Сказывание

Сказывание

Коротенькое предисловие

 

Обратились ко мне, сапожнику, писателю и художнику Липе Грузману, высокопочитаемые граждане Нижнего Новгорода с просьбой, чтобы я написал о евреях, живших когда-то на Рождественской стороне. Что делать? Просьба есть просьба, нужно вспоминать и писать. Сегодня пойдет сказ о славных временах горбачевской перестройки – когда «верхи» начали управлять по-новому, а «низы» жили по-старому…

 

СКАЗЫВАНИЕ

А у нас на Маяковке жило-было… много евреев. Обо всех не расскажешь в одном сказе. И сейчас речь пойдет о доме номер сорок семь, во дворе которого располагался Отдел водной милиции, а рядом – кожно-венерический диспансер (правильное «венерологический» простолюдины не произносили).

И жил в том доме еврей Гриша Малкин, соответственно при нем проживали жена Рая и дочка Белла. Номер квартиры в тумане памяти прорисовывается как 5, но память, как волна на Волге-матушке реке, насчет номера квартиры может и «перезахлестнуть».

И еще об одном доме нужно вспомнить: это дом под тем же номером сорок семь, но он имел литеру «А», и вход в его двор был со стороны Нижневолжской набережной.

В том доме жила сестра Раи Малкиной Мира Прак. В девичестве обе они имели фамилию Иоффе, и поговаривали между собой евреи, что управляющий трестом «Облсельстрой» Аркадий Григорьевич Иоффе их родственник.

«Вот это да! Еврей а такой высокопоставленный человек?! Член партии к тому же…»

Но это так, к слову пришлось, Аркадий Григорьевич к этой истории никакого отношения не имеет.

А раз Рая и Мира – сестры, тем более еврейские, то семьи их тоже «посестрились». Посему Гриша Малкин, Раин муж, очень часто пользовался рассохшимся дровяным сараем Миры Прак, дверь которого запирал на тяжелый древний амбарный замок, так как «прихоранивал» там кое-что, от чего имел гешефт.

Сарай Мире был не нужен. Маяковку газифицировали в 1971 году. А сарай, в котором ранее складировались дрова, приспособили под хранение всяких ненужных или редко употребляемых вещей: старых кастрюль, валенок, не часто эксплуатируемого самогонного аппарата, сделанного из скороварки, и старого комода с разным барахлом.

И еще Гриша в Мирином сарае припрятывал «шкуры» дефицитного хрома, который тайком «приносил» ему с фабрики «Красный обувщик» Давид Миркин, он работал в той организации охранником.

Как говорилось в советском фольклоре – «простой советский человек всегда имеет то, что ему поручено охранять».

 

Ну вот! Что понаписал-то? Нужно сейчас же прокомментировать положенное на чистый лист!

 

* * *

Итак, Маяковка, Миллиошка, Грузинка, Суетинка, Свердловка, Воробьевка, Добролюбовка, Володарка – для меня, коренного горьковчанина, родившегося в первом роддоме на улице Веры Фигнер, не что иное, как название улиц в верхней части города Горького в эпоху «полной и окончательной» победы социализма в России.

Так, по-своему, переделали официальные названия улиц родного города его обитатели, конечно же, работяги.

А насчет скороварок (превращенных в самогонные аппараты) всё было очень просто: голь на выдумку хитра.

С крышки герметически закрываемой кастрюлины нужно было свернуть паровой клапан, вместо него ввернуть штуцер, на который нанизывался резиновый шланг одним концом. Второй конец шланга прикреплялся к стеклянному цилиндру, внутри которого был впаян змеевик. От второго конца змеевика шел свой шланг, конец которого помещался в трехлитровую стеклянную банку – в ней-то и собиралась капающая «огненная вода».

Змеевик охлаждался простой водопроводной водой, которая циркулировала внутри стеклянного цилиндра, превращая движущиеся в змеевике пары зелья в живительные капли «бухаловки».

Приспособление «змеевик в цилиндре охладителя» можно было приобрести у мужиков, работавших стеклодувами в Институте химии, за литр водки.

Это были снобы: имея познания в науке о превращении веществ, сами они самогон не пили.

И, как когда-то было показано в фильме «Самогонщики», в скороварку заливалась брага, агрегат водружался на обыкновенную газовую плиту, зажигалась одна из горелок под оптимистичный возглас: «Да здравствует трест “Горгаз”, который ускоренными темпами проводит газификацию родного города!»

Далее процесс шел.

Чарующие капли густоватой жидкости скапливались в необходимые сто грамм и более…

 

Полагаю, что с комментариями можно покончить и повествовать далее.

 

* * *

В общем, в какой-то день «перестроечной эпохи» в сарае у Миры Прак участковый милиционер, вместе с председателем домового комитета, обнаружил самогонный аппарат, то есть скороварку со штуцером вместо клапана, запаянный в цилиндр змеевик и шланги.

Затем «мусор» постучал в дверь к Мире, и она грудью встала на пороге, не впуская участкового и председателя домового комитета в свою квартиренку.

Беседу-дознание начал милиционер. Пенсионер-домком держал в руках «агрегат» и пытался суровым взглядом сразить Миру.

Товарищ Мира Прак, скажите, почему в вашем сарае хранится это? – вопросил милиционер и указал рукой в сторону ветерана с частями аппарата в руках.

Мира, как положено еврейке, ответила ему вопросом на вопрос:

Товарищ старший лейтенант! Скажите, пожалуйста, а по какому праву вы без разрешения хозяйки залезли в мой сарай? Сейчас новая эпоха, перестройка, а вот этот аппарат – точно не мой. Но вот дверь моего сарая осталась распахнутой настежь!

Наступила длительная пауза. Потом покрасневший, как помидор, лейтенант попытался объяснить:

В вашем дворе, как вы знаете, располагаются Отдел водной милиции и кожвендиспансер. Кто-то из навещавших больных в венерической клинике нашел около лавочки интересный старинный ключ – и сдал его дежурному по отделу. Коллеги разыскали меня, местного участкового, и передали мне уникальный предмет с клеймом Павловских мастерских. Я, руководствуясь инструкцией, пригласил в качестве понятого местного домкома-общественника, и мы вместе приступили к операции – есть ключ, а где же замок, к которому он подходит? В результате многочисленных проб мы установили, что этим ключом можно открыть только замок вашего сарая. Я… я… не знаю, как у нас это получилось, но мы открыли дверь сарая, вошли – и там обнаружили ВОТ ЭТО!

Участковый вновь указал на старикашку домкома, нежно прижимающего к груди агрегат.

В то время, как лицо участкового сверкало красным помидором, у общественника оно почему-то становилось цвета яблока «белый налив», но сизый нос торчал из-под козырька «сталинки» и алел под солнечными лучами.

Стоящая в дверях Мира, как всегда, когда волнуется, начинала очень явно картавить. Сверкнула большими карими глазами и уверенно проговорила:

Пхосто бхед какой-то! Евхеев уже начали обвинять в самохоновахении? Шоб вы знали, мы на Пейсах пьем вишневую наливку или делаем пейсаховку из изюма. Неужели ж мы будем употхеблять отхаву? Или мы не знаем, сколько хабочих с нашей улицы околело от этохо «пхичащения»? И некотохые милиционехы, хаботающие по соседству, кстати, тоже окочухились! Я не вахю самохон, это непхавда!

Участковый аж затрясся, услышав, какую политическую подкладку Мира кладет под факт обнаружения змеевика, и, запинаясь в словах, стал отчитывать домкома:

Постыдитесь, постыдитесь, гражданин! Зачем вы впутываете милицию в свои дела, связанные с вашим личным неприязненным отношением к евреям? Вначале вы нам написали, что в квартиру гражданки Миры Прак приходят евреи и устраивают там синагогу, а сейчас доказываете, что она занимается самогоноварением! Вы хотя бы в курсе, что председатель райсовета Сериков недавно подписал постановление о передаче здания бывшей еврейской синагоги в пользование «Религиозного общества еврейской религии в городе Горьком»?

Участковый сурово сжал губы, и его пронзительный взгляд впился в бледного домкома. «Старый коммунист» как-то весь сжался и выпустил из рук «агрегат особого предназначения».

Звон битого стекла, грохот от рассыпающейся скороварки подействовали на Миру так, что она приняла позу «вождя пролетариата», то есть подняла левую руку вверх, встав вполоборота к менту и домкому и гневно закричала:

Посмотхите! Они около моей двехи и окна бхосили то, что не моё, а скажут – что это моё! Нет, это не мое, тем более такое битое! Товахищ милиционех, забихайте это всё отсюда и отнесите это ветехану пахтии на кухню! Пусть он готовит себе бхагу и выгоняет из нее похтвейн, котохый сам же будет и глотать. Это напиток для таких, как он!

Из дальнего уголка двора послышался радостный смех – там стояли трое молодых людей и с интересом наблюдали «сцену дознания».

Участковый изобразил на своем лице маску безразличия, сделав вид, что он как бы случайно зашел во двор, и быстренько шмыгнул на Нижневолжскую набережную.

А домком подобрал скороварку и шланги, отпихнул от себя осколки разбитого змеевика и трусцой побежал к своей квартире, примыкающей к венерической больнице.

 

* * *

Вечером того же дня Гриша с Раей, сидя в большой комнате у Миры, пили чай за круглым столом. В углу, напротив них, на тумбочке находился небольшой «священный шкафчик», в котором стояли четыре свитка Торы.

А за столом радостно обсуждали событие, произошедшее днем во дворе около двери Миры.

Хозяйка квартиры говорила:

Участковый «нашел» в сахае скоховахку – и пошел со мной хазбихаться. А вот за сгахым комодом, в котохом лежат евхейские молитвенники, было запихано тхи тысячи дециметхов дефицитного ххома. Что было бы, если б мильтон вытащил из сахая на улицу мешок, а не скоховахку?

Улыбающийся Гриша поддержал героиню дня:

Я у Давида Миркина купил кожу за двести рублей. Конечно же, продам ее сапожникам и закройщикам рублей за пятьсот! Сейчас «мода идет», как после революции, – кожаные плащи, куртки, пальто люди начали носить. Израиль Матвеевич Крупат сейчас день и ночь работает. У него так много клиентов на пошив дефицитной одежды!

Довольная Рая констатировала:

Не нашел этот гой-участковый кожу, потому что уже несколько лет как ты, сестричка, пригрела в своей квартире еврейскую синагогу. От десяти до пятнадцати верующих евреев приходят сюда каждую субботу, каждый праздник.

Так неужели, наш великий Бог не вступился бы за тебя?

В простом фанерном шкафчике ты хранишь четыре свитка Торы, которые когда-то «жили» в такой же неофициальной синагоге на Малой Ямской, в доме у Янкеля Плаксина.

Конечно же, приятно тебе, Мирочка, сестричка моя, осознавать себя причастной к таинствам еврейских богослужений. Это свитки Торы в твоем доме отвели беду!

Конечно же, страшновато – а вдруг…

После кончины Янкеля Плаксина, благословенна его память, все эти свитки содержались в Кузнечихе, на квартире у одной еврейки. И что же?

Сосед, пьяница, часто пользующийся такой же скороваркой со змеевиком, в одну из суббот встал в дверях подъезда с утра, и никого из стариков-евреев не впустил.

Орал, что будет убивать сионистов, если они не перестанут собираться на квартире у еврейской проститутки… Вот ведь как бывает: взял, сволочь такая, и оскорбил невинную женщину!

А тебя Господь хранит, Миреле, сестричка моя!

 

* * *

Через пару лет, приходя во вновь действующую синагогу на Грузинке, Мира Прак нет-нет да и вспоминала своего незадачливого участкового, который «нашел» в ее сарае самогонный аппарат, а мешок, полный «честно» приобретенной кожи, не изъял.

Значит, и впрямь хранили свитки Торы ее и ее сестру Раю, и Гришу Малкина, который много лет поставлял перекупленный товар сапожникам и закройщикам, а те подрабатывали вечерами на дому, чтобы иметь кусочек белого хлебца с кусочком масличка на нем и ложечкой красной икры сверху.

 

Коротенькое послесловие

 

Конечно же, если Он даст мне, Липе Грузману, свободному художнику, писателю и сапожнику, здоровья и силы, я ещё и ещё буду «отправляться в плавание по реке памяти» – и конечно, отповествуюсь об одном из замечательнейших уголков моего родного Горького, как помнится мне, то есть шестьдесят лет назад – это была самая многолюдная и оживленная территория города, которая сегодня носит название Рождественской стороны.

Множество причалов на берегах Волги и Оки, три водные станции «Динамо», «Спартак», «Водник», при которых были яхт-клубы, секции гребли, водного поло и плавания.

Здесь шли съемки многих советских фильмов, особенно запомнились «Фома Гордеев», «Екатерина Воронина», «Хождение по мукам»…

А еще на Маяковке был колхозный рынок там, впервые, с Юрком Керзаком «подрезал карман» у какого-то сельского фраера. Мне тогда было двенадцать лет, Юрку – шестнадцать, а через год он повёз свой «червонец» в отдаленный Ставропольский край, поселок Новогеоргиевск.

И, как говорили наши пацаны:

Кто вольно не бродил по Маяковке, Мильёшке, Черниговке, Суетинке, Заломовке и Свердловке, – тот вообще не горьковчанин, а просто залетный турист…

 

С любовью из Иерусалима

12 июля 2012 года

Липа Грузман.