Журнальный мир

НА ПОБЫВКУ

В самом разгаре где-то там, на западе, была война. Вся трудовая страна в тылу работала только для фронта. Клава Никулина, стройная, голубоглазая блондинка, красавица с длинной косой, из старинного казацкого рода, закончив смену, спросила напарницу:

– Зоя, сколь времени, подскажи, – и, не дождавшись ответа, накинув телогрейку, направилась к проходной маслозавода. Мастер Иван Силыч, крепкий на вид старик, по своей доброте дал ей сегодня увольнительную до семи утра. По ночной степи от маслозавода до деревни Волчановки, где проживала Клава, нужно пройти всего ничего, только две версты. Хотя светила полная луна, после дождя по разбухшей дороге идти было трудно. Осторожно переступая, скользя по выбоинам, она перешла на обочину. Разбитая, уставшая после смены, с горем пополам доковыляла до своего дома. Распахнув калитку, вошла во двор, громко постучала в дверь. Глуховатая её мать Авдотья Никитична и трёхлетний сынок Митенька, крепко заснув, не слышали стука. Полчаса долбилась, никто не открывал дверь. А время шло. Обессиленная Клава села на крыльцо и заплакала. Поплакав немного, задремала. Через некоторое время заспанный сынок вышел на крыльцо и, не заметив, что на нижней ступеньке сидит мать, пописал и ушёл обратно в избу. Клава очнулась… Уже время подошло, надо скорей на завод. Времена суровые, за опоздание в пять минут можно получить приличный срок.

…Вернёмся немного назад. Это было ещё до войны. Собиралась местная молодёжь на посиделки, кучерявый, коренастый гармонист, похожий на цыгана, Федька Егоров, первый парень на деревне, залихватски играл на гармошке. А как играл – заслушаешься. Было всем весело и хорошо. Клава не всегда могла посещать такие вечера. Работала в три смены. Мать сильно сдала после ареста отца, бывшего казака Сидора Прокопьевича, который якобы был против советской власти. Из детей с матерью жила только младшая дочь, Клава. Два старших брата, Николай и Пётр, как и сестра Наталья, жили отдельно со своими семьями. Так бы жила, серовато и просто, если бы не один случай. Спешила как-то августовским вечером домой после смены. Посиделки происходили за домом Никулиных, который стоял на самой окраине. Маша, полненькая, немного неуклюжая соседка, окликнула её:

– Клава, подожди!

– Чаво тебе? – она остановилась и подождала соседку.

– Я хочу потанцевать, – смутилась подошедшая Маша, зная, что она такая неловкая и неповоротливая девушка. Немного подумав, Клава ответила:

– Ладно, щас с тобой станцуем.

Тем временем гармонист закончил играть, вытащил папироску, закурил, вежливо объявил:

– Пять минут, и я продолжу.

Пока курил, оценивающе зыркнул цыганским глазом на Клаву, потом ей подмигнул как бы невзначай. Взял гармонь, растянул меха, заиграл. Клава с Машей первыми вышли и начали танцевать в кругу, за ними пошли остальные пары. Закончив играть, Федька оставил гармонь на табуретке, тут же подошёл к девушкам, ласково взял за руку Клаву:

– Можно вас?

Она не ожидала такого приглашения, переглянулась с Машей, но пошла за Федькой. На патефоне поставили пластинку «Брызги шампанского». Игла немного зашипела, и полилась мелодия в стиле танго. Со стороны Федька с Клавой выглядели странной парой. Она высокая, а он на голову ниже её. Но, несмотря на такой изъян – разницу в росте, Федька умело водил её в танце, Клава легко и спокойно следовала за партнёром. Танец закончился, и она заспешила домой. Уже на крыльце её окликнул Федька:

– Погоди!

Решительный возглас остановил Клаву, она обернулась:

– Чаво надо? – и недовольно посмотрела на гармониста.

– Завтра приходи. Потанцуем… – открыто улыбнулся он.

– Как мой отец говаривал: «Поживём, увидим»…

Правда, на следующий день она пришла, и закрутился у них серьёзный роман в несколько лет. Федька через пару месяцев переселился жить к Клаве. Работал в колхозе кузнецом, был на хорошем счету у начальства. Успел поставить новую избу, куда они вселились, взяли Клавину мать. Клава успела родить сына. В начале войны Федька ушёл добровольцем на фронт. В первом бою был убит. Пришла похоронка, но ввиду того, что они были не расписаны, ей льготы не дали за потерю кормильца на фронте. А дело было в том, что оба были постоянно заняты, а сельсовет находился далеко, в райцентре.

…А сейчас Клава спешила, чтоб не опоздать, будоража себя, чтобы быстрей попасть на работу. Почти в двадцать пять лет осталась вдовой, ничего хорошего в своей жизни не ждала. Внезапно на востоке появилась полоска розовой зари. Клава остановилась и посмотрела: «Хороша!» – и быстро отправилась к близстоящим прокопчённым трубам маслозавода, выпускавшим чёрные шлейфы дыма в серое небо.

Всю жизнь Клава надеялась и ждала своего любимого Федьку. Замуж не выходила. Она не верила, что он убит на войне, а таких женщин, как Клава, было много по всей стране, миллионы вдов.

ШКИПЕР ЧАЧИН

Шкипер, пожилой мужчина среднего роста, сощурив глаза, вышел на палубу паузка, ёжась от северного ветра. Ответственный за находившийся на этой посудине груз был спокоен на этот раз. До пристани «Черемошники» оставалось доплыть совсем ничего, так считал он. Неожиданно замолк двигатель. Вышел из рубки помощник капитана, рыжий крепыш Митька Крикунов, и замахал руками Чачину: «Всё, баста! Приплыли! Движок застучал». Катер, который вёл это плавсредство, словно по закону подлости, встал напротив косы перед протокой в затон. Стояли недолго. Подобрал их местный речной толкач «РТ», и отбуксировал катер с паузком в Моряковку. Затон был полностью заполнен теплоходами на зимний отстой. Пришлось приткнуться рядом с земснарядом. Навигация закончилась месяц назад. По Томи плыла шуга – мелкие льдины. Чачин позвонил, чтоб приехали, вывезли груз на базу. Несколько грузовиков приехали, загрузили и увезли. Самому Чачину пришлось остаться и зимовать вместе с капитаном катера «БТ-16», Кузьмой Ильичом Нефёдовым, сухопарым мужиком средних лет, бывалым речником.

Моряковка – посёлок речников. Сто лет назад зашёл в затон пароход «Моряк» в разгар ледостава, команде пришлось остаться там зимовать. С тех пор тут стали жить люди, и основали посёлок в честь его – Моряковку. Проще говоря, в затоне наладилась полноценная жизнь.

На улице темно, крепчал мороз. Чачин сидел возле печки и через щель дверки поглядывал на огонь. Пламя помаленьку плясало, вспыхивая внутри словно на кузнечном горне. Чачин почти всю жизнь отработал кузнецом, учили этому ремеслу оба дядьки – дядя Паш и дядя Саш, так он их звал. Они выглядели такими обаятельными персонажами, почему походили на гоголевских героев из «Ревизора» Добчинского и Бобчинского. Как помнит, мальчонкой вошёл первый раз в кузницу и видит, как потный дядя Паш ударит по раскалённому железу сильно один раз, а раскрасневшийся дядя Саш по нему несколько, перевёртывая, а ещё успевает меха погонять для раздутия пламени. Огонёк в печке стал слабеть, появились розовые угли, открыл дверцу, сунул полено и закрыл. Снова Чачин задумался о детях: Валентина давно замужем, внучка-подросток Галка растёт. А Павлик холостяком всё ходит, у них с Валентиной разница в два года. У его друзей братьев Яна и Петра Потоцких у каждого по девке. Может, поженим. Таня кончает медицинский институт. Впрочем, ей нужен грамотный парень, Пашка не потянет. А вот с Вандой можно попробовать, выучилась на библиотекаря. Тихоня, невысокая блондинка. На этой думе Чачин осёкся…

Сегодня изумительная погода. Морозно. Блестит на солнце снег. Недалеко от катера с паузком местные ребятишки катаются, кто на чём, с крутого берега на едва окрепший затоновский лёд. Чачин с Нефёдовым сидят в кубрике катера, пьют чай, ведут беседу.

– Скажи, Володя, средь нормальных нас разве есть ещё дураки?

– Я не знаю, – Чачин пожал плечами, и лёгкая усмешка поползла по лицу.

– Парень с земснаряда разве умный, этот верзила Федька? Каждое утро выскакивает в трусах и бегает по берегу, ну прямо ненормальный. А на улице почти двадцать градусов.

– А кто его знает, он молодой, ему видней, – Чачин сузил глаза и хлебнул глоток чая.

– Да он просто валяет дурака, чтоб на него обратили внимание, – недовольно проговорил Нефёдов.

Ранее утро. Чачин сидит возле печки, грея руки. Он давно проснулся и решил истопить печь. На земснаряде громко скрипнула и приоткрылась железная дверь. Вышел Федька в майке, трусах и в валенках, сошёл по трапу на берег, и начал бегать то в одну сторону, то в другую. Проделав так несколько раз, похлопал себя по телу. Разогнавшись, взбежал по трапу, исчез из вида. Чачин видел через квадратное окно Федькину физзарядку, улыбнулся. Открыв печную дверку, кинул полено, закрыл. Через некоторое время кто-то постучал. «Входи!» Вместе с морозными парами возник вошедший Федька.

– Здорово, дядя Володя.

– Проходи. Садись. Чаю не желаешь?

– Да нет. Тебе, дядя Володя, мой начальник Копытов вот что передал, – и сунул почтовый конверт Чачину.

– Ты не торопишься?

– Нет.

– Раз не торопишься, присядь. – Пододвинул табуретку, и Федька сел.

– Я вот смотрю, ты каждое утро бегаешь по морозу в трусах и майке. Видимо, тебе нужна закалка?

– Это моя привычка. Я ровно год отслужил на флоте, наш капитан нам говорил: «Моряк Северного флота должен быть закалённым бойцом».

– Погоди, а как его зовут, какое имел звание??

– Капитан первого ранга Макаров Сергей Иванович.

– Да ты что! Пашка, мой сын, под его командованием служил на эсминце. Более пяти лет прошло. Время быстро идёт. Скоро другой сын, Костя, вернётся из стройбата. Строил Абакан после наводнения, а сейчас строит дорогу. После Кости следом пойдёт Санька. У меня их с Дусей пятеро, старшая – Валентина, а остальные парни. Я ни на кого из своих детей не обижаюсь. Ладно, ступай…

Чачин остался один, вскрыл конверт. Начал читать: Павел собрался перед праздником Конституции заколоть двух свинок. На той неделе пойдёт в Моряковку комбинатская машина и автокран соседа Ивана Волынского, за двигателем катера, жена Дуся с ними приедет. Соскучилась. Санька на практике палец повредил. Вот такие домашние новости. Тяжело вздохнув, Чачин аккуратно разгладил, свернул, снова сунул письмо в конверт.

Говорят любовь… любовь и всё такое. А вот с Чачиным интересная приключилась история. Знакомство с будущей женой Дусей. Ехали в одном вагоне, когда из Латвии в Сибирь за «лёгкой» жизнью он отправился с двумя родными дядьками перед самой войной, эта девушка возьми и предложи ему сыграть в подкидного дурака. Он скуки ради взял и согласился. Почти тридцать раз оставляла Чачина. Сперва играли на интерес, а после перешли играть на шелбаны. Вначале потихоньку, а после всё сильней и сильней она его щёлкала, в конце концов чачинский лоб покраснел до предела. После игры прикинул: раз такая умная, надо срочно жениться по её согласию. На следующий день огорошил дядек, что изъявил желание жениться на этой девушке. Они посовещались и дали ему «добро». И он Дусе сделал предложение. Девушка подумала, дала согласие, поехала с ним, а не уехала к тётке в Топки, как ранее планировала. Ехали целую неделю, с пересадками добирались до Томска, а когда приехали, сходили в загс, зарегистрировались, стали мужем и женой. Чачин сидел и улыбался – приятное воспоминание из прошедших времён.

В тот день, когда прибыли машины с комбината, Дуся, вылезая из кабины автокрана, сунула Чачину целый узелок с продуктами:

– Поди оголодал, отец, – жалеючи посмотрела на Чачина.

– Да как сказать, – ухмыльнулся Чачин и подал ей руку, чтоб она осторожно слезла с подножки автокрана.

– Ну веди в свои «апартаменты», – и оба направились на паузок.

В «апартаментах» Чачин сидел и посматривал, как Дуся вытаскивает из узелка с десяток яиц, сваренных вкрутую, шмат сала, булку хлеба и бутылку вина. Всё выложила на стол.

– Отец, давай стаканы.

– У тебя, как у Аннушки. – Она не поняла Чачина, сразу ответила: – Я не Аннушка, а жена твоя Дуся.

– Это есть такая пословица, у тебя, как у хорошей хозяйки, всё есть.

– А-а… поняла.

– Раз поняла, давай выпьем. За встречу. – Чачин немного нахмурился и протянул ей полный стакан.

– Угу… – Дуся тут же подсела рядышком с Чачиным со стаканом, и немножко выпила.

– Завтра вместе поедем домой. Хватит, отработал, не забывай, что я ещё и кузнецом работал.

– Как скажешь, отец, – глаза у Дуси повеселели от выпитого вина. – Завтра – значит, завтра.

Утром, оба только проснулись, Дуся глянула в окно и сразу Чачину задала вопрос:

– А это что за придурок бегает по берегу почти нагишом?

– А это Федька так закаляется, он тоже на Пашкином корабле служил, только после него, – и тихонько засмеялся.

– Я смотрю, ты здесь не скучал.

– Конечно, мужикам помогал снять двигатель, почему меня с ними оставили. Помощник капитана сразу в посёлке разведённую бабу нашёл, редко ночевал на катере. Ну что, давай собираться, успеть бы на первый рейс. Ты давай выходи, я тебя догоню.

Чачин собрал пожитки в рюкзак, вышел и закрыл на замок своё пристанище. Без всяких объяснений Нефёдову (Чачин ничего не стал тому объяснять, что больше в Моряковку не вернётся) молча сунул ключ от бывших его «апартаментов». Уже на берегу обернулся на паузок, проговорил: «Ну, вот мы и отплавались. Прощай, мой друг». Поспешил догнать уходящую Дусю, чтоб обоим попасть на первый рейс до города.

В отделе кадров комбината написал заявление на увольнение. Согласно трудовому законодательству Чачин с первого января тысяча девятьсот шестьдесят… года стал полноправным пенсионером всесоюзного значения, но уже по возрасту.