Рассказы

Рассказы

МОСТИК

 

В сельском поселении Малое Бухалово прошли выборы депутатов сельсовета. Выборы были самые демократичные. И кого туда только не навыбирали. Старого коммуниста Ивана Фирсовича. Не отказал народ и Сене-горлопану, а также, следуя моде, выбрали спортсменку-гимнастку Аню. Больших успехов в спорте она не достигла, но фигуру имела привлекательную.

Ещё до выборов в клубе состоялся сход, и на нём Иван Фирсович, выступая, сказал:

Есть все предпосылки нашему селу Малое Бухалово стать Большим Бухалово.

Слово вставила тётка Степанида:

Да-да, есть! Если мы, бабы, ещё загуляем, тогда точно станем Большим Бухалово, и тогда будет совсем конец этой деревне.

У нас село, а не деревня, – возразил Фирсович.

Но-ка, докажи! – воскликнула тётка Степанида. – Чтобы называться селом, нужно, как минимум, иметь церковь, а у нас только куча магазинов, мало-мальский клуб да ферма, от которой поперёк улицы течёт жёлтый, вонючий ручей.

Да! Да! – закричал народ.

Заканчивая, тётка Степанида предложила построить через ручей мостик.

Мостик! Мостик! – подхватили избиратели.

Клуб гудел несколько часов, и самым важным наказом стал этот злосчастный мостик.

В выходной день прошли выборы. Комиссия ходила с урнами по домам и уговаривала людей проголосовать, а те говорили, что всё равно не будет никаких перемен. Многие запирали ворота и спускали собак. Но всякими правдами и неправдами комиссия насобирала нужный процент, и всю ночь гуляла в сельсовете. Обмывали демократию.

На первой сессии было не до мостика, делили портфели. Председателем и главою одновременно стал Иван Фирсович, который унаследовал от Брежнева чёрные мохнатые брови, чем немало гордился. Ещё при любимом генсеке он закончил ВПШ, став хитроумным бюрократом.

Сене-горлопану досталась торговля, пусть ходит по магазинам, ищет просрочку.

Спорт и молодёжную политику поручили гимнастке Ане.

Места поделили, а народу, который проголосовал, не досталось ничего. Это как всегда. Жизнь пошла на устой.

Подошла вторая сессия. Здесь уже надо решать конкретные задачи. Это факт, а факт, как говорится, не реклама.

В казне ноль, а ноль на какое число не умножай – ноль и будет. Народ нулевой результат не устраивает. Иван Фирсович приготовился к круговой обороне.

На сессию пришло несколько человек из жителей – самые неугомонные. Опять орут:

Мостик! Мостик!

«Чтоб вы провалились», – подумал Иван Фирсович, встал и поднял руку, как Юлий Цезарь. Когда народ притих, он объявил, что к следующей сессии мостик будет.

К следующей сессии подготовились основательно. Сдали всех коров на мясо, поэтому ручей прекратил своё существование. Но наказ-то никто не отменял.

Началась третья сессия.

Инициативная группа заняла места на галёрке и скандировала:

Мостик! Мостик! Мостик!

Иван Фирсович взмахнул бровями и поднял руку, как римский император. Народ затих. Председатель ещё раз взмахнул бровями, лукаво улыбнулся и объявил:

Насчёт мостика вам доложит председатель комиссии по делам молодёжи. Аня, давай!

Аня вышла медленно и стала между трибуной и столом, вдруг вскинула руки и раз – на мостик. Зал ахнул, и все повскакивали, чтобы увидеть оголённый пупок гимнастки.

Иван Фирсович, посмеиваясь, объявил:

Будем считать, что мостик исполнен, кто за это, прошу проголосовать!

Аня грациозно встала с мостика и подняла руку первой.

Депутаты последовали её примеру, а потом все дружно зааплодировали.

Председатель объявил второй вопрос:

Кто за то, чтобы Малое Бухалово переименовать в Большое Бухалово, прошу проголосовать!

Голосование было единогласным.

Как корабль назовёшь, так он и поплывёт, – подытожил Иван Фирсович, а затем поблагодарил Аню за мостик и добавил:

Я думаю, ты дойдёшь до Государственной Думы, там ведь тоже мостики нужны! И тогда наше Бухалово прославится на всю страну!

Иван Фирсович хотел было закрыть сессию, как из числа активистов выдвинулась тётка Степанида и затеяла диалог с главою:

Иван Фирсович, я думаю, ты теперь у власти надолго, если не заворуешься.

А что ты хотела, тётка Степанида?

Видишь ли, в деревне дел очень много: надо построить храм, ещё дворец культуры, но в первую очередь нужно асфальтировать Центральную улицу. Всем известно, что в России главная беда: дураки и дороги, так ведь я решила эту формулу.

Глава заинтересованно взглянул на собеседницу и поощрительно закивал.

Старуха заспешила:

У нас много дорог, на которых и конь не валялся, а делать их не на что, нет денег. Но больше у нас дураков. Вот я и придумала. Возьмём, к примеру, Швейцарию. Населения мало, а денег, как у дурака махорки. Предположим, мы им наших дураков, миллиона два, а они нам по десять тысяч за штуку, получится двадцать миллиардов евро. Это сколько мы на такие деньжищи дорог починим. Смекаешь?

А по какому критерию ты предлагаешь делать отбор? – спросил Иван Фирсович.

Начнём с правительства и Госдумы, – не моргнув, ответила старуха. Глава вытаращил глаза и грозно рявкнул:

Это что вы себе позволяете? Как они в дураки попали?

А обыкновенно. Если бы были умные, разве бы мы так жили? Я считаю, с начальства и надо начинать.

Это ты хочешь сказать, старая, что и я дурак?

А кто же ты? Умный да серьёзный руководитель разве позволил бы здесь мостик делать этой дуре? Я иду к тебе в оппозицию, и лёгкой жизни тебе не обещаю. Ты мне устрой прямую линию с президентом, я этот вопрос ему подкину. Этот вопрос политический. Наши дураки активные. Лет через десять в состав России войдёт Швейцарская республика. Да у меня ещё много идей. Ты только помоги маненько, и мы Россию выведем в передовые. А то он нам мостик показал, – и тётка Степанида пошла на выход.

А Иван Фирсович подумал: «Я бы тебя психиатру показал без очереди. Ну да ладно, возраст своё сделает. Мостик ей не понравился. А что я ещё могу?!».

 

 

КАК ТРОФИМ С ПЕЧИ УПАЛ

 

В выходной день рано утром к нам пришёл сосед. Его ни с кем нельзя было перепутать. Когда он дышал, у него всё свистело внутри. Во время войны он был сапёром, наводил мосты, там и простыл. Сидит, свистит, и завёл разговор:

Я вот что ночью подумал. Кое-как утра дождался. Сложи ты мне, Санька, печку русскую, маленькую. Мне Маруся будет шанежки печь, а я их уплетать.

Да!.. – отец покачал головой. – Ну, ты, Трофим, надумал. Это где я её там поставлю, ещё и русскую?..

А вот трёхоборотку сломаем, а вместо неё соорудим. Я завтра схожу в местное хозяйство, кирпича ещё выпишу.

Дом наш пятистенок был поделен капитальной стеной на две половины. Большая половина наша, а за стеной тётя Маруся и дядя Трофим. Места там было мало. Вот отец и впал в сомнение.

Ладно, ты иди, дай ребятишкам поспать, а я попозже приду, покумекаем.

Трофим ушёл. Мать с утра сварила молочную лапшу. Отец позавтракал, взял складной метр и пошёл к соседу.

Мне же не спать на ней, а листика два хоть, чтоб сдобу спечь. Когда и хлебушка постряпаем, – доказывал Трофим.

Долго кумекали. Отец всё рассчитал и дал добро. На неделе дядя Троша привёз кирпича на лошадке, накопал три ванны глины, замочил и обильно посыпал её солью.

В выходной день быстро сломали трёхоборотку, почистили кирпичи да и начали класть русскую печь с подтопком. Выходило так, что и камелёк есть, и русская с загнетком. Всю неделю отец вечерами клал. С работы придёт, поест и к соседу. Хорошо, что сентябрь был тёплый. Дядя Трофим всё на завалинке посиживает, а тётя Маруся картошку копает да ругает благоверного, ласково называет его орясиной стоеросовой.

Если Трофим уходил куда и кому-то он был нужен, она отвечала:

Это полыгало качалось вон там, в конце улицы, где-нибудь байки травит, становина чёртова, и как его ветром-то не свалит с такой высоты.

Трофим был под два метра ростом, а тётя Маруся – метра полтора. Ругалась она беззлобно, но очень артистично.

Через неделю печь была готова. Под, свод, чувал – всё, как у настоящей печи, только маленькая и красивая, как игрушка.

Тётя Маруся снова бранится:

Где ты, дубина стоеросовая, дрова берёзовые возьмёшь? Талина-то из забоки не пойдёт, жара от неё нет, дрова нужны берёзовые. Шанежек он захотел, а чёрта лысого не хошь? Орясина, ты лучше завалинку поправь, мыши всю прошли, хату зимой не натопишь.

Трофим улыбался, показывая все свои жёлтые лошадиные зубы. Ему было жалко её, Марусю. Она мантулила за двоих, а что он мог поделать? Нагибаться ему нельзя – нагнётся и зайдётся свистящим кашлем. Посиживает Трофим и поглядывает в конец огорода, где уже зажелтели две старых берёзы.

Когда затёрли и побелили печь, хозяин пошёл в конец огорода. Отоптал вокруг берёз сухую траву, погладил их по белому телу, покручинился и махнул рукой. Жалко было пилить. Каждую весну они с женой пили берёзовый сок, но дрова нужнее. Свалили берёзы, попилили на чурки, перетаскали их к дровянику и делу конец. Ещё до снегов дрова были исколоты и сложены в поленницы. То сосед поможет, то племянник придёт с колуном на полдня, а где сам Трофим клином да кувалдой.

Пришла зима, и потянулся дымок из трубы. Маруся ещё в девках научилась всему у матери. Стряпня была не хуже, чем у соседок. Трофим даже поправился на сдобных булочках и варенце.

Всё, что готовится в русской печи – это продукт иного вкуса. Хороша печь во всём. Особенно спать. С вечера спать жарко – поворачивайся головой на полати, а ногами к чувалу, к утру наоборот. Если совсем прохладно, задёрни шторку, и там микроклимат. Если совсем хата выстыла, тогда делать нечего – слазь с печи и затопляй. Когда печь растопится как надо, полезно посидеть напротив – посмотреть на огонь. Вырываясь из печи и будто свиваясь в косу, он уходит в чувал. Это завораживает и лечит. Под носом всегда сухо. Вот ведь лекарь.

Начались февральские метели. Трофим постанывает – на спину жалуется. Жена пошла по соседям – поболтать. Хозяин поставил табурет к печи и, как был в исподнем, так и залез на неё, маленькую. Сложился аж втрое и затих. Лежит и щурится, как кот на солнышко. Полежал-полежал, да и смежил веки, а когда размалинился в тепле, решил суставы расправить и начал вытягиваться во весь рост.

В это время в сенцах почтальонка обметала валенки, чтобы занести телеграмму от их непутёвой дочери. Тоня валенки обмела, постучалась в дверь и шасть на порог, на боку сумка на ремне. Трофим проснулся, приподнял голову и, сделав полуразворот, хотел взглянуть, кого там чёрт принёс, но под локтем опоры не хватило, и он грохнулся всеми двумя метрами на пол. Тоня закрыла глаза, а когда открыла, хозяин уже поднимался. Он выпрямился, но с него свалились кальсоны. Они были на подвязках, которые лопнули – хорошо, что рубаха была длинная. Тоне не понравились его сухие коленки. Она крутнулась на пороге – и в сени, а ремень зацепился за крючок, которым запирают избяную дверь на ночь. Почтальонка дёрнула сумку и вскрикнула:

Трофим, пусти!

В это время тут как тут Маруся, и сразу с допросом:

Что, Тоня?

А та не нашла, что ответить, и сказала:

Трофим пристаёт! – и как рванёт сумку, ремень оборвался, и вся почта вывалилась на пол, а тётя Маруся устремила взгляд на мужа. Тот в это время подхватил кальсоны. Жена, почуяв неверность, хвать в руки палку, которой запирают наружную дверь, и в атаку. А Трофиму обороняться нечем, руки заняты, ну и сбрякало ему по голове. Пришлось ему пустить одну руку на оборону. Перехватил он палку и задохнулся, но скомандовал жене:

Закрой дверь!

Дверь она закрыла снаружи и давай помогать собирать почту, а сама спрашивает:

Тонь, а как он приставал? Он ко мне уж лет десять не пристаёт.

Да я не знаю, может, он и не приставал, но кальсоны сбросил.

Тётя Маруся заскочила в хату и к мужу с допросом:

Ты приставал или нет? Говори, пустая голова!

А тот шишку растирает и, оскалив в усмешке зубы, разводит руками:

И как я упал – не пойму. Печка маловата – это факт. Ну-ка дай мне другие кальсоны – у этих завязки оторвались.

Жена швырнула в мужа брюками:

Одевайся, Тоне надо зайти!

Трофим оделся, постанывая. Зашла почтальонка, неся перед собой сумку, поставила её на стол. Вернулась к двери и, взявшись за крючок, рассмеялась:

Дак вон кто приставал, а я подумала – вы, Трофим Антонович. Это я ваших кальсон испугалась.

Нашли дратву и крючок, пришили ремень к сумке, перебрали всю почту, и Тоня ушла, оставив телеграмму.

Через несколько дней при встрече отец спросил Трофима:

Говорят, ты с печи упал.

Тот усмехнулся лишь и сказал:

Маловата печь оказалась.

Отец ответил:

Ты же говорил: «Мне на ней не спать, лишь бы шанежки спечь». Хорошо, что ничего не сломал. Давай я тебе полати прилажу. Иногда погреешься и не упадёшь.