Журнальный мир

_{* * *}

Дожди их появлению причина.

Неясный абрис быстро исчезал.

Немые жесты в контуре старинном,

и облик совершенства достигал

в той сырости, окутавшей прогал.

Серебряные линии флорина

сменялись эпизодами.

В руинах

проглядывался, словно из зеркал,

кувшин в руках библейской Магдалины.

Заполнился подтёками квартал.

Стена как флорентийская картина,

но кто её дождём нарисовал?

_{* * *}

Порой одно лишь слово создаёт

пространство, наделяя бездну смыслом;

в размерах соответствующих числам

нашёл бы сходство древний звездочёт,

сплетая интуицию и мысли

в строфе.

И дни и ночи напролёт

из слов растут пути, мосты и башни,

подобно снам ярчайшим в темноте,

которые, казалось бы, неважны,

как свет на умирающей звезде,

как вспышка фар, однажды в темноте

случайно заглянувшая с проспекта,

а слово, как надмирный архитектор,

помимо нашей воли, предстаёт

в мирах, где сердце нежно бережёт

взаимосвязь свою с мирами текста.

_{* * *}

Идея – обездоленная птица

стремится навсегда овеществиться,

чтоб ход часов томительных иссяк.

Шаг в будущее в прошлое есть шаг.

Открыта дверь созвучий части речи –

во внутреннее зренье переход.

И каждый, кто границу перейдёт,

в уме найдёт подобие той встречи,

которой завершится эпизод.

_{* * *}

Пусть образ может быть прозрачный и крылатый

придуманный давно (из прошлого изъятый)

в стихотворенье оживёт

обычной выдумки этюд из ниоткуда

существование колеблет амплитудой

и в мире слова не умрёт

И медленно как бы из тени проступая

изображаются дома и мостовая

как воплощённая мечта

где нет привычного потока временнóго

где веянье души важнее остального

и запах летнего дождя

_{* * *}

Дрожание метрических огней;

Фонарь статичен шахматной фигурой.

И здания похожи на людей,

Сверяющих себя с архитектурой,

Где длительную гласную берёт

Изгиб высокий в арке удивлённой,

Вбирающей стремительный полёт

Нетварной птицы, мыслью порождённой.

Мышление пытается скрестить

Всё видимое с кажущимся миром,

Единую выстраивая нить,

Чтоб Сириус и «Боинги» сапфиром

Светили одинаково в уме

И каждый замечал пробор дороги,

Из детства вспоминая ряд примет –

Причину неосознанной тревоги.

Забытый фильм фрагментами сквозит.

На этом месте постер был когда-то,

Который фотография хранит.

И сцена из давнишнего проката

Ступенчато идёт, почти как сон:

Мерцает город светом непривычным;

Тангейзера врата и Орион

Горят в калейдоскопе мозаичном;

Бездомный белый голубь в темноте

И беглый Ру́тгер вместе огляделись,

А сбой в распределительном щитке

Звучит, как электрический Ванге́лис.

Пульсация, движение и звук

Окрашены, как чувства, сложным цветом;

Дублирует металл структуру рук

Во тьме, уподобляясь силуэтам

Творений Джакоме́тти и Миро́.

Что если жизнь лишь поиск архетипов

Сеза́нна в Арлекине и Пьеро

На плоскости вселенского изгиба?

Но, может, что-то большее есть там,

В предчувствии пространства тихой ткани,

Что делит восприятье пополам,

Скрываясь в нефизическом тумане.

_{* * *}

Неясность настоящего – основа

бытийности.

Архив минувших дней

в себя вбирает тысячи дверей

единственного будущего крова,

который создаётся из частей

пейзажа или сказанного слова,

охватывая сущность мелочей.

_{* * *}

Просыпались ночью в Рождество

Бедные, забытые игрушки,

Обходя гирлянды и хлопушки,

Видели в мерцанье волшебство.

Неуклюже к старому буфету

Шли, шепча: «Мы только посмотреть»,

Слон прильнул к цветочному букету,

Торопил раскрашенный медведь,

Замерли… Ворочаются дети,

Снится им заветная мечта:

Как идут закутанные в пледе

К ёлке, за игрушками следя.