Родословная

Родословная

История рода, к которому я принадлежу с маминой стороны, удивительна и достойна исторической хроники. В каком-то смысле она таковой и является.

 

Повествование начинается в XVI веке. Действие происходит в Польше. Богатый шляхтич вызывает к себе «своих» евреев. Не секрет, что по всей Польше, включая современную территорию Литвы, Белоруссии и частично Украины, проживали еврейские общины. Едва ли не у каждого уважающего себя пана управляющим был еврей. Это ж удобно: не пьет, грамотный, трудится на благо хозяина, а случись чего, так всегда можно спросить по всей строгости, даже если не с него, так со всей общины. У них, евреев, известное дело – все за одного ответчики.

И вот – случилось. Жестокий мор напал на стада. И панских, и крестьянских коров косил падеж. Причины злой эпидемии никто не знал, но кто-то же должен быть виноват? Кто-кто, известно кто. Во всем виноваты евреи. Бей жидов! В панских землях назревал бунт. Но ни одному рачительному хозяину волнения среди подведомственного населения не нужны. Иди ж знай, пламя еврейских погромов может перекинуться и на шляхетское хозяйство. Нет, решительно, население следует усмирить, только вот как?

Вот тогда шляхтич и велел собрать всех евреев. Он сказал им про падеж скота – о чем евреи, безусловно, знали. Он сказал им, что в народе обвиняют их, нехристей. И о том, что народный гнев того и гляди обернется большими погромами и прочими беспорядками. И защитить евреев от народного гнева пан не сможет. А потому он предлагает «своим» евреям сделку: евреи выдают из членов общины двух человек, которых объявят виновниками гибели скота. «Виновников» сожгут, и это позволит погасить крестьянский бунт. Пан сбережет свое хозяйство, а евреи избегут массового погрома. В их невиновности добрый пан, собственно говоря, и не сомневается, да только что поделать, если народ волнуется.

Долго совещались главы еврейской общины и решили, что другого выхода, кроме предложенного паном, у них нет. Два человека, два брата должны были пожертвовать собой для спасения всех остальных. Они вызвались сами или были назначены? Этого мы не знаем. Но как бы то ни было, два молодых еврея были предъявлены народу и сожжены на костре. Крестьяне, удовлетворенные, разошлись по домам. А евреи, откупившиеся столь высокой ценой от угрозы погрома, сидели «шиву» всей общиной. И было решено, что потомки одного из братьев будут отныне носить фамилию ЗАК (Зера а-Кадош святое семя), потомки второго брата получат имя БРУК (Брухим а-Кдушим благословенны праведники).

Тут надо пояснить следующее. На смерть пошли люди молодые, но уже женатые, имеющие сыновей. Не должен еврейский род прерываться, и если главе семьи суждено умереть, то он обязан оставить после себя потомство. Таким образом, отсчет поколений уже было с кого начинать.

 

Дальнейший мой рассказ будет о фамилии Зак.

Россия, XIX век, царская армия. Евреи, лишенные, как известно, большинства гражданских прав, должны, тем не менее, нести воинскую повинность. В общину приходит «разнарядка», в армию призывают молодого неженатого парня из семейства Заков. Зовут его Ицхак-Айзик. Парень к этому времени учится в ешиве. Скрываясь от призыва, он бежит, перемещается от общины к общине, от одного украинского местечка к другому, успевает поучиться в нескольких ешивах.

Однажды в том местечке, где он живет, умирает бессемейный, бездетный еврей по фамилии Лихтеров. И наш Зак за ведро водки выкупает у урядника документы умершего. Паспорта в те поры были без фотографий, а словесный портрет, известное дело, вещь приблизительная, особенно если без особых пример. А какие приметы у бедного еврея? Роста среднего, сложения худощавого, волосом черен, нос горбатый – вот и весь сказ. А то, что умершему было 55 лет, так ли оно важно? И молодой Зак становится Лихтеровым. Теперь он уже не беглый еврей, а еврей с паспортом. Отныне от властей можно не прятаться.

Ицхак-Айзик Лихтеров заводит семью. Первая жена была из семьи Шнеерсонов, она умерла, родив ему двоих детей. Во втором браке у него рождается двенадцать детей. Старшей дочерью была моя бабушка. Ицхак-Айзик работает учителем в хедере. ХХ век. Революция. Гражданская война. Но жизнь идет своим чередом, дети вырастают, вливаются в жизнь страны, заводят семьи. Великая Отечественная. Эвакуация. Сибирь. Возвращение. Как известно, на Украине евреям, возвращающимся из эвакуации, не очень-то радовались. Ситуация на местах накалялась, угрожая выплеснуться классическими погромами.

Одна из семей разветвленного клана Лихтеровых снимается с насиженных мест и перебирается в Москву. Обосноваться удается в ближнем Подмосковье, на станции Удельная. Купили маленький двухкомнатный домик в глубине большого, запущенного участка. Разместились там с шестью детьми и начали жить-поживать. Дети росли, учились, со временем все, как положено, получили высшее образование, и хоть не обошлось без приключений, сопутствующих «инвалидам пятой графы», но все же результат был достигнут. Отец семейства Мордух Айзикович работал бухгалтером. А что? Приличная еврейская специальность, в которой он достиг немыслимых высот. Сегодня работа, которой он занимался, носит красивое название «аудитор» и требует недюжинных способностей. Тогда таких слов не знали, но суть от этого не менялась. Параллельно с работой Мордух Айзикович, или, как мы, многочисленные племянники, его звали дядя Миша посещал синагогу. Он и выглядел как религиозный еврей: с густой бородой, в черном костюме, в черной шляпе, под которой всегда была черная же кипа. Семейное предание гласит, что ему предлагали занять должность раввина, но он отказался.

Дом в Удельной стал родовым гнездом для большой семьи. Там то и дело жил кто-нибудь из взрослых детей, там росли многочисленные внуки, там непременно останавливались все родственники, так или иначе попадавшие в Москву. Места хватало всем.

Моя бабушка Мера, которую все звали Меркой, Мария Айзиковна по паспорту, была родной сестрой дяди Миши, старшей из тринадцати детей. Судьба назначила ей жить тещей в семье зятя-офицера в Кировской области. Каждую весну бабушка на неделю уезжала «в отпуск».

Она проводила пасхальную неделю в Удельной, у дяди Миши. Как он пасхальный седер вел! Его внуки – мои троюродные братья и сестры. Разумеется, Удельная была их дом родной. Разумеется, все каникулы и множество выходных эта пестрая и шумная разновозрастная компания детей проводила в Удельной. И время от времени вдруг кому-то из взрослых приходила идея собрать всех детей чохом и отправиться в театр, или в музей, или на прогулку – да мало ли где можно отлично погулять с детьми. Через много лет, став взрослыми, дети узнали секрет таких внезапных прогулок: в это время в опустевшем доме проводилась очередная свадьба – как положено, с хупой. Или обрезание только что народившемуся новому еврею. Или еще какой обряд, который советским детям лучше было не наблюдать.

И уж, конечно, мы ничего не знали о том, скольким людям здесь помогли при отъезде в Израиль тогда, в 70-х,

А потом наступило время нашей алии. Сегодня почти вся наша огромная, разветвленная, сложносочиненная семья Лихтеровых живет в Израиле. Время не стоит на месте, люди женятся, фамилии изменяются. У нас в роду кого только нет. И все-таки все мы – Лихтеровы. А один из нас, сделав алию, сменил запись в документах и взял фамилию Зак. И его сыновья носят фамилию Зак. Потому что «Зера а-Кадош, святое семя» –это имя рода, и оно обязательно должно звучать.

 

 

ЧУВСТВО ДОМА

 

Я живу в пустыне. Город как город.
Фонтаны и светофоры,
Люди, фонари, дороги, машины.
И навесы над детскими площадками
 
С солнцем тут не шутят.

Я живу в пустыне. Круглый год
у нас что-то цветет.
Бугенвилия, жакаранда, пунциана.
Крокусы, цикламены, ирисы, анемоны.
Хризантемы и анютины глазки.

Я живу в пустыне. Благословенны зимние дожди.
Они прорастают молодой травой,
Расцветают пестрыми зонтиками,
Их пьют надменные пальмы и усталые оливы,
Им вторят утренние туманы.

У меня за окнами парк
За околицей лес
За дорогой море
У горизонта холмы Хевронского нагорья
Я живу в пустыне.