Русское словушко, где ты, соловушка?

Русское словушко, где ты, соловушка?

* * *

 

Как, невоспетая никем

Стоишь дичком у перекрёстка,

Легенда, яблонька? Зачем

Ты здесь одна среди громоздких

И мрачных офисов, витрин,

Неандертальцев-манекенов,

Бездушно мчащихся машин,

Среди сирен и полисменов?

 

Весна… Вот-вот ты зацветёшь,

Никто не удивится чуду.

Тебя заметит только дождь,

Но я безмолвствовать не буду.

В слепом изяществе ветвей

Ты будто бы сошла с гравюры.

О, пыльной прелестью твоей

Как ты похожа на Культуру.

 

* * *

 

Русское словушко, где ты, соловушка?

Где ты, заветное чудо-словцо –

Речи народной родное лицо?

Чтобы у нас просветлела головушка,

Создал Творец это русское словушко.

 

Русское слово изгнали сурово,

Предали-продали русское слово…

Но средь развалин цветёт оно снова,

Яркое, меткое, цепкое слово.

 

Там, где забыто родное словечко,

Сохнет да илится чистая речка,

Светлая речка народной души.

Продали речку и речь за гроши.

 

Отдали в руки врагу на заклание,

«Русское слово» теперь лишь название.

Русское слово зарыли по плечи

В землю чужой унижающей речи.

 

Каждый подбросил землицы на гроб…

Русское слово – как выстрелы в лоб –

Правды о вере, надежде, любви.

Вот и не любы слова-соловьи

Тем, кто отнять у народа спешит

Русского слова бесценный гранит.

 

Русское слово, подай голосок,

Пой и борись – и спасёт тебя Бог!

 

* * *

 

И мы сохраним тебя, русская речь,

Великое русское слово.

 

А день рождения Ахматовой –

То хлещет дождь, то всюду солнце –

Меня расстраивал-обманывал,

Что ветром холод принесётся.

Но вышли – и парник на улице,

Теплынь и влажный дух сирени.

А в Петербурге тень сутулится.

Как ей сегодня наши трели? –

Озноб и боль. Ведь мы предатели

Той, что о мужестве писала.

Мы речь великую утратили,

Мы окна душ законопатили,

Чтоб жить легко удобней стало.

 

Русское слово

 

На уход Валентина Распутина

 

Ты ушёл собирать голубицу,

Мимо кедров тропинка ведёт.

Всё мне кажется, что небылица,

Злая небыль – твой тихий уход.

 

Где-то тут за крутым перевалом

Разговор ты ведёшь с лесником.

И бредёт, напевая, по шпалам

Понаехавший люд с рюкзаком.

 

Сколько ягоды! В этой глубинке

Не предаст тебя батюшка-лес.

Помоги нам собрать голубики,

Той, в которой сиянье небес.

 

* * *

 

Тает льдинкою на языке,

Затаилось в почтовом конверте.

У немого – как будто в руке.

Слово к жизни, порой – слово к смерти.

 

На асфальте – «Люблю, ангел мой,

И за всё в этой жизни спасибо».

В небо облаку вслед: «Постой!

Подожди, мы с тобой могли бы».

 

Сколько тонких оттенков чувств,

Важных мыслей, и просьб, и жалоб.

О, когда же я научусь

Говорить? Никогда, пожалуй.

 

Слово свыше на то дано,

Чтобы, зная свою ущербность,

Мы его берегли. Оно

Проверяет еще на верность.

 

Слово – прежде всего это Бог,

И должно быть святым и чистым.

Если б каждый об этом мог

Помнить, радоваться, учиться…

 

* * *

 

Я останусь собой. Разрешаю завидовать мне.

Ничего нет свободы для русского слова дороже.

Буду глину месить, среди комьев шагать и камней,

Бездорожье-распутица счастья убавить не сможет.

Так солдаты тащили орудия, беженцы шли,

Так старухи в тылу с ребятнёю в поля выходили…

Есть такая пора. Время влагу возьмёт у земли,

Станет путникам легче идти среди зноя и пыли.

Ничего-ничего, говорят, камень точит вода, –

Так и мы потихоньку пойдём, без оглядки на славу,

Для которой дороже фигуры из мёртвого льда,

Чем живые сердца…И своих часовых на заставу

У границы российского слова мы выставим, брат,

С нас довольно засилья, довольно скорбей и утрат.

 

Тростник

 

Ты высоко над травами царишь,

Метёлок поднимая пух и зёрна.

Графическим рисунком ты, камыш,

Стоишь на фоне всех времён покорно.

 

Вот утреннее марево зари

Встречаешь ты, в безветрии застывший.

Вот – в час пожара с треском ты горишь,

Апрельский и сухой, до неба взмывший

 

Тяжёлым дымом, мётлами огня;

Ты остаёшься гарью, чёрной костью.

Как лезвием, ты полоснёшь меня

Своей листвой – непрошеную гостью.

 

В твоём шуршанье – шум дворцовых зал,

Парчи и шёлка плеск и оживленье.

Ты в небе и воде звезду достал,

На змей твое похоже отраженье.

 

Ты – камышовок говорливых сад,

Немолкнущего пенья их свидетель.

Хирономид чуть видимый наряд

Малёк, приблизясь, на тебе заметил.

 

Ты – логово, постель для кабана,

Укрытие для хищного енота.

Ты – плотно перекрывшая стена

Обзор с реки и повод для работы.

 

О, как же человека ты спасал,

В строительстве надёжное подспорье,

Ты тёплой крышей – мазанкою стал,

Сорняк полей, любитель акваторий.

 

Твоих метёлок пламя – серебро,

Ты строгостью и простотой пленяешь.

Зимой – охряный, в инее перо

Твоей листвы; ты бисер рос роняешь,

 

Как вся трава, как ива и рогоз,

Кудрявая прибрежная аморфа.

Ты в паутинках осенью стрекоз,

Листву и мотыльков качаешь мёртвых.

 

Ты прячешь гнёзда белых лебедей.

Ты сам красив, как акварель японца.

«Камыш» – ты в просторечии людей,

Тростник, – свеча, горящая на солнце!

 

* * *

 

Люблю тебя, мой верный карандаш,

Во всём послушен ты, со всем согласен.

Ты в трудный час и в день счастливый наш

Не возведёшь укоров и напраслин.

 

Такого друга сердцу и уму

Иметь лишь с благодарностью пристало.

Но я тебя ещё и потому

Так чествую, что нас роднит начало.

 

С глухой тайгой невидимая связь –

Далёких хвой тяжёлое шуршанье,

Взлёт поползня, осинки, что дымясь

Зелёною пыльцой, хранят молчанье.

 

Лишь лёгкий шум разбудит их красу –

Лёт ветерка – и вновь всё замирает.

В тебе, гранёном, леса песнь несу

Дремучую – то жизнь твоя вторая.

 

Не уставай творить и разрушать,

Случайные вычёркивая строки…

Ты так похож на стрелы камыша,

Как этот лист – на лезвие осоки.