Журнальный мир

33-й Ад

Он за мною шёл
В тридцать третий ад,
Где рассвет не жёлт,
Не разлит закат.

Где курю тоску
(ходовой товар),
Где стихи – иску…
-шенье? -пленье? Арт?

Где из всех углов
Подползает мрак,
Где душа – улов
Дворовы́х зевак.

Где свободен тот,
Кто утратил всё.
…Шёл на эшафот,
А читал Басё.

Он за мною шёл
В тридцать третий ад…

Сати

Сентябрь врастает в осень,
Диск солнца карминно-ал.
Запомни: ты юность бросил
В эпоху кривых зеркал.

Я белой вороной в чёрных
Одеждах к тебе иду.
Тоска и печали штормы
Играют здесь в чехарду.

Индийской вдовою Сати
Вхожу в роковой костёр.
Где смерть это лже-проклятье,
Которым мирянин горд.

Давай! Обыщи словами!
Пустынен сердечный холл.
Из листьев дожди стихами
Посыпались на мой стол…

Частокол

Грудная клетка – частокол,
Прочней ограды кованной.
И взор икон уходит в пол,
Грехами зарубцованный.

Всё горе мира собрала
Я под высоким куполом,
Но не звонят колокола,
Их немота окутала –

Печальней, чем сама печаль,
Как сны без сновидения –
Моих усобиц Трансвааль,
И Сретенье, и бдения…

Здесь переходит в рай заря,
Здесь небо – виноцветное.
Не разглядеть за тенью ряс
Венца едва заметного…

Имбирный чай

Имбирный чай. Октябрь. Вечер.
Луна лимонной долькой в блюдце…
Трамвайной линией рассечен
Мой город. Страшно прикоснуться
К его холодным капиллярам,
Пронзившим улицы, проспекты…
В осеннем макинтоше старом –
Велеречив, могуч, эффектен.

Притворство – общая зараза
Людей. Но город – исключенье.
Я наблюдаю раз за разом
Его ночные откровенья.
Душа моя деревенеет,
Пустот стеклянных смог глотая.
Потуже шарф на хрупкой шее…
И снова злобный лязг трамвая…

А ночь вывешивает флаги,
Азартом дерзким заражая.
Вхожу в её астральный лагерь
Со светом тьму перемежая.

Сумерки

На деревьях повисли сумерки,
Словно крылья летучей мыши.
Звёзды снова к рассвету умерли,
Новых – бисером – Бог не вышил.

Город кашляет. Город хмурится,
Выдыхая асфальтную пыль,
Распахнув настежь души-улицы…
В тучах месяца тлеет фитиль.

Ветер рыскает, словно гончая,
В закоулках дворов, на крышах…
Лето – камера одиночная,
Из которой никто не вышел

Невредимым. Сердца распороты
Безымянным врагом тишины.
Я простужена этим городом,
С ним синхронно болеем мы.

Тьма

Тьма толкается, бьёт под дых…
Завяжи эмоции в узел.

Стань терпимее всех святых,
Чтобы рая радиус сузил
До тебя милосердный Бог.
В толчее равно рваных будней –
Одиночество и жест «Ok»…
Жар духовный начнётся в грудне*.

Получая кайф палача,
Словом-кровью чернильным брызжешь.

Только губы твои молчат –
Ты на стенах души мне пишешь…

* Грудень – декабрь (укр.)

Харьков – Москва

Харьков тире Москва.
Пыль городов и серость.
Я без тебя – мертва,
просто живей, чем хотелось
выгляжу.
Завтра зима.
Встречу её в экране
окон своих.
Взимать
выйду печаль.
А в кармане
пальцы искать начнут
прошлое.
Как нелепо!
Но бесполезен труд –
лишь мелочь звенит монетой.
В мудрость играть нет сил.
Я до единого помню,
кто от меня уходил,
но сердце не вырвал с корнем.
Скоро придёт рассвет…
«Красной» шаблон порвём?
Харьков–Москва – билет
куплен сегодня днём.

Имя твоё

Имя твоё слетает
С губ моих шелухой,
Вырвавшись из гортани,
Звук издаёт глухой.

Имя твоё пронзает,
Словно мачете – грудь.
Имя твоё – завязь
Горя во рту – пусть!

Имя твоё вскрывает
Правду похлеще вен –
Бритва плывёт трамваем
В собственный Вифлеем.

Имя твоё – штрих-кодом
В пропасть, сквозь чернь, жульё…
Стигмой – не эпизодом.
Имя твоё – моё!

* * *
Беззубые рты парадных
Кричали тебе вослед
Неистово и нескладно.
В то утро был тополь сед.

Душа-распашонка мёрзла
В стеклянном гробу окна,
А ты всё шагал нервозно…
Зима была голодна

На брошенность, невозвраты
И прочий моральный стыд.
Мне б крикнуть тебе: куда ты?!
Но дьяволом рот зашит.

* * *
Забирай эти сны одиночества,
Или просто возьми напрокат,
Ощути, как целуется ночь в уста,
Когда месяц – мой враг, а не брат.

Обернись в паутину отчаянья,
Словно в шелковую простыню,
И мелодию слушай молчания,
Я её пустотой начиню.

Ты услышишь, как время становится
На носочки и мимо идёт,
Как чужая душа-беспризорница
Истерит, когда чувствует гнёт;

Как безбожник за стенами молится,
Отдавая от сердца ключи,
И приходит старуха-бессонница
И в безмолвии этом кричит.