Журнальный мир

Отдавая должное его прозе, всё же скажу: для меня он, в первую оче­редь, блестящий поэт. И достоинства его рассказов, их выразитель­ность, точность языка, возможно, выкристаллизовались на основе по­этического дара. В 2002 году в журнале «Огни Кузбасса» была опубликована поэма Дмитрия Хоботнева «Шах Акбар», по которой можно судить об особенно­стях незаурядного дарования автора. И сразу можно сказать: это – поэт.

Но предпочтение было отдано всё-таки прозе, причём поначалу Дмитрий брался за повести, писал даже роман, каждая глава которого напоминала отдельную новеллу. И так получилось, что Дмитрия Хоботнева читатели теперь знают преимущественно как новеллиста.

Лучшие его рассказы построены на весьма узнаваемом материале: в них промелькивают реалии умирающих маленьких городов, полузабро­шенных горняцких или рудничных посёлков, истощённых территорий, печального захолустья, безрадостных «лунных ландшафтов»…

«Ржавчина, гниение, неухоженность давно уже перестали пугать и превратились в привычку»… Внешне серая жизнь вскипает среди всего этого угасания неожидан­ными душевными бурями, «невидимыми миру» страстями, непредсказуе­мыми странными поступками героев, их ожесточённым отчаянием и самоубийственным одиночеством. Психоанализ на фоне «запустения и прогрессирующего распада»!

На вопрос корреспондентки «Почему Ваши произведения такие… грустные?» молодой писатель ответил: «Сами рассказы и поднимаемые в них темы не подразумевают счастливых финалов… Я реалист. Меня, как автора, интересуют не какие-то глобальные проблемы, а проблема личности, «маленького человека», который и жить в этом мире не может, и не жить не может. Он просто не знает, куда ему податься и что делать».

«Маленький человек» пришёл к Дмитрию Хоботневу не только из ны­нешней реальности, но и из большой гуманной русской литературы. Старик из рассказа «Захолустье» или герой рассказа «Змеи» вряд ли посе­тили бы наш нынешний мир, не будь гоголевских Башмачкина («Шинель») и Поприщина («Записки сумасшедшего»), не будь «Бедных людей» и «Унижен­ных и оскорблённых» Достоевского…

Причём важны даже не сюжеты, не внутреннее сходство «жалких» личностей – важна традиция авторского сочувствия ко «всякой душе, скорбящей и озлобленной».

«Милости хочу, а не жертвы»!

В наше время эта традиция в литературе глушится волнами агрес­сии, шествиями монстров, химер, вампиров, драконов, чёрных магов, ры­царей смерти, сверхлюдей, сверхдьяволов, сверхбогов – и, кажется, до реального человека со всеми его болями и страданиями никому дела нет: затопчут его эти чудовища – и следа не останется.

Повествование в большинстве рассказов идёт от первого лица. Ав­тор «вживается» в образ главного героя «до упора», исследует его лич­ность через собственное «я» (даже если герой на редкость «неположи­тельный»), идёт с ним «до конца». Этим он захватывает читателя, не прибегая ни к каким «спецэффектам».

Не применяя гипноза фэнтези, не пользуясь дурманом гиблой некрофилической мистики, не приманивая читателя сладкими эротическими ядами, он, тем не менее, легко находит путь к читателю, особенно мо­лодому.

В молодёжной творческой среде Новокузнецка ценятся его рассказы, есть спрос на пока ещё не опубликованные повести и даже просто главы незаконченных произведений. В чём причина такого успеха у молодёжи? А в том, что честная юность мгновенно отзывается на голос правды, пусть даже печальной.

«Человек есть тайна, – писал Достоевский. – И эту тайну надо раз­гадать».

Любовь Никонова,

член Союза писателей России,

руководитель Новокузнецкого городского

литературного объединения «Гренада».

(Из предисловия к книге «МОСТ». 2008 г.)