Сибирская палитра Николая Долгова

Сибирская палитра Николая Долгова

Пейзажисты — счастливое племя: образ родины у них впечатан в сетчатку. Русский пейзажист — патриот автоматически. Ведь чтобы посвятить жизнь отображению нашей скромной, неприметной, как простая холстина, природы, надо ее очень любить.

Так и Николай Харитонович Долгов без остатка отдал свое сердце художника «среднесибирской полосе» России. Родился он в 1930 г. в деревне Михайловке Омской области в крестьянской семье. Девятнадцатого января, на Крещение, отец собрался ехать за святой водой в соседнее село, где была церковь. Но жена его удержала: «Распрягай, Харитон, я рожать буду». Появившийся на свет мальчик был пятым ребенком.

…В декабре неурожайного 1936 г. большое семейство Долговых отправилось в далекое путешествие из прииртышской деревни в Кемерово — молодой индустриальный город на реке Томи. Маленький Коля впервые увидел железную дорогу. «Своим детским умом я представлял ее как широкое полотно из листов кровельного железа, прибитых гвоздями к земле», — вспоминает художник.

Семеро новоприбывших поначалу поселились в бараке у дедушки с бабушкой, где уже жили пять человек родни, — все в одной комнате, правда большой. В первый класс Коля Долгов пошел в 35-ю школу, где впоследствии учился будущий космонавт Леонов. Тут началась война. Время наступило голодное. Неподалеку от бараков жители садили картошку и сеяли просо. Мальчишки играли в Александра Невского (фильм Эйзенштейна появился на экранах в 1938-м), бились на деревянных мечах. Через игру они проникались духом народной войны и патриотизмом. А старшие Колины сестры работали на военном заводе. На опасных производствах нередко случались пожары и взрывы с многочисленными человеческими жертвами.

И вот при таких внешних обстоятельствах четырнадцатилетний подросток начинает ходить в изостудию при районном Доме культуры. Студию вел замечательный педагог Виктор Михайлович Петровский. Учились ребята всерьез — писали маслом. Дефицитные краски доставали где придется: покупали у родственников погибших художников-фронтовиков, более взрослые студийцы заказывали на заводе-изготовителе. Сейчас умудренный годами живописец сам удивляется, как ради маленького этюдика они топали босиком — берегли обувь! — за двенадцать километров к деревне Верхотомке. А любили природу и искусство! Да-да, уже тогда эти бедно одетые, полуголодные дети войны воспринимали дело, которым занимались, как служение, как Искусство с большой буквы.

Поразительно, как в суровое, трудное время люди тянулись к красоте. В одном бараке с Долговыми жил Борис Чедов. Изостудию он не посещал — был самоучкой. Работал же простым электриком. Можно ли себе представить в наши дни, чтобы заводской рабочий занимался живописью? У рисующей молодежи пользовалось популярностью местечко (называемое в обиходе «тысячетонкой»), куда ходили… смотреть закаты. «Там был простор, широкий горизонт и необыкновенно красивые закаты, — делится воспоминанием художник. — В такую даль мы шли — за впечатлениями!»

Колины родители, которые сами были совершенно неграмотны, против увлечения сына искусством не возражали, а когда продался его первый «ковер», даже очень обрадовались. Расписанный им масляными красками холст изображал лебедей — весьма востребованный в ту пору сюжет.

Уже после войны семнадцатилетний юноша познакомился в изостудии с симпатичной девушкой Тоней, которая восемь лет спустя — как терпеливы и преданны люди того поколения! — станет его женой. На эти годы пришлась служба в армии, ее учеба в ленинградском институте и его — в Нижнетагильском, а затем — в Сталинабадском художественном училище.

 

«Когда я решил поступать, — рассказывает Николай Харитонович, — в училище в Нижнем Тагиле (откуда со второго курса его забрали в армию. — Прим. авт.), у меня уже были любимые художники. Очень нравились первые русские импрессионисты Коровин и Грабарь, Левитан, Кончаловский. Живопись их была цветная, “мазистая”. Сокурсники меня в шутку прозвали — тагильский Коровин».

А перед тем как ехать на Урал, он показал свои этюды в областном товариществе художников. Там к парню отнеслись доброжелательно и даже дали возможность подзаработать денег на дорогу, поручив выполнить несколько копий хрестоматийных натюрмортов и пейзажей. Тогда же Коля свел знакомство с молодым Виктором Зевакиным, впоследствии ставшим народным художником России. Забегая вперед, отметим, что среди кемеровских живописцев его творчество произведет на выпускника наиболее сильное впечатление.

Годы учебы пролетели. Учился Николай Долгов самозабвенно. На пятом курсе (в столице Таджикистана Сталинабаде) из экономии жил с товарищем… в курятнике, куда приходил только спать. А перед защитой диплома трудолюбивым студентам разрешили ночевать прямо в мастерских.

Впрочем, попадались в рядах учащихся и не слишком усердные. Один как-то поделился «секретом», что летом пересыпает кисти дустом. На недоуменный вопрос «зачем?» простодушно ответил: «Чтобы моль не ела». Для Николая, который и на каникулах не оставлял кистей и красок и продолжал напряженно работать, это звучало дикостью. Училище он окончил в 1957 г. с отличием и вернулся в Кемерово, где его с нетерпением ждала жена с годовалым сыном…

Трудовая книжка живописца Долгова на редкость скучна. Если не считать армейской службы, там фактически единственная запись, ведь после завершения профессионального образования он более тридцати лет проработал в одной организации — Кемеровском отделении Художественного фонда СССР (позже — РСФСР).

Зигзаг судьбы проявился в том, что на заре творческой карьеры (начало 1960-х) Долгову случилось вести изостудию в ДК Кировского района — в тех самых стенах, где когда-то подростком он взял в руки кисть. Но после того как молодому перспективному художнику дали мастерскую, он больше не преподавал.

В 1959 г. Долгов с несколькими этюдами впервые принял участие в большой областной выставке. Потом этих выставок будет много — вплоть до зональных, проходящих раз в пять лет, которые тогда назывались «Сибирь социалистическая» и охватывали полосу городов от Омска на западе и до Иркутска на востоке. А пока случались и творческие неудачи, были эксперименты с жанровой графикой, однако постепенно художественные предпочтения определились: пейзаж. Видимо, зори военной поры, которыми ходил любоваться худой впечатлительный мальчик с заводской окраины, не погасли в его душе.

 

Несмотря на то что Николай Долгов — горожанин, городские мотивы в его творчестве почти не оставили следа: в самый продуктивный период работы он добрую половину года проводил среди деревень, лесов и полей. Что такое будни художника, выбравшего своим уделом пейзаж? Это свинцовая ноша этюдника, белый холст парусит на ветру, за плечами котомка с нехитрым провиантом — и бессчетные версты по проселкам, лугам, перелескам, да в зной, да в стылость поздней осени или ранней весны… Но пронзительная прелесть родной земли, воплощенная в красках, искупила всё, все тяготы и трудности судьбы.

Печальный нежно-палевый осенний косогор; полевая дорога, убегающая в седую зелень овсов; сиреневый апрельский снег и в тон ему розовое марево набухающих березовых почек. Вот лимонный поток солнечного света хлынул через старые ворота во двор и прямо-таки слепит зрителя. В характерной кофейно-оливковой гамме апреля написан створ Томи и берега, кулисами уходящие к горизонту. А балахоновские холмы суровым колоритом напоминают древние курганы из какого-то забытого эпоса.

Надо сказать, что в пейзаже особую сложность представляет зеленый цвет. Трава зеленая, кустарник зеленый, деревья зеленые. У иных живописцев зеленый зачастую получается одинаковым, среднеарифметическим. «Зеленуха» — так пренебрежительно говорят они, для них это — рутина. «А я никогда не боялся зеленого», — смеется Николай Харитонович. Кстати, белый цвет (зиму) тоже писать трудно. Мастер вспоминает, что еще в студии преподаватель Петровский специально ставил, например, такой натюрморт: на белой скатерти — белая чашка, белая тарелка.

Из Старой Ладоги был привезен небольшой серенький этюд «Зимка». В нем изумительно переданы тончайшие оттенки серого в цвете неба, снега и особенно сарая, возле которого притулилась запряженная в сани лошадь. Полное представление об этом сложном цвете вымытой дождями древесины может дать, конечно, только оригинал. «Цвет времени и бревен», — сказал когда-то поэт Бродский. Вечный русский сюжет: зимняя деревня, сугробы, заснеженные крыши, сараюшки. И покорная лошадка — на такой, наверное, Харитон Долгов в Крещение 1930 г. и собирался за святой водой…

Часто в пейзажах Долгова человек присутствует незримо и в то же время органично. Монументальная бревенчатая кузница показана им как храм труда. Пашня, будто черная река, омывает околок. Из сенок, выстланных могучими плахами, распахнута наружу дверь, и в проеме мреет деревенская идиллия: золотистый лужок, ограда, домики гуськом и далекий лес. Есть у художника полотно — красочный гимн сенокосу: широкие цветные ленты живых и скошенных трав покрыли увалы декоративным узором. А избенка на высоком яру смотрится словно кораблик в клубящемся океане облаков.

Эпический холст «Среди пашен» изображает клин березового острова посреди зяби. Земля вспахана под весенний сев. Ее шоколадные, темно-синие, фиолетовые тона, ассоциирующиеся с плодородием и будущим урожаем, удивительно гармонируют с охристо-бежевыми красками умирающей травы и листвы. Плотный фронт сизых октябрьских туч навевает думу о близкой зиме. И вся эта холодноватая цветовая гармония символизирует круговорот времен в природе и тесно связанный с ним круговорот крестьянского труда…

Работы Долгова колористически богаты и очень разнообразны; в довольно обширном творческом наследии в сотни полотен практически нет похожих. К слову, сам автор многие свои произведения уничтожил, считая несовершенными. Но такова требовательность художника, это его личная оценка. Профессиональным сообществом его заслуги как живописца общепризнанны: на протяжении десятилетий он был постоянным участником городских, областных и региональных выставок. Только зональных («Сибирь социалистическая») на его счету четыре или пять, а еще — представительные выставки «Художники Кузбасса» в столичных городах: Ленинграде (1979) и Москве (1987).

Жизнь сложилась так, что ему посчастливилось трудиться в коллективе незаурядных личностей, среди которых блистали такие самобытные мастера пейзажа, как В. С. Зевакин, Н. И. Бачинин, Н. М. Шемаров. Неоднократно Долгов получал вызовы и плодотворно работал в известных домах творчества страны: в Старой Ладоге, Горячем Ключе. Он обычно приезжал на два месяца, писал этюды, общался с более маститыми собратьями по цеху, набирался впечатлений, приобретал новый опыт. Эти поездки много дали для профессионального роста кемеровского живописца.

Сегодня его произведения находятся в учреждениях культуры и частных собраниях сибирских городов и весей, а некоторые даже попали в Азербайджан и Италию. Н. Х. Долгов — ветеран труда. Он приближается к почтенному 90-летнему возрасту и уже не берет в руки кисти. Однако цвет воспринимает по-прежнему остро…