Журнальный мир

Родился в Новокузнецке. Мама – Клара Романовна Сидорова (в девичестве – Винтовкина), преподаватель немецкого языка, отец – Геннадий Петрович Сидоров, оператор прокатного цеха на заводе «ЗапСиб».

В школу в те времена раньше семи лет не брали, но для Руслана сделали исключение и приняли в первоклассники в 6 лет. И не мудрено: в два года он уже пел песенки на немецком языке, в три года – читал, и ещё в дошкольном возрасте не отрываясь смотрел передачу «Что? Где? Когда?».

В 1985 году поступает в Кемеровский Государственный университет на химфак.

Почти сразу же, в 1986 году, был призван в армию в г. Новосибирск. После армии и университета вернулся домой, работал в школах Новокузнецка преподавателем физики, химии, истории, астрономии, какое-то время вёл и физкультуру.

Стихи начал писать в начале 90-х годов. Публиковался в журналах «После 12», «Огни Кузбасса», «Страна Озарение», «Вне формата». Автор трёх поэтических сборников: «Не именуя» (1998 г.), «Второе дыхание» (2006 г.) и «Смотритель маяка» (2010 г.)

В 1998 году с его творческого вечера начался поэтический клуб «Дилижанс» (при центральной городской библиотеке им. Н. В. Гоголя), бессменным ведущим которого Руслан был пятнадцать лет. Ведущий и участник клуба «Диалог», публичных лекций в Гоголевке, литературного театра, библиотечно-информационного центра «Крылья», литературно-краеведческих конференций, семинаров, круглых столов.

В 2011 году Руслан Сидоров стал победителем поэтического марафона первого форума поэтов Кузбасса «Во весь голос», состоявшегося в городе Кемерово, в котором приняли участие 40 молодых поэтов Кузбасса.

«Он был моим другом», – это могут сказать многие. И всё-таки, как я думаю, при всей своей общительности, при всей расположенности и благожелательности друзей и подруг Руслан был глубоко одиноким, как всякий большой поэт.

Наверное, нам ещё предстоит осознать масштаб личности и таланта Руслана Сидорова. Надо, чтобы память о нём не осталась замкнутой в кругу его друзей и почитателей. Это зависит от нас. Есть простая истина: мы были его современниками».

Сергей Гринберг.

* * *

Я вспомнил детство и отца.

Есенина зелёный томик.

Читает, курит без конца.

Зубами скрипнет – и на столик

Отложит книгу. Посидит,

Ладонями лицо закрывши.

Мне было года два, поди,

Но вот глаза закрою – вижу.

И первая любовь к стихам

Моя – конечно же Есенин,

На розовом коне скакал

Под кущею зелёной сени

Годов, наверное, с восьми –

Сейчас уже не помню точно.

Прошли года… Сейчас и здесь

Уже ни в чём врага не вижу,

Но я наполовину есть –

Из этой самой первой книжки,

И… хорошо. Спасибо, жизнь.

Тобой не даром был корёжен.

Заканчивая ностальжи,

Вас процитирую, Серёжа:

«Вот и себя я не сберёг

Для тихой жизни, для улыбок.

Как мало пройдено дорог,

Как много сделано ошибок…»

* * *

Я хотел бы, стирая различия

Между речью и языком,

Чтоб стихи писались легко,

Вырастая из невеличия

Обиходных вседневных слов,

Обретая себя в сочетаниях.

Что уж проще: добро и зло,

Без эпитетов. Коннотаций без.

Я б хотел, чтобы не было разницы,

Для кого говорить добро,

Чтобы каждого стих мог радовать –

От воров до профессоров

* * *

Я гувернер.

Я русский грузчик.

Обслуга.

В сущности – никто.

Но неприлично

мне по-русски

прямою речью.

И потом –

немного гувернеру платят:

за побегушки,

за смирень.

Но сею –

и восходят злаки.

Но я дышу –

цветет сирень.

* * *

Серебряные птички звезд

Слетали с неба постепенно.

Листва травы дошла до слез,

Когда запели

Сиренью синей соловьи,

И солнце расплавляло стекла

Червонным золотом своим

В моей светелке –

Давно? Недавно? Навсегда

Мгновенья счастья станут нами,

Стихами, песнями и снами,

Свирелью соловьев в садах.

* * *

Любовь разнолика, как счастье. 

Но все ж со времен динозавров 

Все те же звучат обещанья: 

Навечно! До гроба! До завтра! 

ГРУЗЧИК

Веселие тяжёлого труда,

Поэтика азарта сухожилий

И лёгкость сверхусилия. И дар

Почти почтенной юности по жизни.

Преодоленье грузности земли

Крылатою игрой мускулатуры.

На флейте позвоночника культуры

Такого вы сыграть бы не смогли!

* * *

Иосифу Бродскому

Ты Дедал мой. И то, что ты дал мне – мое.

Не отдам, но с охотой большой потеряю.

Ибо чем веселей в полдень золото льет окоем,

Тем и искус сильней – улететь за границы окраин.

Чем же голоса медь отличается, в сущности, от

Труб архангела? – только одним: направленьем.

Он сюда. Мы отсюда. И встречу ускорит полет.

И без устали сердце сечет синеву с ускореньем.

* * *

Из осенней воли Блока 

Вырос весь Есенин. 

Ах, талант лишь подоплека, 

Даром, во спасение. 

В искушенье, во погибель. 

Только даром ли? Не только. 

Долг отдай и далее. 

Вечер. Вервие простое. 

Здравствуй… До свидания… 

* * *

Всё связано со всем. Есть Книга Книг.

Не Библия. Но Книга Книг. Другая.

Где Слово прочитавший постигает

все, что случилось. Что случилось с ним.

Не Судеб. Нет. Другая книга. Да.

Ее листает ветер, и вода

в своих страницах отражает листья,

звёзд запятые и тире пути.

Ее в библиотеках не найти.

Она на чердаке моем пылится.

СВЯТАЯ СЛЕПОТА

Дождь косой, ослепши, падал с неба,

Шел в июнь черемуховым снегом,

И пацан босой по лужам шлепал,

Слушая, о чем шумели клены.

Клены говорили – он не верил.

Клены уверяли – он смеялся.

Потому что день был спел и светел.

Снег был бел и небо было ясно.

Было ясно: будет все красиво,

Как сирень, умытая июнем,

Как подсолнух Солнца над Россией,

Как его безудержная юность.

Шел с душой пацан и не боялся.

Клены говорили – он смеялся.

Клены уверяли – он не верил – 

Про петлю в каком-то «Англетере».

* * *

Куда ж нам плыть? 

А. С. Пушкин 

Большому кораблю - большое плаванье, 

Большие ветры, и большие бури, 

Валы - девятые и, вот что главное, - 

В порт назначения он не прибудет, 

Поскольку … нет его. Предназначение 

Большого корабля - Большое плавание. 

Куда? Откуда? Главное - зачем Оно? 

Отнюдь не главное! 

Отнюдь не главное!

* * *

Бегущий навстречу солнцу

Падает на бегу…

Такой привиделся сон мне,

0 чём - понять не могу.

Кто он - бегущий к ночи,

Видный лишь со спины,

И то из-за крыльев - не очень?..

Что они значат - сны?

* * *

Волненье – отклонение от глади.

Для каждого волнения души 

Уже предуготовлено названье: 

Смущенье, страх, влюбленность и любви 

Отчаянье, восторг, ну, и так далее. 

Но что такое гладь, никто не знает

ВЛАСТЬ И НАРОД

- Шёл. Нагнулся чего-то.

- И опять… и опять.

- Есть такая работа:

Камушки собирать.

- Вот за пазуху сложит

И вернётся сюда.

- И да Бог вам поможет

Убежать, господа.

* * *

Есть люди. А когда они уходят,

тогда их узнают и те, кто их не знал.

Тогда не вспоминают про плохое,

зачем оно теперь — плохое — нам?

Они ушли. Классические розы

укусят в грудь. Усеют путь вослед.

Есть люди, что не созданы для прозы

о них, ибо человек — поэт.

С начала. С детства. Позже — забывает.

А после вспоминает. И грустит.

И если жизнь накажет их земная,

то смерть простит.

Отпустит их в несрочные долины,

где ласковая ласточка — весна…

Земную жизнь пройдя до половины,

я знаю мало.

Но об этом — знал.

* * *

Наш роман, точнее, наш рассказ 

Кончился в начале девяностых. 

Вспоминать о нем через века 

Просто больно и не очень просто. 

Ничего особенного нет. 

Было? Было… Пусть прошли века, но 

Выданный на время этот свет 

Вечно будет белым до заката. 

* * *

Апрельский день прозрачный и высокий.

Льют льдинки золотые бубенцы.

И небо – нарисованное солнцем.

И небом – нарисованы скворцы.

Два чуда в перьях, в переливах, в пенье,

И тенькает по луночкам вода.

И то ли ток, гудящий в проводах,

А то ли так – крови сердцебиенье.

И все поют о чём-то в том же роде,

О чём вчера, о чём и я пою:

О главном – о любви и о погоде,

О том, что так прекрасен их союз.

* * *

Б.Р.

Здравствуй, здравствуй.

Жизнь прошла.

Что они вокруг все плачут?

Ты закончил все дела.

Ты закончил их с удачей!

Ты им… это… улыбнись.

Вот он! Вот он — луч меж тучек!

Хороша иная жизнь?

Да понятно, что получше.

Ну… а… в смысле?.. Да ты что?

Чудно, чудно мирозданье.

Понял. Все! Потом, потом.

До свиданья. До — свиданья.

* * *

Мячик обязательно утонет.

Шарик никогда не прилетит.

Плачь, девчонка; он тебя достоин;

Не вернется; дождь идет; грусти.

Пачкайся помадой и слезою,

У солдата вечный выходной,

Ждет его в кустах брюнетка Зоя

На скамейке, возле проходной.

Плачь, Алиса. Ты ведь стала взрослой,

Праздники остались позади.

Плачь, старушка, – виделась огромной

Жизнь, но туки-туки-тук… и позатих

Дождик. Никому давно не нужный,

Всплывший посеревший красный мяч…

Шарик прилетел, притоптан в луже…

Тише, тише, девочка. Поплачь.

* * *

Закон природы – самосохраненье, 

Но разум – путь к саморазоблаченью, 

Не то – самообману. Это мненье 

Меня ведет к простому заключенью: 

Коль нет Любви, то поводом печали – 

Все остальное, но инстинкт – в законе. 

И мелкое, привычное несчастье 

Мы называем счастьем и покоем. 

* * *

За истину смертей и воскресений

Пора тебя, мой бог, благодарить,

За то, что подарил мне алгоритм:

В осенний день предвосхищать весенний.

За море поглощающей любви,

В котором я тонул неоднократно,

За песни соловья, что по утрам пел

Нам соловей; синиц, что не ловил

И журавлей, пленительно красивых.

За то, что отпускал я журавлей;

За то, что притяжение к земле

Ты сделал для меня не слишком сильным.

За практику смертей и воскресений

Пора тебя, мой бог, благодарить.

И более всего – за мощность рифм,

Равняющих осенний и весенний.

* * *

Жизнь дни вычитает; согласно

вращается веретено.

Моя безнадежная ясность

все знает уже и давно.

Моя безуспешная свежесть

сменяется знаньем. — Оно

не даст — налегке и невеждой.

Не все ли равно? Все равно.

Душа к багажу не привыкла.

И что ей моя голова?

Когда разомкнутся кавычки,

останутся только слова.

* * *

Все реже улыбаюсь сам себе. 

Начать таким стихом стихотворенье 

Прилично было б двести лет назад. 

А нынче нет. Что вдруг? Мы изменились. 

Кто это «мы»? И я смотрю в окно. 

Октябрь подошел к тридцатым числам. 

Больное ноябрем пустое небо 

Уже полно еще незримых звезд, 

И точно осень желтым догорает. 

Кто это «мы», и что меняет нас 

За двести лет и за одно мгновенье?..

НОВЫЙ ГОД

Скоро-скоро, очень скоро
Новый год приходит в город
Сделать всех нас младше и добрей.
Воздух с коркой мандарина,
И украшены рябины,
Красными шарами снегирей.

Город приготовил все для встречи:
Елка, конфетти, конфеты, свечи… Вечер:
Тут и лучшие одежды,
И на лучшее надежда…
Самый настоящий Дед Мороз
С бородою и усами
Разложил подарки в сани – 
Развозить по городу повез.

Что загадано – случится.
Счастье в двери постучится,
Скажем счастью: «Здравствуй, вот и ты».
Верю я, что к нам с тобою
Новый год придет с Любовью, - 
В эту зиму вырастут цветы.

Белоснежно-нежные тюльпаны
В холоде январских снегопадов…
Рано утром подойдя к окошку,
Ты оттаешь лед ладошкой,
Там увидишь белые цветы.
Скоро-скоро, очень скоро
Превратится новый город
В сад осуществившейся мечты.

Январь 2003

Неброский блеск луны и снега,

Как незатейливый мотив

Молчания: земли и неба.

И лес заслушался… И стих.

Свет серебра – неслышный голос –

Жемчужный отсвет – диалог.

Лишь бархат бересты колонн

Волнует тишину и холод,

Стоящий посреди зимы

Перед зачетом вне предмета

Берет у вечности взаймы

Уроки холода и света.

* * *

Январь завершается.

Год начинается.

Жизнь продолжается,

Но не меняется:

Блеск в покрасневших глазах.

Что бы такого сказать? –

Умного, полного силы,

Радости и с душой?

Да здравствует жизнь до могилы!

(По-моему – хорошо).

* * *

Я здесь был хронически счастлив,

В себя уходил далеко…

С корзинкой грибов возвращаясь,

Холодное пил молоко.

В предбаннике жил я. За стенкой –

Чистилище – пламенный рай.

Ночами я вкусные пенки

С премудрых страниц собирал.

Количество суток в молчанье

На качество жизни души

Я здесь перевел; я был счастлив –

Веселые вирши вершил.

Кадила ботва огородов;

Дым сладок, и горек, и сиз.

Я был ежедневно свободен,

Как мало кто был на Руси.

* * *

Ниоткуда пришедший на эту землю

И готовый уйти навсегда отсюда,

Я приемлю все, но лишь небу внемлю,

Потому что я знаю, что я там буду.