Журнальный мир

РИСКА

Всё та же вроде ценностей шкала,

Но там, где смутой сбиты, стёрты риски,

Ты вместо звёзд рисуешь купола,

Он – вышки ставит вместо обелисков.

И рвут сердца, и застят нам глаза

То мавзолей, то лет расстрельных мощи.

Но риску, что и мой отец врезал

В сороковых, я нахожу – на ощупь…

И вновь они встают передо мной,

Согретые победным алым стягом,

Не ставшие ни страхом, ни виной –

Звезда, и серп, и молот – над рейхстагом.

СОБРАТУ

По правому делу Победы, собрат,

Не встанут меж нами

Ни спасший страну Богородицы плат,

Ни красное знамя.

На почвах свинцовых была так редка

Победная поросль.

И воздух Победы – до дна, до глотка –

Мы пили – не порознь.

В былом нам главнее – не распря, не спор:

На щит свой сумели

Поднять мы Отчизны отвагу и скорбь

В отцовской шинели.

Лишь вместе мы – отчее слово, народ,

Взмах памяти острой –

И отблеск её: «Коммунисты, вперёд!»

И – «Братья и сёстры!..»

И мы для иных, не пристрастных, времён

Запомнить сумеем:

И знаменем красным наш век осенён,

И крестным знаменьем.

ОНИ, МЫ И ВЫ

Мы были высоки, русоволосы.

Вы в книгах прочитаете как миф

О людях, что ушли, не долюбив,

Не докурив последней папиросы.

Николай Майоров

Мы – долюбили. Завязали с куревом.

Обзавелись фейсбуком и брюшком.

И честно выворачиваем скулы вам

«Зевотным», в мифы верящим стишком.

И вы, лихие блогеры-ироники,

Развенчивать обученные миф, –

Вы нас в двух-трёх комментах похороните,

Но – просто не дотянетесь до них…

ПАМЯТИ СОЮЗА

Навек ли, навсёды, завжды –

Мрак беловежского деянья?

Неуж от братьев невражды

Мне ждать теперь – как подаянья?

Не дружбы, не сиянья глаз

В больших трудах, в застолье тесном…

Неужто жить теперь без нас

Победам нашим, нашим песням?

Так странно: прямо из кино,

Тая в груди лишь жажду мщенья,

Ушли Саид и Мимино

В свои пески, в свои ущелья.

Ликуют, что пропал Союз,

Что ими, как Тарас, замучен,

Отрывок «Нет священней уз…» –

Ведь он на русском был заучен!

…Горюя, в крике не зайдусь,

И, может, в дни прозрений трудных

Хоть тихих слёз от них дождусь –

Не напоказных, не прилюдных.

Хоть – молчаливой невражды…

И будет это «подаянье» –

Навек ли, навсёды, завжды? –

Как траур. И – как покаянье.

* * *

Сбивали «культ», любви окалину;

Теперь – от нелюбви знобит.

Сдирали памятники Сталину

С земли – но разве он забыт?

Блажил «Апрель»: «В крови – сопрели мы!

Россия, кайся и молись!»

«Прорабы», предвкушая премии,

На лом сдать Ленина взялись.

А что ж держава? Полно! Ей цена, –

Как бронзе, что на лом сдают:

Из кепки ленинской нам Ельцинов,

В рост полный, тыщу отольют!

И мы плутаем, ошарашены,

Там, где кремлёвская стена.

Где чёрным густо позакрашены

Не псевдонимы – времена.

РУССКАЯ СУДЬБА

Кому – батист и шёлк,

Кому – сатин простой,

Кому – тот снег, что шёл

Вчера – густой-густой!

И проблески небес

Сквозь годы-времена.

…И – каждому – отрез

Шинельного сукна…

НА БЕЛОМ СВЕТЕ…

Динамик хриплый на перрон нас вынес,

Велел спешить, а тут – то снег, то дождь…

Нет, я не сдался злой судьбе на милость,

Когда земля ушла из-под подошв!

Там, за стеклом, плафон свеченьем налит,

А тут – сквозит больная полумгла…

И я, найдя слепым ботинком наледь,

Свет белый обнял – там, где ты была!

И было нам тепло на белом свете,

Хоть он с утра и льдистый, и сырой…

Хоть нужно ждать мне – на площадке третьей,

Ну, а тебе, похоже, – на второй.

А на весах небесных гирька «против»

Всегда весомей звонкой гирьки «за».

А мы с тобой, земные плоть от плоти,

Глаза в глаза стоим, глаза в глаза!

И диктор, в наши судьбы посвящённый,

Устав просить, нас на испуг берёт.

А мы всё улыбаемся смущённо,

А нас толкает сумками народ!

А нам ещё тепло на белом свете,

Хоть он с утра и льдистый, и сырой.

Хоть нужно ждать мне – на площадке третьей,

Ну, а тебе, похоже, на второй…

И этот вот нечаянный припев мой,

Мне кажется, сквозь годы слышишь ты.

И те, что сбились у площадки первой,

Ещё глядят на нас, разинув рты…

НЕ ЧУЖОЕ

Николаю Алешкову

Делаю я многое неловко –

Там, где город водит хоровод.

Только деревенская сноровка

Всё ещё в руках моих живёт!

Вот со сценой, скажем, напряжёнка:

Будто бы стою на сквозняке.

Ну, а топорище и ножовка –

Как влитые, точно по руке!

Прогоню щепу, ножовкой вжикну, –

И задумки внучкины сбылись!

Коля, как ты думаешь, привыкну

К людям выходить из-за кулис?

Как я тяжело стихи читаю…

Будто на уливе чернозём

Штыковой лопатою пластаю –

Чуть не полгектара за разом!

А ведь говорю я – не чужое…

Но из детства – и через судьбу –

Всё несут доярки вёдра с жомом,

Тащат в ряднах силос на горбу.

А в щелястой кузне (через выгон –

Два шага) с утра и дотемна

Железяку жизни Васька Цыган

Правит, выцепляя из горна.

Мне, как в той щелястой кузне, чадно:

Может, зря я пред людьми стою?

Может, слишком мелко и нарядно

То, что лёгким пёрышком кую?

Иль напрасно на себя серчаю?

…Как слова мне губы холодят!

Из далёких лет односельчане

В детские глаза мои глядят.

2

Что осталось? Лишь недуг да хворость.

Густо зеленевшие вчера,

Высохли слова мои, как хворост

Возле обмелевшего Хопра.

То, что было стёжкой к бате, к маме,

То, что жизнь держало, как в плену,

Догорев, лишь сизыми углями

Ночью смотрит в очи на Дону.

Ночь. И перевоз не докричаться.

На болотах – выпи крик больной.

Но не хочет родина прощаться.

Остаётся родина со мной.

Мамин вздох: излуки да лиманы…

Полынок на батином следу.

…И опять на строчки жизнь ломаю –

И на угли сизые кладу.

ЖИЗНЬ

Дней златых запас истрачен – весь.

Хмурь небес, сквозя, на снег срывается.

Прошлое – песком в глазах; и резь

С дымкою заречною сливается.

Всё, что и сбылось, и не сбылось –

Даль, очки с беспомощными стёклами,

Стылый век с моей слезою тёплою, –

Расплываясь, с родиной слилось.

СТЁЖКИ

Светлане Ляшовой-Долинской

Нет слов, а песенка не спета…

Здесь, от тепла и до тепла,

В низах, в глазах не Стикс, не Лета –

Сквозь лозы родина текла.

Текла – от стыни и до стыни…

И жались к вётлам и тернам

Левад родные палестины –

И стёжки, выпавшие нам.

И жили мы – не понарошку,

Чужие жестам и речам.

И огород простую стёжку

Чуть не судьбою величал.

И в нашей приземлённой доле –

Ничьей в ней не было вины,

Хоть и теперь ещё ладони

От повилики зелены.

И видно, и понятно зрячим –

Без сносок, без кручёных фраз –

И почему мы руки прячем,

И почему не прячем глаз…

ЯГОДЫ

Памяти, восторгу и стыду

Прошлое летит в глаза половой.

«Вертолётик» крутится кленовый.

Спеет тёрен в Крюковом саду.

В парке школьном лист кленовый шит

Золотом… Но манит дикость сада.

Тёрен, что морозцем тронут, сладок,

Хоть и рвёт рукав терновый шип.

Стынет шёпот: «Ветку наклони…»

Я клоню, клоню, клоню, а после…

Смотрит юность девочкою взрослой –

Зябко ей! Ведь мы в саду одни.

Почему она опять молчит?

Неужели ничего не скажет?

Тёрен сладок, только губы вяжет,

И во рту потом всю жизнь горчит.

Порошит былое – до слезы,

Как ни щурься – встречь летит половой.

Выцвел, вымерз тот листок кленовый,

Но всё так же ягоды сизы…

* * *

Не спрашивай, туманная слеза,

Хватало ль мне, кропателю стишков, –

Земли, во тьме крутящейся устало,

Для радости…

Да мне «через глаза»

Просевших льдов и праздничных «пушков»

В обветренных ладонях краснотала,

И молодой воды излук –

Хватало!

Навстречу мне он выходил из лоз…

Родной до схваток горловых, до спазм,

Не торговал разлив ознобом в розлив.

Но вместе с ним – я до обрывов рос…

Да, я, наверно, никого не спас

Рванувшись слепо к высям горним: «Аз

Есмь!»

Но – вздрогнул каждой талой веткой вяз, –

И вздрогнул век, ловя обрывный воздух

Его ветвями… И – открыл глаза.

И не меня, а небеса увидел!

А много ль счастья мне за это выдал,

Не спрашивай, бессонная слеза.

P. S.

Идёшь, на меня похожий…

М. Цветаева

Крапива жива – стрекаясь,

Похожая на траву…

Я – пальцами резких пауз –

Ткань речи на смыслы рву!

Безумствую ли, бунтую?

Не вызнавший – не перечь!

Я этим рваньем бинтую –

Что в слове нельзя сберечь….

Что строчками не рябило

На выстуженном листе –

Темнело лицом рябины

Сквозь раны её кистей!

И всё, что сквозь бинт сочится,

Алеет сквозь рвань темно,

С тобой – или с ним! – случится,

И будет – судьбе равно.

Святою водой кропили…

Зашили травой уста…

А я всё кричу – крапивой,

Кладбищенскою крапивой,

Касающейся креста…

ОДУВАНЧИК

Когда б вы знали, из какого сора

Растут стихи, не ведая стыда…

А. Ахматова

…И буду жить в своём народе!

Н. Рубцов

Чтоб просто жить в своём народе,

Я просто выхожу во двор.

И ковыряюсь в огороде,

И рву, мрачнея, всякий сор,

Что душит ратью многоликой

Картофельную борозду:

Осот, щирицу, повилику –

И лопухи, и лебеду!

И к вечеру я гору сора

Не умещаю на рядно…

Но одуванчик у забора,

Хоть плачь, желтеет всё равно!

ПУТЬ КРЕМНИСТЫЙ…

Путь кремнистый… Пыль случайных фраз…

Слухов, сплетен грязь… Догадки. Версии.

Степи бессарабские. Кавказ –

Не Сибирь же, право! И не Персия…

Не обвал, что враз сметает вниз

Экипаж – и не свинец пока ещё.

… И равнинный, как же он кремнист,

Высвеченный звёздами – до камешка!

Путь к прозреньям, к Родине… Домой –

В жмущем грудь мундире – спящей Мойкою.

Сбивчивый. Неровный. Но – прямой,

Без обочин долгих с недомолвками.

Путь кремнистый, заплутавший путь! –

Со строкой, судьбою наречённою…

Вдруг (не вдруг!) решившийся свернуть

С Невского – рывком – на речку Чёрную.

* * *

Предзимья плен (да и судьбу свою)

Делю не с лавром – с почерневшей пижмою,

Что, по колено вмята в колею,

Не рвётся стать метафорою книжною.

Здесь летом сел на брюхо шалый джип –

Колёсный трактор еле-еле вышатал.

А пижме с этой колеёю жить –

Не строчкою, воображеньем вышитой.

И по весне из былок прорасти –

И этой зябкой колее, как Золушке,

Соцветий теплых протянуть в горсти

Неброские застенчивые солнышки.

* * *

Нашлись слова не все ещё, не все…

Они и есть от горестей заслон –

Синеют ли, как васильки в овсе,

Чернеют ли, как спеющий паслён.

И я спешу их отыскать тайком –

Взять синевы или спросить чернил…

Ведь в детстве не считал я сорняком

Паслён, что сладко губы мне чернил.

КОЛЬЦЕВАЯ

На жизнь хватало – рублёвки мятой,

И жизнь бурлила, а не стекала…

Как газировка из автомата –

С дымком сиропа на дне стакана!

На жизнь хватало – звонков трамвая,

Колёс и рельсов вечерней спевки…

И кружки пива, где кольцевая, –

За двадцать, вроде… и две копейки!

И с губ ронялись, помимо сора,

Слова, что жили – лучась, кручинясь.

И жизнь сходилась для разговора

О том, что с нею, дурной, случилось.

И всё, что лили в Кремлёвском зале,

Тут и паялась, тут и лудилась,

И не делилась, не расползалась,

Страна большая – в кружок сходилась.

… Всё разобрали – страну и рельсы –

На лом, в карманы… Где кольцевая,

Сигналят в пробках «рено» и «мерсы»,

А я, сутулясь, всё жду трамвая.

* * *

Угрюмством мучаю жену,

А после – руки ей целую.

Когда уснёт… Я так живу:

Срываюсь в ночь, костёр зову –

И мы гудим напропалую!

Вяжу крючки на перемёт…

Молчу, где вязы в кручу вмяло,

Судьбы читая перевод

На языке оригинала.

Но всё равно – я не карась

У безнадёги на кукане.

Меня спасли уже не раз

Исчезнувшие могикане.

Не раз висел на волоске –

Слова к себе меня прижали.

… И щепкой на речном песке

Черчу бессмертные скрижали.

И оклик детства: «Выйдешь, Сань?» –

Я слышу, немотою мучась.

Я так живу, как будто сам,

Зажмурясь, вынул эту участь…

* * *

Слабеет темнота заплечная;

Где вяз в воде, где берег крут,

Сазаны, выходя со «свечками»,

Седой заре поклоны бьют!

И с кручи дуб глядит – Добрынею,

Хоть край – живою ниткой шит

Его корней… И жизнь обрывную

Подмытый берег не страшит.

Она листвы полёт над кручею –

Зажала в жёлуде литом!

И желваки гоняет кручево

Угрюмоглазых омутов…

с. Петропавловка,
Воронежская обл.