Журнальный мир

НА ПЛЯЖЕ

Взрослый тянет вековую лямку,

Прячется под радостью и горем,

А дитя бессмысленную ямку

Роет между берегом и морем.

Повинуясь тайному, глухому,

Мёртвому для старших интересу,

Движется сначала по сухому,

А потом по мокрому отвесу.

Выставляет полукругом стражу –

Из песка торчащие игрушки,

И язык волны, скользя по пляжу,

Попадает в детскую ловушку.

* * *

Ночь шумит у меня в голове

То дождём, то глухим фейерверком.

Приступаю к последней главе

Этой книги с надорванным верхом.

И опять не стихи и цветы,

Не загадки с простыми ключами –

Хлеб разлуки, глаза нищеты,

Как на целых страницах в начале.

* * *

Седой хозяин времени, смотри,

Как память ловит дурака на слове,

Как чудится, что плавают внутри

Два челнока по загустевшей крови.

Две лодочки по призрачной реке

Ползут, огнями сонными мигая.

Одна из них причалит налегке,

И доверху загружена другая.

Река – не суша, выбор небогат.

Вдоль тесных берегов, на глади ржавой

То зарево пожара, то закат,

То флаги над разрушенной державой.

* * *

Гоняя до света опасную тишь,

Снаряды поют и сигналят моторы.

Подземный Израиль, ты вечно молчишь,

Скрывая петроглифы истинной Торы.

Пока наверху суета и галдёж,

Политики верят в металлы и числа,

Поверженный воин, ты времени ждёшь,

Когда у святынь прекратятся бесчинства.

Пока они спорят о пеших правах

Оскаленной Газы и злого Сидона,

Великий Цафон у тебя в головах,

А пальцы сжимают оправу Сиона.

Раздвинься и в собственной книге прочти,

Что тайные цели и сроки известны.

Когда и Давид не поднимет пращи,

Ты выйдешь на волю из каменной бездны.

* * *

Входил в человеческий лес,

Копался в отбросах на рынке,

Чтоб тайную волю небес

Прочесть на священном обрывке.

А мог бы, закованный в стыд,

Прожить без натуги и риска.

Смотри же, как ярко горит

В кармане у Бога записка!

* * *

Смотри, в какие дебри завело

Меня сорокалетним ходом пешим:

От века не имея своего,

Я на чужой истории помешан.

Верней, помечен. В довоенный год,

В пустыне мира, в душной Галилее

Справляет вымирающий народ

Покрытые песками юбилеи.

Я там жирею, пьянствую, но как

Открыть свою историю, не знаю,

И только извивается в руках

Тысячелетий улица сквозная.

НА СМЕРТЬ ВАСИ БОРОДИНА

игра со светом и огнём

зато играть недолго

мы здесь такую водку пьём

что прожигает горло

у нас беда на букву ять

у нас одна примета

от смерти к смерти успевать

на перегибе лета

а если кто и жив и мёртв

и ходит в крыльях лишних

он просто соли третий сорт

он просто слово в вышних

* * *

Крыса, сбежавшая с корабля,

Вот и усы поседели.

Тучные, жаркие дни торопя,

Корку жуёшь по неделе.

Русский «Титаник» торчит из воды,

Музыку шпарят оркестры.

Скоро увидим за наши труды

Райские двери отверсты.

МАРСИЙ

Один знакомый, старясь и бурча,

На дело настоящее не годный,

Над руслом пересохшего ручья

Живёт в глуши, как Марсий худородный.

В его глазах ирония и боль,

На поздних фотографиях он жалок,

Как до рожденья изгнанный король,

И не видать ни свиты, ни служанок.

Всё книжный хлам, одежда на крюке,

Неделями немытые тарелки,

Пустые пузырьки и батарейки,

Раздвоенная дудочка в руке.

Я глупые слова произнесу:

Дуди своё, мой гений козлоногий!

Жестокие, презрительные боги

Ещё придут на музыку в лесу.

ЛУННЫЙ ГОРОД

От ленивой череды событий

Каждый день смертельно устаю.

Я на лунный город не в обиде –

Тоже в белых комнатах сную.

Лунный пропуск в радужных разводах,

Лунные гроши за лунный труд,

И луняне в коллективных родах

Под моими окнами орут.

Сходит ночь, бессонная, немая,

Тихо исчезает лунный дым,

И Земля, холодная, прямая,

Плещет океаном голубым.

КАПУСТНИЦЫ

Крепостные бабочки над полем

Собирают первые лучи.

Если сам себя поднять не волен,

О покорной лёгкости молчи.

А когда тяжение отпустит,

Мрачный дом забудет о жильце,

Полетишь последней из капустниц

С чёрной меткой рабства на пыльце.

* * *

Волчица о двенадцати сосках,

Безжалостная, верная, седая,

Рождённого в неволе и в тисках

Сначала кормит, а потом съедает.

Смотри без восхищенья и тоски,

В тивольском камне находя опору,

На тощие и толстые соски,

Кормящие тебя об эту пору.

* * *

До морщин и волчьей седины

Доживём, на школьной правде стоя.

В тёмной почве переплетены

Корни тела: стыдное, святое.

Вместе и плоды: раздет, распят,

Жизнь отдал и пообедал сытно,

Потому что, если бог не свят,

Нам беречь свои святыни стыдно.