Журнальный мир

Чем была занята у Пушкина первая половина 3 сентября 1833 года, мы не знаем…

Из интернета

Уже много лет пытаюсь разобраться – зачем наш дорогой Александр Сергеевич Пушкин поехал в Оренбург через Нижний Новгород. Нет, я для себя этот вопрос давно уже решил, но уж очень почему-то неубедительным образом для всех моих друзей и оппонентов. Цель поездки той была совершенно чётко официально обозначена и строго оформлена подорожными документами: сбор материалов для истории подавления Суворовым Пугачевского бунта. Нижний Новгород к делам пугачевским никакого отношения не имел, а на Казань и Оренбург дорога из Москвы лежала прямиком через Муром и Арзамас. Но вот наш писатель после Мурома сворачивает на Нижний.

Зачем?

Помыться в общественной бане – он смог бы и в Арзамасе. Играть в карты на Нижегородской ярмарке с подсчитавшими свои барыши купцами в заплёванном трактире (ярмарка уже закрылась) он не будет – не тот у него статус. Карточная игра в те времена была привилегией высшего дворянства, ей обучали с детства, как танцам и верховой езде. А при дворе Екатерины Второй чеканились специальные монетки достоинством пятьдесят копеек, рубль и два для расчёта, и ценятся эти монетки сейчас у коллекционеров выше, чем полновесные николаевские золотые червонцы.

Зачем?

В памяти народной совершенно естественным образом сохраняются имена героев – полководцев-победителей. И первыми, кого любой школьник назовёт из таких великих наших военачальников, будут Жуков, Суворов и Кутузов. Жуков «победил» Гитлера, Кутузов – Наполеона, а Суворов… И вот тут всегда заминка! Что же за войну такую выиграл Суворов, что в памяти народной занял место первого из первейших спасителей отечества? Правильно! Пугачевская война так напугала нашу Екатерину Вторую, что она была вынуждена спешно сорвать Суворова, гениального уже на тот момент полководца, с действующей армии и направить его на подавление Пугачева. Только замолчана почему-то в нашей истории эта кровопролитнейшая и довольно длительная война с Пугачевым, и война загадочная. Да и сам Пугачев остается пока что фигурой загадочной и сомнительной. А не бастард ли он какой-то с претензиями – мало ли их по Руси шастает? Во времена Пушкина вообще упоминать его имя было делом предосудительным. Это как в советское время вести разговоры о кровавой расправе в Новочеркасске. Такие загадки смущали кое-кого и двести лет назад. И официально Пушкин направлялся на Урал писать историю Суворова, а не Пугачева. Только поменялось что-то в его понимании после посещения Нижнего Новгорода. И это – не пять выписок из бумаг местного архива да встреча со старухой в Курмыше, лично знавшей и помнившей Пугачева.

Император Николай Павлович не был дураком, и он прекрасно понимал, что Пушкин – гений и что он будет «нашим всё»! А потому он и выбрал с поэтом тон довольно доверительных отношений, стал его первым читателем и личным цензором начиная с 1826 года. Хотя к моменту, который нас интересует, их отношения и сильно охладели, но Пушкину император по-прежнему мог доверить расследование некоторых деталей суворовских подвигов, о которых никто пока что ничего точно не знал но желательно, чтобы никто ничего лишнего не узнал бы и в будущем.

Да, так оно и случилось, а уж благодаря Пушкину или нет – неизвестно!

Детали эти хранились где-то там, на Урале, в Оренбурге, в сердце его Пугачевой стороны, а может, и дальше – в Сибири. Где-то вот в этой точке пересекались интересы Пушкина-писателя и императора-государственника. Но у каждого из них, видимо, были и секреты, которыми делиться они друг с другом не собирались до поры до времени. И если секреты Николаю Павловичу достались от бабки его великой Екатерины Второй, руками Суворова утопившей в крови Пугачевский бунт, то Пушкину многие секреты открывались по праву происхождения: кровь Рюриковичей по материнской линии – волшебный ключ!

К тому же надо всегда помнить, что Пушкин был официальным сотрудником Министерства иностранных дел, которое возглавлял мудрый Нессельроде. И его, Пушкина, подпись стоит под многими секретными документами, в том числе и «о неразглашении».

Ну, во-первых, смущает то, что для губернатора Бутурлина приезд в Нижний Новгород Пушкина стал неожиданностью – в сопроводительных подорожных документах, выданных тому в дворцовой канцелярии в Санкт-Петербурге, заезд в Нижний Новгород не предполагался, потому и решило губернское начальство, что Пушкин – ревизор инкогнито. Бутурлин тут же послал скорой эстафетой спешных гонцов к своим коллегам в Казань и Оренбург с сообщением о таком непонятном для него визитёре. Может, это и послужило поводом для появления в дальнейшем «Ревизора» Гоголя, хотя был у Николая Васильевича в разработке уже этот сюжет.

«…Никак не верю, чтобы он разъезжал за документами о Пугачевском бунте; должно быть, ему дано тайное поручение», – пишет в те дни нижегородский губернатор.

Во-вторых, у самого Пушкина никаких близких родственников, друзей и знакомых, с которыми он мечтал бы повидаться, в Нижнем Новгороде не было. А для чего тогда было делать этот крюк в сотни верст? Да и заехал-то он всего на один день или на два. Странно! Написал он из Нижнего пару писем своей Наталье Николаевне, притом в них – буквально два слова о городе и людях, и очень сухо. Да ещё так торопился он, что какие-то свои дела обделав, уже на второй день, пробыв лишь час в гостях у губернатора на обеде, неожиданно откланялся и отбыл срочно в Казань. Причем загадкой остается, где был Пушкин в первой половине этого дня. А вот очевидец пишет, что «выезжая вечером 3-го сентября из Нижнего, поэт был свободен и весел».

Ну и, конечно, важно то, что ни Суворов, ни Пугачев в Нижнем Новгороде не бывали, и пугачевские бунты до него всерьёз не докатывались. Так что рыться в местных архивах смысла не имело. А имело смысл что-то другое.

И приходится искать ответ.

И такой ответ невнятно, но находится.

Богатства семьи Строгановых были легендарны: бытовала поговорка: «Богаче Строганова не станешь!» Григория Строганова Петр Первый называл своим кошельком, и он же, Петр, распорядился, чтобы все владения, земли и богатства Строгановых объединить и продаже и дележу в дальнейшем не подвергать. К тому времени, о котором идёт речь, «майоратом» Строгановых владела и распоряжалась Софья Строганова (урождённая Голицына), а это – в собственности пятьдесят тысяч душ крепостных и земли, по размерам превышающие территории некоторых европейских государств. В начале девятнадцатого века, времени, о котором я веду речь, это положение семьи Строгановых в России продолжало оставаться непоколебимым. Основой этих богатств была соль. Если в семнадцатом веке основной базой семьи были уральские земли, а в восемнадцатом они перебазировались в Нижний Новгород, то уже при Петре семья перебралась в Москву. Хотя соляные базы страны продолжали оставаться в Нижнем.

Такой же легендарной фамилией в восемнадцатом и девятнадцатом веках обладали и князья Голицыны, но уже в плане аристократизма. Они являлись прямыми потомками великого князя Гедимина и по знатности уступали только Рюриковичам и Чингизидам; даже Тимуриды стоят ниже. К слову, любимая младшая дочка, Соня Голицына спрашивала в детстве у своей замечательной мамы Натальи Петровны: «А что, Иисус Христос тоже Голицын?» «Нет, – отвечала княгиня Наталья, – но он тоже из хорошей семьи!»

По моей версии, усатая княгиня Наталья Петровна Голицына (это про неё – «Что скажет Марья Алексевна?»), которая когда-то в молодости танцевала в Версале с Людовиком XV и была накоротке знакома с известным проходимцем и предсказателем графом Сен-Жерменом, имеет непосредственное отношение к интересующему меня визиту. Ей к этому моменту уже исполнилось 89 лет; вот она-то и подсказала Пушкину заскочить в Нижний Новгород, где в то время проживала её любимая дочка Соня, в замужестве ставшая Строгановой, с неизвестным нам поручением.

Соединились чудесно в лице Софьи Владимировны аристократизм и богатство.

В 1812 году она потеряла на войне с Наполеоном своего единственного сына, а вскоре и овдовела. Будучи фрейлинами при четырёх императрицах, она была одарённым в художественном плане человеком: перевела на русский язык «Божественную комедию» Данте, неплохо рисовала, её салон в Санкт-Петербурге был привлекательным пристанищем для всех известных своим творчеством людей. Соня в другие времена тоже танцевала в Версале, но уже с Наполеоном.

Пушкин, безусловно, хорошо знал обеих этих дам по петербургскому высшему свету. И было какое-то послание от Натальи Петровны к дочке Софье, и послание это, очень личное, вёз ей Пушкин. Но я думаю, что это послание было связано ещё и с поездкой Пушкина на Урал, где находились принадлежащие Строгановым земли, те земли, на которых зародился Пугачевский бунт.

В 1824 году по плану развития Нижнего Новгорода было решено придать благообразие нижней волжской набережной, и было решено убрать с берега склады, лабазы и бараки, в которых хранились товары купеческие, приходящие в город по воде. Все фасады зданий приказано было развернуть к реке, рассчитывая облагообразить фасадную часть набережной. Губернатор Бутурлин строго следил за реализацией проекта. Так уж случилось, что фамильные особняки Строгановых и Голицыных располагались по соседству, и хозяйка решила их реконструировать, объединив в едином ансамбле, соединив их подземными переходами, галереями и арками. Парадный въезд запланирован был со стороны Волги. Проект в окончательном виде был окончательно осуществлен известными столичными архитекторами из мастерской Воронихина (как бы сейчас сказали) несколько позднее описываемых нами событиями. Но работы уже велись, вот сюда-то и спешил Пушкин утром 3 сентября 1833 года.

Некоторые семейные тайны могут подчас представлять собой очень серьёзный государственный интерес. Потому и хранятся они осторожно, и скрывают их старательно от любопытных глаз, и прячут их в загородных удаленных провинциальных усадьбах, куда трудно добраться несведущему человеку. Вот в такую древнюю контору «именитых людей Строгановых», хозяев уральских земель, и устремился Пушкин с поручением от старой усатой княгини. Согласно некоторым источникам, Софья Владимировна Строганова находилась с инспекционной поездкой в Нижнем Новгороде в сентябре 1833 года, проверяя работу каких-то филиалов своего «майората» – а инспектировать-то иногда всё приходится.

К ней, к своей любимой младшей дочке, направляла с тайным посланием Пушкина старая княгиня. Что это было за послание? Связано ли оно с уральскими строгановскими угодьями, а значит, и с пугачевскими волнениями? Встречался ли Пушкин с княгиней Софьей? Хотя современники и очевидцы утверждают, что встречался.

А если встречался – не был ли это простой визит вежливости? Или тут был интерес и политический, и творческий?

Повторюсь: был ли Пушкин в бане, ездил ли на ярмарку, работал ли в местном архиве – это предположения и версии, такие же, как и моя – о том, что он встречался в Нижнем Новгороде с княгиней Софьей.

На обратном пути из Оренбурга и Казани поэт едет нормальным проторенным маршрутом, через Арзамас; по пути заезжает он в своё Большое Болдино, где работает и пишет «Пиковую даму», по-моему, самую загадочную свою вещь. Потом он напишет и «Историю Пугачевского бунта» в двух томах, которая тут же была опубликована по распоряжению императора, и «Капитанскую дочку», честно отработав не очень приятную творческую командировку. Но спрятанный в повести «Пиковая дама» набор намёков и манит, и смущает пушкинистов и шифровальщиков уже почти двести лет. То, что под главной героиней повести выведена Наталья Петровна Голицына, было известно всем и с самого начала. Но что за загадка спрятана под сакральными «тройка, семёрка, туз» и смущает умы уже многих поколений? То, что это «очко», – слишком примитивно! И почему же тогда «тройка» – именно пиковая дама?

Пушкин работал в Министерстве иностранных дел, где вся информация, более или менее имеющая значение, зашифровывалась, а иносказательность в разговорном языке, а тем более в письмах возведена была в норму. Так что не очень что-то верится, что Пушкин мог что-то ляпнуть просто так. Кроме того, не знаю, какого градуса, насколько высокого, но, по сведениям из многих источников, Александр Сергеевич был масоном, а уж кому, как не мастерам этих засекреченных учений и практик, заниматься всерьёз нумерологией и символизмом цифры.

Так что такая загадка, как «тройка, семёрка, туз», существует, и загадана она была в Нижнем Новгороде, на улице Рождественской, в особняке Строгановых 3 сентября 1833 года и до сих пор не раскрыта.