Ради чего живем

Ради чего живем

Воспоминания первостроителя новосибирского Академгородка

Родилась я и выросла в деревне. И воспитала меня простая, чистая, открытая, добрая матушка-деревня Степановская Кировской области. Названа она именем моего деда Степана. Наши предки, как мне рассказывала старшая сестра Мария, родом из Болгарии. Там был какой-то бунт, и они перебрались в Россию. Место на берегу Камы, где они поселились, стало называться деревня Габово — по фамилии основателя, моего прадеда болгарина Иойло Габо. Она есть до сих пор.

Фамилия Габо по-нашему стала — Габовы. У прадеда был сын Степан. А у него была большая семья: три дочери, три сына — Тимофей, Егор, Ефим. Степан Иолович, наш дед, решил отделиться, облюбовал место вблизи трактовой дороги на берегу речки Каи, притока Камы. Перебрались туда. Вырубили лес, построились, расчистили луга под покосы, развели домашний скот. Дочери повыходили замуж в соседние деревни, а сыновья поселились все на одной улице. Старшие братья возвели добротные дома с пристройками, в которых и сейчас живут внуки и правнуки. В родительском доме остался младший Ефим, мой отец.

Деревня не любит ленивых. Раньше говаривали: наступил прекрасный день — не одолела б только лень. Я выросла в многодетной трудолюбивой семье. Нас было девять детей. С пеленок учили нас труду, воспитывали терпение, выносливость, доброту, согласие, прививали любовь к природе, всему живому. Мудрые, сильные, смелые, любящие родители Ефим Степанович и Елена Прокопьевна научили нас всему, что нужно в жизни деревенскому человеку: как растить хлеб от зернышка до готового пирога на столе, как сделать одежду от льняного семечка до готового полотна, как пошить все от ночной рубашки до верхней одежды.

Именно здесь, в деревне, были заложены все мои жизненные основы, которые и помогали мне в жизни: в трудные военные годы, а затем на строительстве Братской ГЭС и Академгородка. Постараюсь рассказать, что помню и как смогу. Может, кому-то это напомнит свое пережитое, а подрастающее поколение сумеет лучше понять нас, старших: почему мы так жили и ради чего.

Деревенское детство

У Ефима спозаранку баня затопилась. Знать, Лена разрешилась. Кто же появился на белый свет? Две дочери и два сына уже есть. «Животик кругленький был, наверное, девочка», — судачили соседи. А денек-то хорош, весна. Все от долгой зимы просыпается. Да, в этот счастливый день, 14 апреля 1934 г., родилась я, Валентина Габова.

Тятенька утречком, помолясь перед иконами, с благословения бабушки Надежды Васильевны (маминой мамы) пошел с топориком в лес вырубать березовый очеп, на чем будет висеть и качаться зыбка — люлька, сделанная из липовой коры, с соломенным матрасиком, подвешенная к потолку на льняных веревочках.

 

Папа, Ефим Степанович Габов, имел образование в объеме приходской школы. Прошел Гражданскую войну, был контужен, лечился в госпитале. Был председателем сельского совета. Мама, Елена Прокопьевна, работала в колхозе. В сенокосную страду метала зароды — складывала сено в стога на зиму. В посевную сеяла вручную из решета, подвешенного на груди: сеялок еще не было.

Пахали на конях плугом. Лен обрабатывали вручную. Пряли, ткали — полностью одевались. Производили своими руками одежду, обувь, головные уборы. Продукты питания выращивали сами и заготавливали на круглый год. Деревня-матушка научила всему.

В колхозе была кузница, водяная мельница, большая площадь для коллективных сборов и гуляний, скотный двор, конный двор, изба-читальня, где проходили и вечерки молодежи, и торжественные вечера. Еще льнокомбинат, где полностью обрабатывался убранный с поля лен. Это и были наши «университетские аудитории», где нас учили предстоящей жизни.

Самое светлое, радостное время! Конечно, бывали в жизни всякие периоды, целые годы, которые не хочется и вспоминать. Но деревенская жизнь — прозрачная, жизнерадостная. Люди добрые, все как родные, доброжелательные. И все места и местечки, где родилась и выросла, и близки, и обследованы, и любимы — они мои.

Вспоминаю ясли. За окном просторная площадка. Все большие гулянья и великие праздники проходили здесь. На площадке располагались качели и «гигант». Это был высокий, прочно вкопанный деревянный столб, наверху которого «сковородка» с четырьмя кольцами, к ним привязывались веревки с сидушками. Смельчаки раскачивались, вращаясь по кругу. Рядом с площадкой — правление колхоза, деревенская кузница, изба-читальня.

В ясли приводили с годовалого возраста, как только ребенок вставал на ножки. Рядом с яслями, чуть поодаль, размещались скотные и конские дворы. Туда маленьким запрещали ходить одним, только с родителями. Наши нянечки знали много разных песен и всяких игр, водили нас в лес и рассказывали обо всех деревьях, о травках лечебных и ядовитых, о грибах и ягодах. Мы в этих лесных походах многому учились. А главное — беречь и любить природу и землю-матушку, кормилицу нашу.

С детства приучили нас уважать старших, прислушиваться к их советам, почитать стариков. Нянечки-воспитатели нам рассказывали, как все живое связано между собой, и всякие поучительные истории. Вот, к примеру, у Апроськи Алешихи (Ефросиньи Алексеевны) и продолжения рода нет, видать, греховодные они — вот Господь Бог детей и не дал. Взяли девочку из детдома — и ту Господь прибрал…

Многому нас научили еще до школы.

Вятский народ — очень гостеприимный, ласковый. У нас в деревне, когда мы росли, все жили одной семьей. Каждый знал, что чьи-то дети как бы и его тоже. Всем миром их должны оберегать, учить, направлять.

Кузнец Алексан — Александр Емельянович — творил чудеса. Из куска железа он мог сделать что угодно: нож, вилы, подкову. Нам, малышам, было интересно, как подковывали лошадей, да и хотелось поддувалом поработать. Всю деревенскую детвору он учил кузнечному делу. Мы любили помогать ему, раздували меха. Он подбирал тех, кто посильнее: а ну-ка давай молоточком, а ну-ка еще вот это сделай… И каждому поручит дело. Потом тем, кто хорошо поработал, по карамельке выдаст. И скажет: «Ой какой ты молодец! Вот вырастешь — будешь моим заместителем, подкузнечным!»

Военные годы

Какое радостное было мое детство — среди доброжелательных, трудолюбивых людей. Но резко оно оборвалось. Летом 1941 г. началась война. Такое не забыть никогда!

Скачет на коне по полю верховой и громко кричит: «Война началась! Гитлер напал на Россию!» На всю округу зазвенел тревожный звон. Били по стальному лемеху от плуга. Все поспешили к правлению колхоза. Мы, дети, не совсем понимали, что случилось, но чувствовали: что-то страшное, жизненно важное.

Все собрались у правления колхоза. Уполномоченный из района объяснил печальную обстановку. Казалось, над деревней нависла грозная туча и сейчас задрожит от грома земля и начнется ураган страшной силы. Так отложилось в детском сознании.

На другой день, 23 июня, провожали в солдаты…

Нескончаемым потоком от районного военкомата (семь километров от нашей деревни) тянулись конные повозки с новобранцами. По обочине трактовой дороги стояли провожающие, высматривая своих. Далеко разносился надрывный плач и причитания. А где-то разухабисто играла гармонь, лились частушки про скорую победу и отважных воинов, про любовь и разлуку.

Слышалась песня «Как родная меня мать провожала». Ночью горели костры. Не было видно конца движущимся повозкам. Помню, как плакала тетя Анна с малышкой Тоней на руках. А мы с двоюродной сестрой Лидой должны были идти в первый класс. Лиде пришлось водиться с младшей сестренкой.

На фронт ушли два маминых брата — дядя Ваня, колхозный счетовод, и дядя Коля, механизатор, и два старших сына, мои братья Вася и Афоня. Не прошло и недели, а из деревни ушли все мужчины и молодежь, что постарше. Сколько мы пролили слез в эти дни, провожая родных!

Вскоре стали приходить похоронки. Соберутся женщины, к кому похоронка пришла, наплачутся, попоют печальные песни. И опять за работу. Все легло на плечи женщин и детей, расслабляться было некогда.

Мы, первоклассники, 1 сентября пришли в школу только на перекличку, чтобы познакомиться с первой учительницей Антониной Николаевной, и тут же пошли работать вместе с ней на колхозные поля. За парты сели лишь после того, как убрали весь урожай и выкопали картошку.

Тяжело досталось нашей маме. Семья большая. Полон двор домашнего скота. В октябре 1941 г. родилась сестренка Нина. Помню, как мама прибегала на обед, чтоб покормить малышку. Видела я, как капали мамины слезы, а рядом с ревностью глядела на маму четырехлетняя Юля: ее уже некогда было маме приголубить…

Папу на фронт не взяли по здоровью. В Гражданскую он был контужен, долго лечился и теперь работал председателем сельсовета.

Мы редко его видели. Да и у нас не было свободного времени. Я уже была в ответе за все дела по домашнему хозяйству. Мария, которая была старше меня на четыре года, работала вместе со взрослыми на колхозных работах.

В семье у нас всегда был строгий распорядок. У каждого свои обязанности, каждый за что-то отвечал. Находили время напрясть шерсть и навязать рукавички и носочки для солдат — отправляли посылочки на фронт. Помню: усталые женщины сядут на завалинку под большую развесистую березу у нашего окна и запоют — о любимых своих. А руки их все работают, им некогда отдыхать. Они вяжут, шьют, вышивают или куклы детям мастерят.

Мы быстро повзрослели. Были физически развитыми и здоровыми. Но однажды я не рассчитала своих сил и чуть не поплатилась жизнью.

Пришел папа на обед домой и говорит: «Картошка уже почти у всех окучена. Окучник под окном у Апроськи Филихи». Я пообедала, первой вышла из-за стола. И пошла за окучником. Окучник — это плуг весом 60 килограммов, впереди колесико. Поддерживаю, качу его по ровной дорожке. До калитки в изгороди еще далеко. Решила перебросить его через изгородь, так быстрей. Подняла на нижнюю жердочку, а потом все выше, выше и так перебросила с великим усилием и потихоньку докатила до дому. Но внутри тела что-то хрустнуло и опустилось. Картошку окучили. А я к ужину не могла дойти и до стола. Привезли фельдшера. Долго она меня осматривала, осторожно ворочала и родителям тихо сказала: «Не жилец Валя. Опущены все органы…» Сенокосная пора — а я подняться не могу. Даже повернуться нет сил: беспомощна. Болит спина и все внутри. Со мной обращаются как с маленьким ребенком. Бабушка Надежда Васильевна каждый день топила баню. И правила меня, делала массаж с головы до ног. В баню она меня унесет, а из бани — у нее уже нет сил. Так в бане и ночевали.

По угору наш дом крайний стоял. Все звено, в котором я работала, собиралось у нас под окном на завалинке, и от нашего дома шли на покос. Подойдут ко мне: «Че ты, Валя, залежалась? Копны таскать некому. И песню запеть некому». После уж мама рассказывала, что это они со мной попрощаться заходили.

А моя бабушка упорно возилась со мной. Бывало, скажет: «Потерпи, миленькая, потерпи, постепенно, не сразу, с Божьей помощью все на место поставим, будешь какой мама родила. Боженька да Матерь Божья нам помогают!» И я верила. Верила, что золотые руки бабушки да Божья помощь поднимут меня с постели — и я буду здорова.

И 1 сентября 1942 г. я поднялась и, как здоровый ребенок, пошла в школу.

В школе учились в одном кабинете по два класса: первый и третий, второй и четвертый. Было два учителя. На переменах мы водили хороводы и играли в разные игры: «Во кузенке», «А мы просо сеяли», «Как у наших у ворот», «Цепи кованые», «Перетягивание каната» — кто сильней, «Вам барыня прислала 100 рублей» — на внимание. Все вместе разыгрывали пьесы и организовывали концерты для родителей. Это были праздники для всех, где пелись песни, читались стихи и письма с фронта.

После уроков, пообедав, мы шли с учительницей Антониной Николаевной на колхозные работы. Она так интересно организовывала труд и разные соревнования, что всегда хотелось петь. Что мы и делали.

Старшая моя сестра Елена Ефимовна — заслуженный учитель. Во время Великой Отечественной войны она организовала в районе детский дом. Ездила искала беспризорных детей по деревням. С помощью районной парторганизации собрала педагогический коллектив и мобилизовала его на создание нормальной жизни и учебы для осиротевших детей. О ней много писали в газетах. Брат Вася, вернувшись с войны, пошел по стопам старшей сестры — стал сельским учителем. Брат Афоня с детства мечтал о медицине. Он всю войну прошел офицером медицинской службы. Встретил Победу в Польше. Чуть не женился на польке. Но потянула малая родина, вятские просторы.

Как я стала агрономом

Я закончила четыре класса в Кайской начальной школе. На семейном совете папа сказал: «В пятый класс в село Афанасьево Валя не пойдет, до школы целых восемь километров. Читать, считать, писать научилась, как жизнь восстановится — пойдет учиться дальше. А пока… в колхозе не хватает рабочих рук!»

Папа был у нас большой начальник, но старшие дети его переубедили. Нет, Валя пойдет учиться в пятый класс, а жить будет у Васи, старшего брата. Ходить будет — транспорта ведь никакого — на лыжах. Она разрядница по лыжам!

Я так обрадовалась: мне же хотелось учиться дальше, я даже решила уже, что буду учиться на ветеринара. Так и стала я учиться дальше. По утрам мама меня собирала. У нас волков много было в Вятской губернии — ночами, бывало, воют совсем рядом, а у кого плохие овчарни — вытаскивали ягнят… Вот мама нащиплет лучины, бересты даст, спички, молитву прочитает, скажет: «Валя, тебя волки не догонят». Волки боятся огня. Я факел разожгу — и на лыжи. Только встала и — фьють! Легкая была — тогда ведь как научились ходить, так и на лыжи сразу вставали. Так весь пятый, шестой, седьмой классы и бегала я в школу на лыжах.

В Афанасьеве была, конечно, уже другая жизнь — благодать: и в библиотеке посидишь, и в кружках позанимаешься, и в кино сходишь. Там в пионеры меня приняли. «Будь готов — всегда готов!» — такую давали клятву. Носила значок БГТО — «Будь готов к труду и обороне». Но дома все равно ждала колхозная работа, когда приходила на выходные. А бывало, что и среди недели скажут: «Валя, ты приди помоги, вот то-то и то-то надо сделать».

Тогда обязательным образованием считалась семилетка. Когда я закончила семь классов, в деревне говорили: «Ефим, да ты Валю-то на певиччу отдай — смотри, как баско поет. И голосок-то какой хороший! И ведь любую песню запой — вытянет!» А папа отвечал: «Вся деревня поет, вся округа поет, а Валю отправим, чтоб по науке хлеб ростить училась. Есть такая Фалёнская школа полеводов, на агрономов там учат — туда ее и направим».

Август месяц, но ведь с 1 сентября занятия. Все работают: «Валя, а ты куды? Ты посмотри, сколько работы! А ты вот учичься поехала?!» Но вся деревня желала мне доброго пути: «Валя поехала учиться, чтоб по науке хлеб ростить. Научный работник у нас будет!»

Бабушка, мама, папа вышли проводить меня до большой трактовой дороги. Транспорта никакого. Лошади? Заняты! Бабушка благословила меня, прочитала молитву на добрый путь: «Да помоги тебе Господь в добрый час, Валенька!» Мама заплакала — как же, впервые одна в такую даль! На поезде никогда не ездила, да до него еще восемьдесят километров тёпать пешком. Папа наставление дал: «Не забудь, зачем на белый свет родилась! Твори добрые дела на благо Родины, матушки-России и малой родины — деревни Степановской». Что ж, благословили, распрощались.

Восемьдесят километров я прошла за два дня. Переночевала в деревушке на полдороги. А ведь как шла-то: лес, тайга густая, птички повсюду поют, и я иду и песни пою всю дорогу! Налегке, в лапоточках, за плечами легкая котомка. Дошла до станции, впервые на поезде еду. Ой какая благодать! Забралась на верхнюю полку, напеваю, в окна смотрю — только лес назад проносится. До Фалёнок-то недалеко ехать. Не успела опомниться, объявляют: «Станция Фалёнки!» Вышла. Куда идти? Спрашиваю школу полеводов. «А вон двухэтажное здание». Пришла туда.

Посмотрел все мои документы директор Михаил Иванович Угрюмов. Подает обратно и говорит: «На будущий год приедете к нам, годик погулять надо, вам еще пятнадцати нет». А я ему: «Как это? Меня вся округа проводила к вам, чтоб вы меня научили, как по науке хлеб ростить. Я обратно не поеду». Он мне терпеливо: «Ну как не поедешь? Вот тебе документы. Через годик опять приедешь». Встал из-за стола, по голове погладил меня, у меня косищи длинные были, до пояса. «Вот через год приедете — и мы будем вас учить. А сейчас…»

И тут я ему давай рассказывать, как мы в деревне живем, чем занимаемся, как я на фермах работала, и свой скот откармливала, и в колхозе была звеньевой… И всю работу знаю: и как хлеб растить, и как лен растить, и как одежду пошить. Так ему и объявила: «Все равно не поеду! Останусь здесь!»

Ну и что вы думаете? Я две ночи ночевала в директорской приемной! Там у них диван стоял. В котомочке были сухарики, творожок, масло, что мама положила на первое время.

Пока я там два эти дня жила — все вспоминала, как меня бабушка благословила. Думаю: бабушка, Надежда Васильевна, где твои добрые слова? Ты же меня с иконочкой проводила, благословила. Ну почему меня не принимают? Папа же мне сказал: ты не забывай, зачем ты рождена. Рождена, чтобы прославить нашу Родину, чтобы учиться самой и учить других, чтобы вокруг тебя были добрые, хорошие люди. Молилась Боженьке милостивому, Богородице, всем святым…

Не сразу смог директор принять решение. Спасибо Надежде Ивановне, жене его, которая у нас потом растениеводство вела и экзамен принимала, — она, видно, на него повлияла.

Приходят ко мне:

Ну что, — говорят, — давай документы! Дается тебе испытательный срок. Еще посмотрим, как будешь учиться… Общежития уже все заняты, пойдешь жить к тете Груне.

Назначили мне стипендию — 20 рублей, и стала я учиться в школе полеводов. И этих 20 рублей мне вполне хватало! Я была сыта. Подрабатывала на селекционной станции, на папу-маму не надеялась: там сестер и братьев младше меня еще четыре человека…

Жила я припеваючи! С первых же дней организовала художественную самодеятельность. И где только мы не были: по округе ездили, во Дворце культуры выступали… На экскурсии ходили в свободное от учебы время, изучали Вятский край.

Тетя Груня, хозяйка дома, на колхозных работах молотила зерно, а на своем огороде растила помидоры для всего колхоза. Прихожу с занятий — чем заниматься? Ее нет, она в поле. Пойду подменю ее на работе — она бежит домой. Так я у нее годик — как в гостях — пробыла. Отучилась, сдала экзамены, дали мне аттестат и звание полевода.

Юность, работа, любовь…

Приезжаю домой. В райсельхозотделе нет агронома по кормам и пчеловодству. Пчеловодству нас не учили, а агроном по кормам — то что надо! Тут же меня оформляют агрономом по кормам.

Работаю в райсельхозотделе, постоянные командировки по колхозам. Колхозов много, работы много, а агрономов мало. И спрашивают как со взрослого «ученого» агронома — а мне 16 лет! Так началась моя взрослая жизнь.

Везде, где бы я ни работала, у меня была всегда общественная нагрузка. В Фалёнках занималась с комсомольцами, с пионерией. Как вернулась на родину — и в районном клубе, и в райсельхозотделе поднимала художественную самодеятельность. Тут еще дали мне нагрузку — печатать на машинке, быть секретарем. Коллектив небольшой, ставки нет. С самодеятельностью мы по колхозам ездили, ставили концерты, на машинке я печатала сценарии — и это как-то не мешало одно другому, а, наоборот, способствовало тому, чтобы ничем посторонним не заниматься. Днем была работа, а после работы приходилось составлять планы, сценарии, разучивать новые роли…

В моей работе агрономом была и опасность. Я — молоденькая, подвижная, общительная… Куда ни приеду в колхоз — все ребята влюбляются. А я видела в них лишь хороших, верных друзей.

Однажды направили меня в колхоз в командировку. Пешком тогда ходили — а леса там густые. Иду, распеваю песни, строю себе планы: так, приду сейчас, соберу собрание, о чем будем говорить, что мы наметим…

Пришла, отвели мне дом, где квартировать, хозяева хорошие. Познакомились с хозяюшкой.

Вот, Валюша, — говорит она, — тебе в сенках полок, там будешь спать, у нас места много.

А погода стоит — залюбуешься. Попросилась спать на сеновале. Я и дома любила на сеновале, там запах такой! И когда дождик бьет по крыше, приятно. Любимое место было!

Вечером после рабочего дня пошла на сеновал. Хозяйка сказала, где можно лечь, дала подстилушки, пологи тканые. Я там устроилась, полеживаю, обдумываю, как и что у нас прошло, что наметили, что будем делать завтра… И вдруг слышу: кто-то ко мне лезет. Сеновал высоко: конюшни-то высокие. Прислушиваюсь: поскрипывает лесенка. Появляется здоровенный такой мужчина. Я его видела пару раз — в правлении колхоза и на собрании… Ой, думаю, что же делать? Лестница отрезана, тут надо быстрей, стрелой — прыгать!

Так и сделала — как сиганула я с этой конюшни! И бежать! Куда? Быстрее в дом! И к хозяюшке, спрашиваю: кто такой? А она в ответ: «Ой, Валенька, я и забыла, к нам в гости родственник приехал, недавно освободился…» Слава богу, что удачно я приземлилась… Руки-ноги целые. Прыгать-то с конюшни было о-го-го как высоко! Такого никогда не было, я и не думала, что мои поездки по району могут быть опасными. Родственник этот лез же ко мне не по душам поговорить…

Труд агронома нелегкий и ответственный. Постоянные командировки. Моя старшая сестра Мария работала начальником отдела кадров в афанасьевском леспромхозе, куда входило семь больших лесоучастков. У них освободилась должность секретаря директора. Сестра и предложила мне место: и зарплата выше, и командировок нет. Я дала согласие. Директор Егор Иванович Крошечкин пригласил на собеседование и тут же предложил новую для меня общественную нагрузку: принять дела секретаря комсомольской организации. Закрутилась работа: днем — в приемной директора, а вечером — в кругу молодежи, комсомольцев. Художественная самодеятельность, спорт — и опять поездки по участкам. И все это с удовольствием и в радость!

«Судьба играет человеком, она изменчива всегда…» Взыграла и моя судьба и изменила мою радостную жизнь.

В нашем леспромхозе был большой автогараж, и директором этого предприятия работал молодой мужчина: стройный, красивый, очень обаятельный, всегда внимателен и заботлив, уделял мне много внимания. Влюбилась я в него без памяти. Чувства скрыть было трудно. Он даже поднимал меня на руки и целовал при народе.

После недолгих ухаживаний Игорь повел меня в загс. Я даже не посоветовалась с родителями и сестрами. Он для меня был солнышко красное. Думала только о нем — какая жестокая штука любовь!

И вот мы предстали перед родителями как муж и жена Белобородовы.

Стали жить у Игоря. На работу и в гости к маме я уже пешком не хожу, мы ездим на нашем мотоцикле. Я и сейчас вспоминаю с дрожью эти счастливые дни…

Его матушка Мария Анисифоровна Белобородова, бухгалтер леспромхоза, полюбила меня. Но слишком я доверчива была, всем делилась с одной своей близкой подругой. Как позже узнала, она очень мне завидовала, делала все, чтобы ему понравиться за моей спиной. И добилась своего. Он ушел к ней. Как-то конторских работников и служащих временно послали на прорыв — на сплав леса. Меня не взяли, я была в положении. А Игорь поехал, и моя подруга тоже. Она работала в леспромхозе кассиром. Потом мне сообщили, что ночи они проводили в уединении. Так пошло-поехало…

Я все ему прощала, лишь бы он вернулся ко мне. Очень любила и не могла представить себе жизни без него. Душа рвалась на части — ведь меня предали два самых близких человека, а у меня под сердцем шевелился и не давал расслабиться маленький живой комочек, мой будущий сынок.

Они свободно развлекались. Его родители сочувствовали мне, но ничего поделать не могли. У нас родился сын, но их встречи не прекращались. Сына мы потеряли.

Из жизни ушла радость. Все было немило, все потускнело, опустело. Я теряла сознание, когда слышала рокот мотоцикла. Я видела только его. Я любила его без предела. Мне было не жаль и себя, лишь бы он был счастлив и доволен своей жизнью. Пусть он живет с моей подругой, если ему там хорошо, лучше, чем со мной. Я люблю его и хочу, чтоб он был счастлив!..

Не раз покушалась я на свою жизнь — об этом и вспомнить страшно. Но однажды решила: мне жизнь дана Богом, надо все осилить, пережить это испытание. Жизнь — это борьба. Значит, такова судьба. Крест дается по силам. У меня еще есть силы бороться. «Не падай духом, вставай и иди! — говорю себе. — У тебя все еще впереди, родители благословили тебя на большую жизненную дорогу».

Дальше терпеть не было никаких сил. На все я закрыла глаза. Всем мысленно все простила. Все стремятся к счастью — и подруга моя в том числе. Пусть она будет счастливой. Я все бросила — и работу, и комсомол — и уехала к подруге Ларисе Дроздовой в Свердловск.

Трудный это был для меня период жизни. Была борьба с собой — за любовь, за саму жизнь. Меня учили подруги, как приворожить его к себе. Но этого я не хотела. Я хотела настоящей, чистой, сердечной любви, какой она была сначала. А зла никому не желала, да и не было во мне зла, во мне была большая, настоящая любовь. Господь Бог и любимая работа помогли мне.

УЗТМ — это Уральский завод тяжелого машиностроения. Я выучилась на машиниста мостовых кранов, стала работать в 34-м сталелитейном цехе. Как исполнительную, передовую крановщицу, меня часто посылали и на другие краны, в меднолитейку, где за вредность за смену давали пол-литра молока. Первая смена — фасовка, формовка, много шума. Вторая смена — заливка, жара до 70 градусов. Третья смена — выбивка, вся пыль идет кверху.

После смены — спецовку в стирку, а сама сразу в душ, а то встречные не узнают. Но все равно работа очень нравилась, работала с удовольствием. Я делала полезное дело, чувствовала себя нужным человеком!

Занимала себя до предела. Каждый вечер в любимом заводском парке танцы под духовой оркестр. Вечером провожает меня мой стропаль из 34-го цеха, а я не могу с ним даже рядом идти, все мне Игорь мерещится. Но стараюсь забыть — пусть живет как хочет. Во Дворце культуры УЗТМ занимаюсь художественной самодеятельностью, участвую в спортивных соревнованиях. Читаю художественную литературу. Занята каждая минута. И это меня спасает от ненужных мыслей.

Как-то узнала, что срочно требуются рабочие на строительство Братской ГЭС, покорять Ангару. С завода меня не отпускают. Пишу в заявлении: «Выхожу замуж, уезжаем на строительство Братской ГЭС».

На Братской ГЭС в отделе кадров начальник Щуревич говорит: «У нас стоит башенный кран, нет крановщиков, можете сейчас поехать посмотреть».

Я тут же согласилась. Поднялась в кабину крана, проверила механизмы, посмотрела в окно и ахнула — какая красота! Бурлит перекатами красавица Ангара, кругом горы и нескончаемая тайга. Боже милостивый, как это прекрасно!

Сплошная романтика. Жилье в палатках. Клуб, столовая, баня, медпункт — все в палатках. «Комсомольцы-добровольцы, беспокойные сердца, комсомольцы-добровольцы все доводят до конца…» На стройке организован непрерывный ударный труд. И не смолкает музыка, песни под гитару, танцы. Там мы и поженились с гармонистом Федей Котеговым и прожили с ним в мире и согласии 53 года.

Мы были первыми жителями Академгородка

Когда мы с мужем Федором Федоровичем работали на Братской ГЭС, по радио услышали, что под Новосибирском началось строительство города науки. Очень нужны были строители любых профессий. А мы-то уже с опытом: я — машинист башенного крана 7-го разряда и слесарь, а Федя — столяр-плотник, бетонщик. И мы в 1957 г. приехали к родителям Феди в село Легостаево Новосибирской области.

Муж сразу устроился на работу, а я еще была в декрете. Как родила дочку Таню, сразу пошла на первый башенный кран, который тогда работал на Институте гидродинамики.

В Академгородке еще никто не жил, кроме Михаила Алексеевича Лаврентьева в его знаменитом домике.

Когда мы приехали, вначале поселились на станции Третий разъезд. У хозяев был маленький ребенок, а мы жили в подвале. Надо было срочно выходить на кран, не хватало крановщиков, тогда строителей вообще не хватало. Сказали, есть вагончик, где слесари и электрики хранят инструменты. Он был утепленный, нам его перегородили, и мы в одной половиночке устроились, а потом нам его весь отдали. Вот там и жили. И это было удобно. Дороги тогда до Академгородка из города были очень плохие, машины со стройматериалами часто буксовали, приезжали поздно. Говорили: «У нас крановщик на месте до утра». В любое время меня поднимали, и я шла разгружать машины. А потом наш вагончик перетаскивали трактором на новые объекты, пока не дали нормальное жилье. Остальные строители жили на правом берегу, на левом, в Юнгородке, это теперь микрорайон «Щ», в Бердске, на Третьем разъезде. Их привозили на машинах.

Жили мы в лесных зарослях, но нам было не страшно. Иногда встречались лоси, видимо, пробегали по своим старым тропам. Днем я любовалась с высоты башенного крана голубизной Обского моря и разнообразием сибирских лесов. А осенью картина была еще краше: разноцветное покрывало пожелтевших и покрасневших листьев заполняло все пространство вокруг стройплощадки.

Крановщиков, как я уже говорила, тогда не хватало. На курсах их обучали, но немногие могли работать на высоте. И приходилось мне по две, а иной раз по три смены работать.

Первые здания, которые мы строили, — это Институт гидродинамики и угловой дом на Морском проспекте, тот, в котором сейчас управление делами СО РАН. Все силы были брошены на эти объекты. И одновременно строились жилые дома, ученые ждали жилье.

Вот и сдача первого дома. Его жители нашли дорожку к нашему вагончику и приходили благодарить нас. С того дня и нам стало веселей.

Вначале я на одном кране работала, потом на двух. Меня часто перебрасывали на другие объекты. Я любила свою работу, свой кран. Когда возникали проблемы, говорили: «А вон Котегову попросите, она сделает!» Иногда приходилось трудиться по двадцать четыре часа.

Бывало, отработаешь свою смену, приходит Иосиф Петрович Зеленский, начальник СМУ-1: «Валя, ну выйди сегодня на общежитие НГУ. Вот так вот надо! Завтра придет бригада — надо полностью перекрыть этаж, чтобы они начали новый». Если что-то кому-то надо — я обязательно сделаю. У нас были классные стропали-виртуозы Саша Ревякин и Миша Батыргалеев, мы без слов друг друга понимали. Попросила кого-нибудь из них в помощь. Пришла на общежитие, перекусила, тут и Миша подоспел. И дело пошло: весь этаж за ночь перекрыли, и раствор, и кирпичи к утру наготове для строителей, а я пошла домой — отдохнуть. Часочка два посплю, и все — дальше могу работать.

Сейчас удивляюсь: как хватало здоровья, сил? Были молодые, была цель…

И всегда — с песней. Сижу там, наверху, моторы шумят… а я пою и работаю.

Мне сверху весь простор видно. Красотища!

Строительство быстро росло и ширилось, и вскоре было забыто слово «первый» — первый кран, первый дом, первый магазин, первый институт…

…Строительная площадка Института цитологии и генетики. Его возводила бригада С. Н. Бурнышева, уже в то время знаменитая. Только что закончилась короткая передышка: у нас в гостях была группа ученых, каждый из них рассказывал о своем. Один о своих научных изысканиях, другой о поездке за границу, а третий просто говорил «за жизнь». Сотрудники этого института, бывало, на встречи приносили «результаты своего труда»: какие-то новые сорта овощей, фотографии различных зверьков. Частенько они приходили не только поговорить, но и поработать. Брали в руки носилки, лопаты или ломы и занимались подсобными работами. Здание института мы тогда сдали с хорошей оценкой.

Такие встречи воодушевляли нас. Хотелось строить быстрее, лучше — что мы и делали. А как иначе? Ученые ждут институты, дети ждут детские садики и школы и все ждут жилье. И хотелось работать так, чтобы здания, как в сказке, росли не по дням, а по часам.

Помню, бригадир Филипп Соломатин решил с бригадой строить сразу два дома одним краном! Дали две площадки рядом. Другой бригадир Антон Юшкин, когда пришла к нему, усомнился: «А выдержишь наши темпы? Берем обязательство за месяц дом выстроить!» Не испугал он меня, а заинтересовал здорово: думаю, интересно, как получится — за месяц? Приходила пораньше, чтоб к началу рабочего дня у каменщиков все было уже под руками: и раствор, и кирпич. Все пошло хорошо, я успевала подавать строительные материалы. Нелегко было, ни минуты свободной. Зато в результате — большая экономия средств и ускоренные темпы строительства. Не месяц, а всего восемнадцать дней прошло — и четырехэтажный двухподъездный дом был сдан под отделку.

В юном Академгородке совсем не было жилья для студентов. Мы спешили построить угловой дом-общежитие на Морском проспекте. Может, кто из старожилов помнит тот «факел»: загорелся кран, когда коротнуло проводку. Сгорела кабина, но я уцелела, сиганув со второй секции, благо был глубокий снег. Леня Проценко со второго этажа прыгнул прямо на портал и выключил рубильник. А наутро монтажники уже запустили мой кран в работу.

Смотришь сверху на стройплощадку — все как на ладони. Была бы моя воля, каждого новичка, приходящего на стройку, подняла бы в кабину крана и говорила: «Смотри, красота какая! И это ты создаешь своими руками». Любое сердце не устоит, дрогнет перед такой красотой труда: четкостью и легкостью движений, слаженностью, увлеченностью, с которой идет работа. Этот труд как песня. И у нее тоже есть свой аккомпанемент — перестук кельм четко отдается вокруг: тук-тук, чик-чик. И, глядя на быстро растущие кирпичные стены, невозможно не петь, душа поет под гул моторов и сопротивлений в кабине крана.

Этот праздничный настрой почти не покидал нас. Бывало, что в обеденный перерыв рассядемся на строительные леса и запоем песню о коммунистических бригадах, о комсомольцах. В нашей бригаде тогда все были комсомольцами. И так совпало, что большинство из них — выпускники Викуловской средней школы из Тюменской области. Они мечтали о комсомольской стройке, о большой и ответственной работе — и тут ее нашли. За короткий период обучились на каменщиков и монтажников, на стропалей. По истечении некоторого времени кто-то из ребят поступил в высшие учебные заведения и ушел со стройки, а кто-то продолжал работать и учиться заочно. Но я думаю, что стройка, которая для многих стала стартовой площадкой в жизнь, осталась в памяти первостроителей навсегда. И как школа жизни, и как школа труда.

Работали мы с радостью и удовольствием. А как весело отдыхали! К нам регулярно приезжали артисты, имелась своя хорошая художественная самодеятельность в Юнгородке. Правда, сначала приезжих артистов мы встречали на площадке возле строящегося Института гидродинамики. Когда в городок приезжали высокие гости, мы ходили их приветствовать. Запомнились встречи президента Франции Шарля де Голля, Н. С. Хрущева, лидера Югославии Иосипа Броз Тито и других. Зарубежных гостей в строящийся городок привозили на экскурсии. Некоторые из них хотели посмотреть, как живут строители, и бывали у нас дома. Мы жили тогда уже в благоустроенной квартире на улице Золотодолинской. Ребятишек было двое: Таня родилась в 1957 г., Саша — в 1960-м. С ними бабушка Уля сидела, Ульяна Кердановна — она им была как мать родная.

В моей памяти до сих остаются приятные воспоминания о тех далеких и счастливых днях. Мы и сейчас, бывает, напеваем песни нашей молодости. И обязательно песню «Тишина», написанную и подаренную мне каменщиком, стропалем и просто строителем-виртуозом Сашей Ревякиным. Если бы вы знали, как мне хочется собраться вместе всем составом нашей бригады 1958 года!

Я с благодарностью вспоминаю наших руководителей — бригадиров, мастеров, прорабов, начальников разного уровня. Первым мастером у нас на строительстве был Леня (Леонид Трофимович) Проценко, а прорабом Илья Зиновьевич Рахман. Вспоминаю и бригадира Филиппа Соломатина.

Мы работали тогда не жалея себя. И городок рос буквально на глазах: ежемесячные сдачи в эксплуатацию стали обыденным делом. Задел строительства был настолько большой, что всего и не перечислить. С крана это было особенно хорошо видно: и там идет стройка, и там — везде.

Мне довелось принимать участие и в строительстве Дома ученых. От самой закладки фундамента. Требование было ко мне суровое: чтобы никоим образом не повредила деревья, которые не подлежали вырубке. Приходилось разворачивать стрелу крана так, чтобы не пострадала ни одна ветка.

Как-то на строительстве ДУ был такой случай. Было это в мой день рождения.

Может, тебя сегодня подменят? — спросил муж Федя, провожая меня на работу.

Что я могла ответить, если хорошо знала, что на стройке крановщиков не хватает? Надеялась, что после работы еще хватит времени, чтобы посидеть за праздничным столом.

Не успела я подойти к крану, как мастер В. Долгих меня предупредил:

Валя, сегодня у нас ответственная работа — будем укладывать первую стальную ферму. Груз предельный для крана, нужна высочайшая осторожность.

Предстояло поднять 36-метровую стальную каракатицу.

Все началось как обычно. Идет раствор, кирпич, бетон. День уже почти подходит к концу, а ферма лежит еще на земле. Подумалось: «Может быть, на завтра все перенесут?»

И тут слышу голос бригадира снизу:

Валя, давай сюда!

Вот уже и ферма зацеплена. Медленно натягиваю стропы. Стрела наклоняется все ниже и ниже к земле, а ферма все на месте… И вот наконец стрела, похрустывая, послушно понесла груз. Вот концы фермы коснулись бетонных простенков. Облегченно вздохнула. Но ферма, оказывается, на свое место пока не встала. Долгих быстро сбрасывает с себя пальто, надевает монтажный пояс — и вот он уже завис над простенком с отбойным молотком в руках. Раздается пулеметная очередь работающего молотка. Дело пошло. И вскоре ферма застыла на том месте, которое ей было предназначено проектом.

Давно уже разошлись по домам бригады каменщиков и плотников, и только монтажники-высотники, человек шесть, заняты своим делом. А я думала только об одном: установить первую ферму надо именно сегодня.

Майна! — весело кричит бригадир. — Но ты зайди к нам, надо посоветоваться, как дальше поведем монтаж.

Спустилась с крана, захожу в бытовку. А навстречу мне в один голос:

С днем рождения, Валюша!

Шутят, смеются, довольные. И преподносят мне подарок, который и сейчас у меня стоит на видном месте — фигурку мальчика с собакой.

Много теплых и добрых слов было мне сказано в тот день. На поздравительной открытке остались подписи: «В. Долгих, В. Тиль, И. Иванов, А. Новиков, В. Шубин, Н. Андреев».

А дома терпеливо ждали гости. Стол был накрыт. Все уже знали, что сегодня, 14 апреля, мы установили первую ферму над Большим залом Дома ученых. Радость была одна на всех. До полуночи пели, танцевали, рассказывали забавные истории. И спать в ту ночь не хотелось, душа переполнялась радостью прожитого дня.

Такое остается в памяти на всю жизнь.

Дом ученых сдали в канун 50-й годовщины Октябрьской революции, сдали с оценкой «отлично».

Начальник СМУ-1 И. П. Зеленский вручил хозяевам этого прекрасного здания символический ключ. Я была приглашена в президиум как почетный гость. В тот день на сцене ДУ впервые выступили самодеятельные артисты ДК «Академия».

Мне тогда вручили пропуск на все мероприятия в Большом зале. Другое дело, воспользоваться им я так по-настоящему и не смогла: времени не было.

Как сейчас вспоминается: стоит Иосиф Петрович Зеленский под краном и приглашает меня спуститься вниз.

Валя, неотложные дела. Срочно нужно перекрыть этаж железобетонными плитами, чтобы завтра с утра бригады начали работу — здесь будут проходить соревнования каменщиков.

Будет сделано! — отвечаю я ему. — Только дайте стропаля Мишу Батыргалеева.

Все планы на вечер разрушены. Первая смена закончилась, ставлю свой кран на захваты. Начинаем работу, нельзя подвести Иосифа Петровича. Мне он запомнился человеком слова и дела, его очень уважали строители.

Стропаль Миша был несравненным мастером своего дела, мы с ним друг друга в работе понимали без слов.

Все. Уложена последняя плита. Дело сделано. Но ведь завтра надо прийти ранешенько, чтобы к началу смены расставить кирпичи и раствор, подготовить рабочее место для каменщиков.

И так день за днем.

Про Лаврентьева

За всю мою жизнь в Академгородке я общалась со многими интересными людьми. Особенно дороги мне воспоминания о Лаврентьеве. Это был очень простой человек — открытый, добрый. Когда строили Институт цитологии и генетики, Михаил Алексеевич часто к нашей бригаде приходил. Видит, кран остановился, значит, перекур или обед. Конечно, это во вторую смену, днем он у себя на работе был. Рассказывал, что и как будет в Академгородке, что они разрабатывают, чем занимается Институт цитологии. О том, как он ездил за границу, как у них там живут.

Мы знакомы были с ним хорошо еще и потому, что он был депутатом Верховного Совета, а я районного, и мы встречались на депутатских сессиях вначале на левом берегу в райисполкоме, а потом в Доме ученых. Я ему, бывало, говорила: «Михаил Алексеевич, вы такой занятой, у вас такой коллектив ученый, и вы, человек мирового значения, тратите золотые ваши минуты на нас, строителей!» Он меня по плечу похлопает и отвечает: «Эх, Валентина, вы недооцениваете себя. Вы знаете, кто такой строитель? Это создатель. Без строителей не было бы нашего Академгородка».

Вспоминаю одну из таких встреч. В нашу депутатскую группу входило четырнадцать человек, в том числе большие ученые — доктор технических наук Георгий Сергеевич Мигиренко, доктор биологических наук, директор Ботанического сада Кира Аркадьевна Соболевская. Мы еженедельно подводили итоги проделанной депутатской работы. Местом для проведения заседаний был кабинет в 166-й школе. И вот на одном из заседаний мы решили, что надо озеленить территорию школы. Кира Аркадьевна разработала план посадки деревьев и кустарников, секретарь депутатской группы, преподаватель начальных классов Нелли Николаевна Семашко была ответственной за сбор и организацию старшеклассников для копки лунок под посадку. А мы с директором школы Петром Спиридоновичем Сиволобовым пошли с нашим предложением на прием к Лаврентьеву — за технической помощью.

Михаил Алексеевич встретил нас на пороге своего кабинета. Воодушевленный успешно проведенным опытом, он продемонстрировал стальную болванку, расщепленную струей воды. После чего внимательно нас выслушал, рассмотрел план посадки. И тут же поднял трубку телефона, кого-то вызвал, дал указания — все спокойно, вежливо, деликатно.

На другой день с утра у школы уже стоял транспорт: автомашины, бульдозер, экскаватор. Михаил Алексеевич предоставил нам все, что было необходимо для доставки деревьев и кустарников из Ботсада и посадок на территории школы. И буквально за один день мы с учителями и учениками посадили целый сквер. Он красуется там и сейчас!

Вот так Лаврентьев руководил людьми. Я каждый раз, когда прохожу мимо памятника Михаилу Алексеевичу, остановлюсь, поклонюсь и слова благодарности говорю. Он для меня — учитель жизни. И то, что он, создатель Академгородка, стоит сейчас в центре как страж этого городка, — это правильно.

Про депутатскую работу

Кроме того что я работала на кране, еще я была руководителем депутатской группы по верхней зоне Академгородка, редактором газеты «Механизатор» в управлении механизации, общественным корреспондентом «Известий», заседателем народного суда. Художественной самодеятельностью занималась. Как-то все успевала делать.

А Лаврентьев узнал меня как депутата потому, что меня все время нахваливал Иван Прохорович Мучной, председатель райисполкома. Бывало, на сессиях он говорил: «Берите пример с Котеговой Валентины Ефимовны! Посмотрите, сколько она уже решила вопросов!»

Поначалу бытовых вопросов было очень много: и жилищных, и по детским садикам, и торговля, и транспорт… И работой-то была загружена, но общественными делами я всегда с удовольствием занималась.

Мучному возражают: «Ну что вы всё нам Котегову в пример приводите? У Котеговой нет портфеля, нет кресла, у Котеговой есть башенный кран. На этот башенный кран никто не претендует! А если мы будем так напирать — завтра вы нас сбросите с нашей работы…»

Я потому и стала руководителем депутатской группы, что пробивная. Четырнадцать человек — депутатов районного, городского, Верховного Советов, а я вот была у них за главного.

Приду, бывало, к секретарю райкома партии Яновскому Рудольфу Григорьевичу. «Знаете, — говорит, — вот завтра…» Я ему в ответ: «Завтраками меня кормить не надо — у меня кран стоит! А там не одна бригада его ждет. Кран стоит — работы нет! Вы мне сейчас решите этот вопрос, сейчас. Я от вас так просто не уйду!» Ему хочешь не хочешь, а действительно приходилось подписывать что нужно.

И к Николаю Маркеловичу Иванову, начальнику Сибакадемстроя, приходилось обращаться за решением депутатских вопросов… Я же к любому начальнику обращалась, хоть у строителей, хоть у ученых. Где работает мой жалобщик — к тому начальству и иду. Николай Иванович, бывало, скажет: «Валентина, ты не стой за дверями, ты мне позвони и заходи сразу в кабинет». Очереди, конечно, на прием всегда большие. Так и делала. «Котегову пропустите!» — и все. Он же знает, что я работаю на кране. Звонит после разговора своему шоферу: «Вот Валентина работает на таком-то объекте, отвезешь ее!» Выйдешь — машина уже стоит. Некогда разгуливать было.

* * *

Когда строился Дом ученых, мой башенный кран стоял на месте Большого зала. При сдаче объекта в эксплуатацию Михаил Алексеевич Лаврентьев с трибуны произнес: «Валентине Ефимовне Котеговой в этот Большой зал на все художественные мероприятия вход свободен!»

Но у меня тогда не было свободного времени ходить на концерты. А теперь есть, но времена не те и люди не те… Раньше мне звонили из Дома ученых: вот сегодня такой-то певец выступает, приходите. Если мест нет: «Мы вам стульчик поставим!» Тогда я могла сходить и не платить большие деньги, которых у меня не было.

И я шла туда как домой, как на встречу с юностью моей.

А сейчас мне говорят: «Ой, вы знаете, нам билетов мало дали!» В смысле, бесплатных. Ну ладно, иду покупаю самые дешевые…

Я хожу сюда с удовольствием на любое мероприятие, особенно песенное.

И Дом ученых для меня самый дорогой моему сердцу объект, который я строила в Академгородке.

Я вообще люблю Академгородок. У меня малая родина моя — деревенька Степановская, а в Сибири — Академгородок. Он для меня родной с первого колышка геодезиста, первого института, первого дома, первой школы, которые я строила. Академгородок раньше называли «академдеревней». Меня это даже радовало, что я могу сравнить мою «академдеревню» с моей деревней Степановской.

Он настолько был родной, что, бывало, идешь — и так и хочется сказать: дома мои, улица моя! Стоят коляски под окнами, вокруг настолько спокойно, что можно было не бояться никого и ничего. Люди знали друг друга, ходили в один магазин, в один кинотеатр, дети вместе учились. И как-то все были дружны, как когда-то в нашей деревеньке, в которой я выросла.

А сейчас он стал холодный, отдаленный. Не тот теперь Академгородок…