Журнальный мир

* * *

Мне отчего-то снится Керчь

И тесной палубы качанье.

Как Крест, тяжёлый русский Меч,

Что вложен в руку на прощанье,

Мне снится…

Или я в бреду

По выжженной земле иду.

* * *

Вся жизнь – Крестный ход,

И смерть – Крестный ход,

Но кто-то пойдёт без креста и хоругвей.

А ты, богоносный российский народ,

Куда? На Канары под грохот орудий,

Иль в залы Кремля,

Иль, как прежде, на Дон?

Повсюду бесчинствует Дикое Поле.

У русского горя бездонное дно,

На станции Дно начиналась неволя.

Нещадно стреляли своих и чужих.

Свои – презирали,

Чужие – боялись.

Что сталось с Россией,

С той, что не по лжи

Живёт и с победными рвётся боями?

Незримы теперь у неё рубежи.

Молитвы плывут под незримую арку.

И длительна осень.

И в небе пуржит.

И вновь я бреду по погибшему парку.

Поклоны. Виденья.

Вся жизнь – Крестный ход.

Разорвано ветром державное знамя.

С хоругви глядит на прельщённый народ

Всех злых умягчавшая Сына скорбями.

* * *

Души ли моей веленье

Иль предков дальних призывы?

Таинственные сближенья –

Пронзительные мотивы.

Как орифламмы, под осень

Трепещут листы, сгорая…

И что мне, – вдруг кто-то спросит, –

Вот эта земля чужая:

С Пречистою Девой арки,

Расчищенные дубравы,

И сполохи маков жарких,

Вердена горькие травы.

И башни Средневековья

Над каменными мостами.

Поля, омытые кровью,

С берёзами и крестами

Лес… (от такой нагрузки

Давно он шумит несмело),

И надписи по-французски

На русских крестах на белых.

Я словно иду по следу,

Я словно ищу наследство.

Смогла бы – сказала деду:

Ужели вернулась в детство?

Он про великие битвы

Слагал для меня баллады,

А в сердце таил молитвы,

В земле – от Царя награды.

На сердце, лишённом страхов,

Кровила всю жизнь зарубка:

Оставленный немцам Краков

И ковельская мясорубка.

* * *

С боярыней Морозовой, в санях,

Я уезжала с памятью раскола…

– Любимый, не услышавший меня!

– Господь и Бог! Твоя мне ближе школа!

С Императрицей, замершей в окне,

Пред верноподданной толпой в смятеньи…

– Любимый, что сказать?.. Живу на дне.

Господь и Бог пока не снял прещенья.

С княгинею Февроньей в трубный час

Я растеряла бисер от волненья.

– Любимый! Ты позвал. Зов – как приказ.

Но тянутся предсмертные мгновенья.

– Господь и Бог! Где муж мой – там и я! –

И воздухи Февронья отложила.

Так – в житии, но ты отверг меня,

Ты взял перо, бумагу и чернила.

С Княгиней Эллой – крестною сестрой,

Минуя Двор, минуя блеск и славу…

– Любимый! Мы прощаемся с тобой,

Мой путь лежит в небесную державу.

Я износила десять пар сапог,

Я поменяла эспантон на посох…

Не ты отверг! Отвергнуть ты не мог!..

Лишь сердце в траурных омылось росах.

Я уезжала в Спас-Бородино –

С Тучковой, генеральскою вдовою.

– Любимый! Всё не нами решено:

Господь и Бог нас разминул с тобою.

* * *

О, этот берег белый-белый,

Плеск волн солёных о причал,

И золотых погон печаль,

И это слово «Дарданеллы».

О, это слово, как укор,

Мечта, предчувствие, истома…

На перепутье встал Босфор:

Мы никогда не будем дома.

ДРУГАЯ РОССИЯ

Есть другая Россия.

У её берегов

Выпадало не много снегов.

Зрели томно лимоны.

С островов дул мистраль.

Русским маем казался февраль.

Барки плыли чужие,

И в мимозах был сад.

На карнизах блестела роса.

Но под солнцем горячим

Гор, долин и лугов

Не хватало московских снегов!

Пасха не совпадала,

Но пекли куличи,

И от свечных огней шли лучи.

Сердце к сердцу летело,

Как на крыльях весны…

Драгоценные виделись сны.

Петербург и Самара,

Стрельна, Гатчина… Мгла

Подступила – былое сожгла.

Тихо падали листья.

Русской осени цвет

Отпевали Сен-Поль, Сен-Винсент.

Та, другая, Россия

Упокоилась вся,

Блеск гвардейских полков унеся.

ИКОНЫ ЧУЖБИНЫ

Среди икон – они всегда нас ждут –

Есть те, к которым больше не придут.

Давно ушли, кто их сооружал,

Встречал и Крестным ходом провожал,

Молился и у Господа просил

Тех самых Сил, что выше наших сил!

У алтаря иконы те стоят –

Сияют, словно вышли на парад.

Святой Георгий – мой земной поклон!

Тебе молился Русский Легион.

Теперь и я пришла на rue Daru –

С изгнанницей-иконой говорю.

От сердца сердцу вручены ключи:

На мне дух русских витязей почил,

Дух полковых, вкусивших горечь, дам…

Пою хвалу молитвенным устам.

Дух верноподданных… их корабли

Несут меня на облаке молитв.

Апостола Андрея реет флаг

Среди чужих базилик и палат.

И плещется – ужели Тихий Дон! –

Среди казачьих Войсковых икон

РУССКИЙ ГЛАГОЛ

Грустно говорить на языке,

Потерявшем стыд и Божий страх.

Как тяжёл в житейском рюкзаке

Пережжённый в известь Царский прах!

Каина печать лежит на всём.

Гробы в Петропавловском пусты.

Нет у русских дома. Русский Дом –

Это занебесный монастырь.

Бисер не метают во хлеву.

Чтобы в сотах зародился мёд,

Непригодно возносить хвалу

Духу злобы, что с эстрад ревёт.

В миксер засыпает жемчуг фраз –

Их от Бога слышал лишь Пророк,

Огранённый Троицей алмаз,

Слово, что у Бога, Слово – Бог.

Пережжённый в известь прах царей.

Скверна на святынях…

Как же гол –

Из числа последних звонарей –

Русский повелительный глагол!

* * *

Русские женщины. Чистые лица.

Плавно листаю журналов страницы –

Тех, эмигрантских, попавших случайно

В руки ко мне и обжёгшие тайной.

Русские женщины. Стать и порода.

Гладкие волосы. Жестов свобода.

Жертвенность. Плач по родному и равному.

Не изменили вы самому главному.

Века Железного стройные были…

Русские женщины, как вас любили!

Пусть и невзгоды!

Пытаюсь вглядеться

В лица иных. И куда было деться

Девам воспетым, дамам, воспитанным

Древним глаголом, верой напитанным,

Небу причастным и Самодержавию.

Русское кладбище. Шорохи гравия.

И в перекличке – берёзы с сиренями,

Мне подарившие стихотворение,

Века Железного сны и легенды,

Вскрывшие в песне русские гены.

* * *

Покуда с нами Богородица,

Сиротский плач нам не пристал.

Читай Канон Ей…

Так уж водится,

Что жизнь как пост, где чтут Устав.

Читай Канон Ей.

Всё исполнится.

Рука потянется к перу.

И в небе вдруг взыграют звонницы,

И устоишь ты на ветру.

г. Великие Луки,
Псковская обл.