Разделяя пламя на боль и огонь…

Разделяя пламя на боль и огонь…

Разбитая речь

П.Л.

*

Как паралич разодранной землицы,
Эпоха и на речь мою продлится, -
Твои ладони наизнанку голоса моего положи
И круши эти скелеты агонии, речи, лжи,
А горечь оставь моим дитяткам в поле вполне –
Волна за землей, будто плач за судьбой наравне,
О ты о кромешность истории проклявши честь,
Дыши тем чем дышится
Или умри тем кем есть,
Я так говорила о инвалидное место жизни, о речь,
Камень твой в невесомость подброшенный сколько еще мне стеречь

*

И голод возраста в обрыве человека
Сорвавшись с голоса в блокаду этих дней,
Стряхивая зерно элегии с любви твоей,
Насытится руин простого хлеба

*

Около эпоса имя героя нетленно, –
Последняя чахотка мысли в античном аду иллюминации,
Я люблю тебя Антигоной болезни первой,
Но помирать нам по разные стороны цивилизаций

*

Как бедность трагедии сжигает протянутую ладонь
Разделяя пламя на боль и огонь,
Так переходя на лезвие мифа мой Аполлон,
Рассекает Олимп на эпоху и небосклон,
И сыплются боги человеком новейших дней,
И любить его становится все больней

*

И во свидетельство речи я сердце твое назову, как слово, –
Голодом голоса выкормлю этот синтаксис новый,
Чтобы и громовержец околоречевых раскатов
Лепетал среди нас невиновных, любящих, виноватых

*

Во поверхности катастрофы прорезается жар глубины,
Теперь вина вскипает вдребезги млеком войны,
И только живые ожоги останки наши смахивают с пожара,
Приводя в порядок гримасу кошмара

*

Проклятьем античности окропи мой рот,
Как пережиток речи, то ли наоборот,
Поколение завтразаговорящих
Проклинает нас глухонемых незрячих,
И в расщелину рока галдит народ, –
Где ты и я, точно разбитая речь и память,
Расколоты одновременно и живы, –
И каждое слово ранит,
И каждое неуязвимо


 

9 дней

*
это девять дней до войны,
ты, я, он, она, они, вы, мы,
гора каждого дня –
у подножия огня

9
теперь огонь рисуют на знаменах
и раздают на улицах, в домах,
уже крыла разбрасывают птицы
и призывают от огня напиться
и человеческий выклевывают страх,
и мы идем, в руке у каждого крыло,
по-птичьи бьется о стекло

8
а на вершине горы
они разжигают костры,
а потом тушат каждый костер
кровью братьев, сестер

7
после усекновения века
что останется от человека,
камень истории преткнулся о ядерный меч,
побивая собственную речь,

и человек вне времени и места
среди того что подло, а что честно
напоминает новорожденные руины
до отсечения пуповины

6
и создана гора
из ядерного ребра,
и человек
к подножию её несет свои ребра, как хлеб

5
вооруженный головой войны идет на войну,
а посреди еще живой останок века
с мировой истории, как кожу, сдирает тьму
и находит под ней человека

4
и возгорелась вода во лжи –
огонь проступает как пот,
и человек сегодня – жив,
а завтра – лжет,

теперь война течет огнем
из материнских снов,
где сын, захлебываясь в нем,
здоров и мертв

3
зверь братоубийства
на вершине горы
разжигает собственные следы,
и люди у подножия горят,
как неразорвавшийся снаряд,
сестра и брат

2
рядом с тем кто сегодня умрет
смерть просыпается наперед, -
садится за ненакрытый стол, преломляет пустоту
и прежде чем преломить содержит во рту,

ты, внезапно умерший человек,
сядь со мной за опустевший стол не открывая век,
мертвую речь преломи, как съеденный хлеб,
и говори, прошу тебя, говори!

ночь, что придет за всяким последним днем,
будет тебе едой, будет тебе питьем, -
смерть раздели между людьми, как голод,
которым и стар и молод

1
то ли сон, то ли подлог,
то ли нет ни рук ни ног,
то ли это люди свои пусто’ты
протягивают вовне
во свидетельство о войне


 

Срыв на речь

памяти Наденьки

-

..о позвоночник пропасти
о падение слов обопрись
о смертельную твердь застывшего языка
бесхребетные звуки
только имя твоё навыкат молчит
за него уже не удержится
и срыв на речь после крика

-

устойчивое зрение день подвесной
расшатанное небо над страной
марионетки птиц и человеков
на ниточках пластического века
часы трещат ареной ледяной

я вышел в гул мне кислород молчал
и тысячам хирургов хотелось оперировать душные языки
и гулит это млеко над галдящими крохами слов

-

не инвалидна ярость вне зверства
но болит!
но боль ее подобна травме камня
и гор одни торчащие ножи
вспарывают небеса
и мать выхватывай дитя обратно

-

голуби голоса
крохотный обморок ночи
дитятко зверское в скобочку корчит и трепет
зверь перевязанный раной последних дощечек
горло разлуки неистовый лепет землицы
и бледнолицый песочек и горсть винограда
кто мои веки окуклит
о я
о большой

-

и чашечки звуков
но прелесть рассудка
и гирьки часов
но горе выбросилось весов
и снова возвращается обратно
но жив Иов

-

а этот лилипутик речи
в стрелкА навстречу
заикается гробом
а тот отвечает
уродцем чайки
от нечего делать


 

Голоса

для Ю.Б.

-

из начала в конец
пролегает мертвец,
а на нем -
человек, как рубец,
и раны той тайник
омывает смерть, как материк

-

моя сестра срывает виноград,
и каждый плод руке ее, -
как брат,
моя сестра уйдет уже вот-вот,
и в землю перезрелый плод спадет

-
смертное в доме моем раскинуло руки,
точно родной человек после долгой разлуки,
то ли это корни памяти прорастают в воздух –
теперь и лес ее в легких и голос,

после дыхания встретимся около леса –
мертвых дерев разорвется сплошная завеса,
то ли это дыхание времени учащено до предела,
и мертворо’жденный не дышит неумело

-

постепенно слепнет аппетит,
хотя и зрение его еще саднит
и, всматриваясь в болевой предел,
уже не различить чего хотел,

ладонь слепа потерянным зерном,
но всякий раз себя сопоставляет с дном,
что под завалами зерна погребено -
от этого и душно и темно

-

и в меч вонзенный паралич
распадается на смерть и войну,
и каждый его кирпич
напоминает страну,
где всякий раб и господин строится из меча
на камне расколотого кирпича

-

младенец в огне орла,
под жаром его крыла,
не помнит мать, не чтит отца,
но пьет от птичьего лица
такое млеко что дотла
кипит в груди его котла,
и жертва пламенеет и,
в огне очередной зари,
восходит вместо солнца на небосвод –
выродок человеческий урод

-

так сон срывается на рык,
когда воздух легким уже впритык –
луна и солнце два легких дышат в небесах,
зверь спит,
и время на часах

-

бес поедает день,
то ли слепая падаль
ворует собственную тень
из колыбели взгляда,

что кому остается до/после исхода -
распахнутые глаза,
сутолока, тревога

-

и с воздуха спадающие плоды
мы идем поливать из воды,
то ли воздушное древо пробивается наружу
сквозь легкие
и плодоносит душу

-

это конец холодеет под каждым обманом,
как тело под грядущим целлофаном, –
память разрыта, и время уже пришло –
упасть в ее прожорливое дно,

но тут окно неправды выглянет из человека,
умрет и крикнет,
хлопнут ставни эха

-

парализованный язык во гневе, –
один на инвалидном небе, –
нет птиц, облаков, звезд, светил не осталось,
но только – немота, усталость,

а слОва недостижимая вершина
возвышается невыносимо
и, разбившись о небеса,
умирает на голоса