопроходцы добрались до Белого моря. Осевшие от Онеги до Кеми потомки новгородцев вошли в историю под названием поморов: людей, обитающих на самом Севере Руси. Поморы быстро приспособились к суровости климата и превратились в опытных моряков, охотников и рыболовов. Льдами, морозами, белыми медведями и моржами их было не удивить. И уже тем более, не удивить их было Северным Ледовитым океаном, в котором они чувствовали себя, как дома. «Море – наше поле!», – так говорили поморы, отправляясь на ловлю зверя и рыбы за сотни, и даже за тысячи километров от родных деревень и сел.

Одним из выдающихся достижений этих удивительных людей стали их кочи, которые наряду с дракарами викингов и китайскими джонками вошли в историю, как лучшие суда всех времен и народов. Поморский коч, созданный для арктических плаваний, представлял собой сработанный из дерева корабль длиной шестнадцать-семнадцать метров и шириной четыре метра, который овальными обводами корпуса напоминал скорлупу грецкого ореха. Такой корпус, состоящий к тому же из многих слоев дерева, идеально подходил для плавания во льдах. В случае сжатия льдами корабль не раздавливался ими, а как бы «выталкивался» на поверхность. Малая осадка коча позволяла входить ему в устья рек в любое время года. Коч мог брать на борт до тридцати тонн груза и до пятидесяти человек. Кочи зарекомендовали себя чрезвычайно надежными творениями. Не случайно впоследствии европейские кораблестроители, создавая суда для северных плаваний, старались придать им форму поморских кочей. Европейские полярники широко использовали и другие «разработки» поморов, такие, например, как шапку-цибаку. Похожая на шлем теплая цибака имела длинные уши, которые можно завязывать вокруг шеи, обеспечивая ее герметичность. Поморская куртка-совик делалась из шкур морских животных и была непроницаема для ветра и влаги.

Поморы дружелюбно встретили «незваных гостей». Русские охотники и рыболовы готовы были поделиться с голландцами своими знаниями. Увы, пролив Маточкин Шар оказался забит льдом. Баренц вновь повернул домой, не солоно хлебавши.

16 мая 1596 года экспедиция самого упрямого «шкипера эпохи» стартовала из Амстердама в Китай в третий раз. В походе участвовало два корабля. Во время этого плавания Виллем открыл один из островов архипелага Шпицберген, который, судя по всему, не случайно был назван Медвежьим. Компаньон Баренца по плаванию — капитан Ян Корнелиус Рейп — отказался идти далее на восток, решив исследовать сам архипелаг.

Обогнув Новую Землю, одинокий корабль Баренца попал в Карское море. Погода не благоприятствовала плаванию. Завывал ветер. Лед становился все крепче. Испугавшись того, что, в конце концов, он может раздавить судно, мореплаватели решили зазимовать на Новой Земле. Именно эта вынужденная зимовка еще более выявила уникальные качества Баренца как организатора. По его руководством первые известные нам в истории полярники из выброшенных на берег огромных китовых плавника и костей построили прочный дом, воздвигли в его середине каменный очаг с трубой, настелили деревянные лежанки и сработали столы. Предусмотрительный Баренц взял с собой в поход достаточное количество провианта, который очень пригодился.

Единственный, но очень существенный «промах» экспедиции состоял в том, что моряки оказались в Арктике в европейском платье. Матросы и сам Баренц носили деревянные башмаки – и это в условиях надвигающейся беспощадной зимы! Но начальник экспедиции и здесь нашел выход – он посягнул на хранящиеся в корабельных трюмах товары, предназначенные для продажи в Китае. Шерстяная материя подошла как нельзя более кстати: голландцы, пусть и неумело, но все же скроили себе теплую одежду и обувь. Кроме всего прочего, Баренц приказал поставить в доме бочку с водой и, подавая собственный пример, заставлял своих товарищей каждодневно в ней купаться, закаливая их таким образом. Моряки также были обязаны делать зарядку.

Метели быстро замели дом до самой крыши. Однажды зимовщики чуть было не задохнулись от того, что снег засыпал трубу, и дым от печи пошел вовнутрь жилища. Вскоре на них обрушилась еще одна напасть. Судя по всему, белые медведи решили отомстить за своего убитого во время первого похода сородича. Каждый высунувший нос из дома моряк в любой момент мог подвергнуться нападению. Коварные звери устраивали засады на пути между кораблем и домом, залезали на судно и грабили то, что еще оставалось в трюмах. Днем и ночью они готовы были атаковать людей. Такими же бессовестными грабителями оказались и полярные песцы.

В ответ постоянно звучали выстрелы: голландцы имели на вооружение фитильные мушкеты и большое количество пуль и пороха. Медвежье и песцовое мясо полярники не рисковали пробовать, боясь, что оно ядовито, а вот медвежьей печенью некоторые спасались от неизбежно надвигающейся болезни – цинги. Шкуры, содранные с убитых захватчиков, шли на одежду и на убранство матросских постелей.

В разгар зимовки Виллем Баренц заболел цингой, от которой ему так и не суждено было оправиться. Он слабел со дня на день. В июне 1597 года Карское море освободилось ото льда, но бухта, в которой стоял корабль, по-прежнему была замерзшей. Зимовщики решили не ждать у моря погоды (еще раз напомним — северное лето очень короткое) и предприняли отчаянную попытку на двух корабельных шлюпках достичь Кольского полуострова. Предприятие было невиданным. Предстояло пройти на веслах более двух тысяч километров среди льдов, медведей, штормов и полного ледяного безмолвия. Сам по себе этот поход стал выдающимся явлением в истории плаваний. Остается только восхищаться бесстрашием моряков, дерзнувшим на такой подвиг!

Возле мыса Желания голландцы потеряли своего выдающегося капитана. Виллем Баренц умер 20 июня 1597 года и был похоронен на Новой Земле.

Вскоре безутешных матросов ждало еще одно потрясение. Пристав к льдине, и погрузив на нее большую часть драгоценного провианта, они не заметили, как льдина треснула. Под воду ушли бочонки с хлебом, маслом, вином и несколько кругов сыра.

В начале июля обе шлюпки достигли пролива Маточкин Шар. Разделив между собой оставшееся вино, путешественники приготовились к голодной смерти. Однако судьба оказалась к ним благосклонна! Навстречу измученным людям шли кочи тех самых знакомых поморов, с которыми голландцы познакомились еще во время своего второго похода. Русские промысловики спасли коллег, снабдив их хлебом и удивительно вкусными копчеными гусями. Вместе с поморами ободренные моряки Баренца распили последний литр вина. Затем поморы и голландцы дружески расстались.

4 августа невольные зимовщики были уже возле устья реки Печоры, затем прошли весь Кольский залив, и 18 сентября завершили свою беспримерную северную одиссею в маленьком поморском селении Кола, ныне городе-спутнике Мурманска. Там уже бросило якорь судно упомянутого нами Яна Корнелиуса Рейна, который и взял на борт своих героических соотечественников.

В память о путешествии голландцы оставили в Коле одну шлюпку, а другую захватили с собой. Долгое время «шлюпка Баренца», как напоминание о людском мужестве, стояла в Коле на территории Гостиного Двора. К сожалению, лодка «потерялась во времени». Что же касается другой шлюпки, то она по сей день находится в амстердамском музее. Голландцы очень гордятся бесценным экспонатом.

Остается добавить: с тех пор именем Виллема Баренца названы море, острова и город на архипелаге Шпицберген. Интересно и то, что в XIX веке норвежская экспедиция обнаружила «дом Баренца» на Новой Земле на удивление хорошо сохранившимся. В хижине находились посуда, медные монеты, настенные часы, мушкеты, алебарды, астрономические и навигационные инструменты, а так же письменный отчет о зимовке, спрятанный в трубе.

Песнь о храбром Гудзоне

Точная дата его рождения неизвестна. Мы знаем только, что родился он в славном городе Лондоне, возможно, в 1570 году, и много лет провел в море. Скудные источники вскользь сообщают, что Генри Гудзон (1570-1611?) прошел долгий путь от юнги до капитана.

Англичане — народ чрезвычайно предприимчивый. Пожалуй, не было в то время стран, с которыми они бы не торговали и которые не пытались бы, при случае, захватить. Россия самым непосредственным образом входила в круг интересов английских торговцев. Во-первых, там можно было поживиться столь необходимыми для британского флота льном, пенькой, воском. Во-вторых, англичане всерьез интересовались ее территориями, чтобы затем при малейшей возможности хоть что-то прибрать к рукам. Русским людям нужно было держать ухо востро — за английскими купцами всегда следовали солдаты. Пример тому — печальная участь Индии.

В то время наша родина (или, как ее тогда называли европейцы, Московия), вытесненная с балтийских берегов шведами, имела один-единственный порт для торговли с Европой – Архангельск. И находился он на далеком севере. Английские купцы одними из первых пронюхали туда дорогу и наладили с поморами самую активную торговлю. Для этого ими и была создана знаменитая Московская торговая компания, имевшая «королевскую грамоту» – первый признак того, какое важное значение придавали этому направлению британские монархи! Бывавшие в Архангельске торговцы компании, наслушавшись рассказов поморов о плаваниях во льдах, как и голландцы, желали найти самый короткий путь в Китай. «Северная трасса» позволила бы им не только в несколько раз сократить расходы на плавания, но и нешуточно обогатиться.

В 1607 году компания для этих целей и наняла известного капитана Генри Гудзона.

Можно не сомневаться в том, что Гудзон знал о предыдущих попытках голландцев проникнуть на Дальний Восток и учитывал опыт Баренца. Так или иначе, он вышел на корабле из английского порта в Северный Ледовитый океан и взял курс на северо-запад.

В начале июня судно добралось до Гренландии и осторожно двинулось вдоль ее восточного берега в направлении Севера. Гудзон составлял при этом подробную карту района. Наконец, лед преградил ему путь. Корабль повернул на восток. После почти месячного пребывания в открытом океане Гудзон достиг архипелага Шпицберген. Какое-то время судно находилось возле его северной оконечности. Было весьма свежо: матросы поеживались от холода. Налетали то дождь, то снег. Гудзон и его команда имели возможность наблюдать сплошные льды впереди. До Северного полюса их отделяло чуть более тысячи километров (пятьсот семьдесят семь морских миль), но продвинуться вперед даже на короткое расстояние не представлялось возможным. Было от чего впасть в тоску! Ледяное безмолвие прерывалось разве что угрожающим поскрипыванием корабельного корпуса, и свистом «норд-оста» в снастях. Поразмыслив, капитан решил возвратиться в Англию.

В 1608 году Гудзон повторил попытку. Он попытался пробраться восточнее, и достиг Новой Земли. Увы, все закончилось тем же конфузом: проклятый лед не оставлял ни малейших шансов. Таким образом, камнем преткновения для голландцев и англичан оставались восемьдесят градусов северной широты. Дальше — ни-ни. Слабым утешением был отчет Гудзона о возможности охоты на китов на Крайнем Севере, послужившим в дальнейшем развитию английского китобойного промысла. Но это — явно не то, что от бравого капитана ожидали боссы Московской компании.

Судя по всему, англичане разочаровались в Гудзоне. Однако упрямый Генри, обладая всеми качествами исследователя — мужеством и несгибаемостью, решил продолжить игру. Он нанялся теперь уже к голландцам, в компанию, которая называлась Ост-Индской. Соотечественники Баренца, несмотря на печальный опыт, не собирались унывать. Они снарядили для британца судно «Халве Маан» и благословили Гудзона на поиски все того же «северного пути».

В мае 1609 года «Халве Маан» направился к Новой Земле. Однако дойти до нее Гудзону было не суждено: взбунтовалась команда. Остается только гадать, что послужило причиной недовольства, но факт есть факт: вместо того, чтобы продолжить выбранный курс, корабль повернул на запад, пересек Атлантический океан и достиг острова Ньюфаундленд в Северной Америке. Стоит напомнить: хоть европейцами и делались первые попытки заселения Нового Света (так, они уже основали форт Джеймстаун и совсем недолго оставалось до исторического прибытия в Америку судна «Мэй Флаур» с переселенцами на борту), Северная Америка для Европы по-прежнему была «терра инкогнито» — неизвестной землей. Четыре месяца Гудзон потратил на исследование ее пустынных берегов. Он даже проплыл вверх по течению реки, носящей ныне его славное имя. Ко всему прочему 11 сентября 1609 года им был открыт остров Манхэттен.

Увы, путь в Китай и Индию нащупать Гудзону не удалось.

В дальнейшем удача окончательно отвернулась от этого незаурядного человека. Вернувшегося в Англию моряка арестовали за плавание под чужим флагом (английские законы ревниво относились к конкурентам Британии – голландцам, и защищали свои торговые пути). Скорое освобождение из-под стражи не принесло капитану счастья. В 1610 году на корабле «Дискавери» теперь уже под родным флагом Гудзон отправился в последнее путешествие, взяв с собой своего малолетнего сына. Начиналось оно будто бы удачно: «Дискавери» прибыл к Исландии, затем к Гренландии, обогнул ее южную оконечность и направился на запад – в направлении предполагаемого Китая.

Казалось, тот самый «северный путь» наконец-то найден. Однако разочарование не заставило себя долго ждать. Корабль достиг пролива (который носит сейчас имя Гудзона»), двинулся вдоль побережья на юг, и в августе 1610 года вышел к заливу (который тоже сейчас носит имя Гудзона). Следующие несколько месяцев Гудзон картографировал побережье Америки. Насупили холода. «Дискавери» надежно застрял во льдах в заливе Джеймс. Гудзон отдал своим людям приказ сойти с корабля на берег.

Кто знает, что случилось той тяжелой зимой. В наскоро построенном, засыпанном снегом жилище, испытывая неизбежные трудности с продовольствием и обогревом, команда Гудзона вынуждена была прозябать до наступления теплых деньков. Скученность, однообразие существования, скудная и невкусная пища сыграли свою роль. Скорее всего, многие болели цингой. Не исключено, что сам Гудзон не обладал обаянием и предприимчивостью Виллема Баренца, и не смог сплотить вокруг себя разношерстный портовый сброд, которым комплектовали тогда британские суда (достаточно вспомнить «Остров сокровищ»). Возможно, он был груб и резок. Скорее всего, уже тогда среди экипажа «Дискавери» возник глубокий раскол.

Весной 1611 года, после того, как залив освободился ото льда, Гудзон решил продолжить борьбу. Не тут-то было! Тлеющий фитиль недоверия привел к пожару, недовольство выплеснулось наружу, и на судне вспыхнул бунт, который на этот раз имел для Гудзона самые печальные последствия. История скупо сообщает: самого капитана, его сына и еще семерых матросов бунтовщики высадили посреди моря на лодку, не оставив им ни воды, ни пищи. Больше о судьбе несчастных ничего неизвестно.

Экспедиция Василия Чичагова

Мысль о том, что северные моря могут не замерзать, не давала покоя великому помору Михаилу Васильевичу Ломоносову. Русский самородок, все детство которого прошло на Севере, не раз ходил со своим отцом по бурным водам Белого моря, на себе испытав нрав арктической погоды. Приходилось сталкиваться ему и с тяжелыми льдами. Тем не менее, он был твердо уверен – тот самый «северный путь», который безнадежно искали Баренц и Гудзон, существует.

Как и Баренц, Ломоносов не сомневался: летом солнечные лучи, пусть и слабо, но все же нагревают океан, позволяя ему хотя бы на короткое время освободиться ото льдов, так что на широте около восьмидесяти градусов в восточном направлении обязательно должна находиться чистая вода. Доказывая свою правоту, Михайло Васильевич ссылался на созданную им теорию электричества, согласно которой частые северные сияния указывают на существование открытого моря. Он также обращал внимание мореплавателей на направление течений, замеченных около Шпицбергена, и не сомневался: летом сильные ветра отгоняют ледяные поля дальше к полюсу. Следовательно, полагал ученый, в июле-августе между Шпицбергеном и Новой Землей путь открыт. Что касается восточной оконечности материка Евразии, то, благодаря походам двух замечательных мореходов, Витуса Беринга и Алексея Чирикова, которые, по заданию Петра I, еще в начале XVIII века провели успешный поиск побережья Северной Америки, мир уже знал: между Евразией и североамериканским континентом существует широкий пролив. Следовательно, стоит только проявить государственную волю — и сулящая огромные стратегические возможности «северная дорога» станет реальностью.

Ломоносов не являлся мечтателем, который откладывает задуманное в долгий ящик. Обосновав свои предположения, и посоветовавшись с такими авторитетами, как президент Адмиралтейств-коллегии И. Г. Чернышов и специалист по морской навигации А. И. Нагаев, он направился к императрице Екатерине II. Гениальный ученый обрисовал «матушке государыне» самые радужные перспективы. В случае удачи Россия моментально стала бы настоящим монополистом в области торговли с Дальним Востоком и утерла бы нос всей Европе — прежде всего, конечно же, англичанам. Государыня всерьез заинтересовалась проектом и задумалась, кому бы поручить это чрезвычайно важное государственное предприятие. «Матушка» раздумывала недолго.

Василий Яковлевич Чичагов (1726–1809), старый «морской волк», хлебнувший лиха на капитанском мостике, был потомственным дворянином. Путь в моря таким, как он, дворянским детям, пролегал через петровскую Школу навигацких наук. После ее окончания совсем еще юного гардемарина отправили в Британию. Там отрок Василий получал дополнительное образование на кораблях королевского флота, взлетая по вантам на реи мачт, драя палубу, стоя на вахтах и прилежно знакомясь с морским делом, в котором, стоит признать, англичане во все времена были большие доки. В 1742 году, умудренный опытом, он вернулся на русский флот. Природа щедро наградила Чичагова пытливым умом и постоянной тягой к самообразованию. Молодой человек, не имевший протекции, тем не менее, энергично продвигался по карьерной лестнице и, наконец, был удостоен внимания русских императриц — поначалу Елизаветы Петровны, а затем и Екатерины Великой. И та, и другая относились к талантливому морскому офицеру с поистине монаршей благосклонностью.

Василий Яковлевич получил чрезвычайные полномочия. О безграничном доверии и уважении Екатерины к самому начальнику и к командирам кораблей его отряда свидетельствует уникальный факт: все три судна, которые строились для экспедиции в уже знакомом нам поморском поселении Кола, получили их имена — «Чичагов», «Панов» и «Бабаев». Невиданное дело в истории военно-морского флота!

Меньше всего Ломоносов и императрица желали, чтобы о задуманном плане узнали в Париже и в Лондоне. Секретность начавшегося 9 мая 1765 года похода была беспрецедентной. Сам Чичагов узнал об его истинных целях только тогда, когда его маленькая «эскадра» вышла в Баренцево море. Именно там, согласно предписанию, он и вскрыл особый пакет, который содержал все детали предстоящего плавания и давал самые подробные указания насчет того, как вести себя в той или иной ситуации.

Чичагову предписывалось держать курс на Северный Полюс. Без Ломоносова здесь, разумеется, не обошлось. Ученый собственноручно составил план, имеющий название «Примерная инструкция морским командующим офицерам, отправляющимся к поисканию пути на восток Северным Сибирским океаном». Многие историки уверены, что это была первая в мире программа научных исследований. Ломоносовская «инструкция» включала буквально все. Так, в обязанность подчиненных Чичагова входили метеорологические, гидрографические, астрономические наблюдения, анализ течений и приливо-отливных явлений, слежение за льдами, измерение глубин моря и его температур, определение отклонения компаса при приближении к полюсу, собирание образцов минералов, описание животного и растительного мира и, по возможности, добыча экземпляров редких биологических видов. В случае встречи с жителями неведомых земель или островов моряки должны были описать их нравы, одежду, занятия, жилища и пищу. Показательно, что на примере научной программы Ломоносова подобным образом сегодня разрабатываются все современные программы полярных исследований.

Баренцево море встретило корабли Чичагова крайней непогодой. Дули сильные ветра, от которых гнулись мачты. То и дело навстречу попадались массивные льдины – их приходилось огибать с чрезвычайной осторожностью: любое столкновение могло повредить деревянные корпуса. 17 июня суда бросили якорь в заливе Кломбай на Шпицбергене. Через неделю поход к Северному Полюсу продолжился, но он оказался недолгим. Вновь навстречу деревянным судам выдвинул свои несокрушимые бастионы грозный противник — лед. Поначалу он преграждал путь из залива. Миновав эти ледяные заторы, корабли направились было на северо-запад к Гренландии, однако вскоре ледяные торосы заставили русских повернуть к Шпицбергену. Северная восьмидесятая широта и для русских оказалась неодолимой преградой!

20 августа экспедиция вернулась в Архангельск.

Матушка императрица была очень недовольна скромными результатами. Противники Чичагова — разумеется, нашлись и такие — тут же обвинили бедного Василия Яковлевича в недостаточной настойчивости. Столичные стратеги упрекали удрученного командира в нежелании найти Северо-Западный проход. Конечно, легко руководить подобными операциями из петербургских кабинетов! Адмиралтейств-коллегия решила повторить плавание.

Несмотря на сыпавшуюся со всех сторон критику, вновь утвердили кандидатуру Чичагова. В Архангельске закипела работа. Суда еще более тщательно готовили к встрече со льдами, дополнительно укрепляли корпуса, запасали продовольствие и зимнюю одежду. Затем корабли перешли на родину их создания – во всю ту же поморскую Колу, чтобы весной попытать счастья.

В мае 1766 года Чичагов взял курс на остров Медвежий. 31 мая показался вдали уже хорошо знакомый Кломбай. В залив, однако, помешал зайти сплошной лед. Корабли отправились дальше на север, который встретил их сплошными туманами, дождями и снегопадами. На судах обледенел такелаж. Возле Гренландии моряков «приветствовали» непроходимые льды. Все попытки найти проход были безуспешны. Экспедиция повернула к Шпицбергену, достигла его северной оконечности и окончательно была остановлена льдами, казалось, бесконечно простиравшимися к полюсу. Опять восьмидесятая северная широта! С тяжелым сердцем Чичагов отдал приказ о возвращении домой.

10 сентября 1766 года Архангельск вновь увидел три потрепанных бурями судна, которые бросили якорь на его рейде. Василий Яковлевич взялся за перо, в своем рапорте уверяя начальство: «северного пути» не существует. Старый волк с горечью рапортовал императрице, что «…за неизмеримым количеством льда во все время нашего плавания, как Гренландского берега, так и сквозь льды проходу не усмотрено, и по всем видимым нами обстоятельствам северный проход, за непреодолимыми препятствиями от льдов, невозможен».

Тем не менее, экспедиция не была напрасной. Инструкции, данные морякам Ломоносовым, не пропали даром. Чичагов и его товарищи сделали два великих океанографических открытия. Во-первых, удалось доказать, что центральная часть Арктики с вершиной у Северного полюса даже летом полностью покрыта паковым льдом. Во-вторых, внимательные наблюдения привели к правильному выводу — в Северном Ледовитом океане ледяные поля постоянно дрейфуют с востока на запад.

Профессионализм старого моряка был очевиден даже его недругам. В условиях штормов, туманов и постоянной опасности, кроящейся в столкновении судов с тяжелыми ледяными массами (представьте себе три крошечные деревянные «скорлупки», затерявшиеся в Арктике, которые в любую минуту могли погибнуть от шторма или от сжатия их льдами), он без потерь сумел привести корабли к родным берегам. Чичагова стали именовать «адмиралом Гренландского моря».

Самый важный вывод из неудавшейся экспедиции заключался в том, что российское правительство больше не снаряжало суда для походов в северном направлении. А зачем? Русские узнали главное: попытки на деревянных парусниках пройти по Северу к Дальнему Востоку обречены на провал.

Как в Арктику попал Горацио Нельсон

Судя по всему, экспедиции Чичагова остались для европейцев полной тайной. Иначе те же самые англичане надолго бы успокоились. Со времен Гудзона они упрямо продолжали искать «чистую воду», которой, как мы с вами сейчас хорошо знаем, в Арктике попросту не могло существовать. Одна из таких попыток осталась у многих в памяти благодаря тому, что в ней еще мальчишкой участвовал будущий адмирал и национальный герой Великобритании — Горацио Нельсон. Речь пойдет о плавании к полюсу английского путешественника Константина Джона Фибса.

Офицер флота Ее Величества, по совместительству — ботаник и натуралист, Фибс был до крайности упорен и самонадеян. 4 июня 1773 года, командуя маленьким отрядом из шлюпа «Рейсхорс» и бомбардирского корабля «Каркасс», он отправился из Дептфорда прямиком к Северному полюсу. В составе экипажа «Каркасса» и оказался четырнадцатилетний Горацио, который буквально умолил начальство взять его в эту, сулящую не только опасности, но и будущую славу, полярную экспедицию.

Не удивительно, что с Фибсом повторилось то же самое, что и с Чичаговым. На британские корабли набросились пурга, туманы и снегопад, а чуть севернее полярного круга у Шпицбергена «Рейсхорсу» и «Каркассу» вообще преградила путь непреодолимая сверкающая стена льда. Британцы уперлись в пресловутую восьмидесятую северную широту (80,48°), дальше которой им было не протолкнуться. Более того, произошла внезапная подвижка полей. Оба судна оказались в ловушке. Теперь англичанам пришлось думать не о лаврах первооткрывателей короткой дороги к фарфору и шелку, а о собственном спасении. День шел за днем, неделя за неделей, полярное лето таяло, а ледяные тиски все более сжимались. С большим трудом удалось прорубить канал до «чистой воды».

В один из тех драматических дней и «отличился» Нельсон. Стоя на вахте, он увидел рядом с судном белого медведя, схватил мушкет и, бросив пост, помчался за будущей шкурой. Герой Трафальгара чуть было не затерялся в окружавшем корабли плотном тумане и не погиб. В итоге туман рассеялся, медведь благополучно удрал, горе-охотника заметили с судов. Стоит ли говорить, что при возвращении мальчишки на борт ему всыпали по первое число за дезертирство и безрассудность.

Судам Фибса все-таки удалось вырваться из плена и благополучно вернуться. Участников подобных авантюр на английском флоте шутливо звали «синими носами». Надо сказать, они с гордостью носили это прозвище. Следует отметить: Фибс оказался первым из европейцев, который составил подробные описания белого медведя и белой чайки. Он также опубликовал книгу воспоминаний о своем незадачливом путешествии.

Бесстрашный житель Шпицбергена

В то время, когда, выбиваясь из сил, офицеры и матросы флота Ее Величества пытались штурмовать «вершину мира», на архипелаге Шпицберген, до которого они с таким трудом доходили, спокойно ловили рыбу и добывали зверя уже хорошо знакомые нам русские обитатели Севера. Иногда там оставалось зимовать до двухсот человек.

Жила-поживала на Груманте (русское название Шпицбергена) и настоящая знаменитость! Посещавших архипелаг в конце XVIII — начале XIX столетия иностранцев приветливо встречал старожил тех мест – русский промышленник Иван Старостин. Восхищенные иноземцы величали помора Ивана «королем Шпицбергена» и «богатырем-философом». Старостин, по воспоминаниям норвежских зверобоев, был крепок, здоров, румян и носил окладистую бороду. Как следует из рассказов, впервые «король» оказался на архипелаге еще в 1780 году. Он стал ездить сюда на промысел почти каждое лето, а после смерти жены сделал остров Западный Шпицберген местом своего проживания, занимаясь охотой и рыбным промыслом. Здесь у «философа» были большой жилой дом, срубленный из крепкой сосны, а также баня и кузница. С места, которое облюбовал помор, расстилалась ширь Гренландского моря. Крутой берег украшали горы и ледники, спускающиеся к самой воде.

Иван Старостин прожил на Груманте тридцать девять лет. Умер он глубоким стариком в 1826 году, и похоронен недалеко от избы на мысе, который получил его имя. Скандинавские археологи в шестидесятые годы XX века производили раскопки на месте его жилища, и обнаружили там русские монеты, шахматы, глиняную посуду, охотничье и рыболовное снаряжение.

Продолжение следует…