Сплетни дня

Сплетни дня

Рассказ

Ане часто снилась школа. Не само здание, конечно, а одноклассники, которые давным-давно исчезли из ее жизни. Снились перешептывания на задних партах, заговоры в туалете для девочек или робкие любовные романы. Проснувшись, Аня каждый раз чувствовала, что оставила в прошлом неприлично большой кусок души. Хотелось восстановить ее целостность.

Именно поэтому Аня согласилась приехать на встречу выпускников, пусть даже для этого ей пришлось лишний раз сесть в самолет, вызывающий неизменную панику. Девушке хотелось захлопнуть школьный альбом, спрятать его в дальний угол книжного шкафа и вспомнить о нем, только когда поведет ребенка в первый класс.

Она оставила позади неодобрительное цоканье в адрес своего русского паспорта, таможню, где ее попросили снять кроссовки, салон самолета, пронизанный страхом даже больше, чем предзакатным светом, и выпитую для храбрости бутылочку тепловатого белого вина. Теперь она стояла на крыльце бело-голубого здания, в котором когда-то провела долгие семь лет: с пятого по одиннадцатый класс.

Аня прошла мимо добродушного охранника с щеткой седых усов, оставила плащ в раздевалке, в которой по-прежнему пахло чужой сменкой, пропитанной подростковым потом, посмотрелась в большое зеркало напротив (простое черное платье и маникюр цвета лайма — она не хотела выпендриваться, сооружая кудри или влезая на каблуки) и нырнула в коридор, ведущий к актовому залу.

Одиссея продолжалась. Справа от Ани выросла столовая — сколько раз они с друзьями бегали в нее, чтобы купить мини-пиццу с колбасой, песочную полосочку или «Рыжий Ап»! Она заглянула внутрь: кажется, с тех пор тут ничего не изменилось. Разве что буфет разросся на пару метров да столы сдвинулись в асимметричный крендель, оставляющий бесполезную пустоту посередине.

Слева показался закуток на два кабинета: класс учительницы немецкого (его так никто и не выучил) и каморка школьного психолога. Аня была там однажды, теперь даже не вспомнить почему. Тогда некомпетентная тетечка с неудавшейся химией на голове давала им какие-то дурацкие тесты на тип личности, а потом сказала, что Аня — тихая и флегматичная девочка (как можно перепутать холерико-меланхолика с флегматиком?!), попутно похвалив ее одноклассницу за смелость носить кожаные ботфорты. «Ты не боишься плевать на условности, а значит, тебя никому не удастся сломить!» «Флегматику» она советов не давала. Признаков зарождавшегося у него генерализированного тревожного расстройства тоже почему-то не распознала.

Над столовой расположился кабинет математики. Больше всего Аня ненавидела геометрию. У нее всегда было не очень с пространственным мышлением — она же гуманитарий, что тут поделаешь. В этом кабинете в 2012 году они писали контрольную в тот день и час, когда майя предрекали конец света. Свет не погас, а за контрольную Аня получила три.

Странно, что она до сих пор никого не встретила. До начала мероприятия оставалось десять минут. Неужели мало кто принял приглашение? Ведь после окончания школы прошло всего восемь лет, никто даже толком не изменился. К тому же — чего греха таить — они тайком следили друг за другом в липкой паутине социальных сетей. Аня знала, кто женился, кто обзавелся потомством, устроился на работу или переехал в другую страну, как она сама.

Одна одноклассница и вовсе умерла спустя месяц после внезапно диагностированной лейкемии. Стоило Ане вспомнить об этом, как у нее тут же холодело внутри: казалось, мысль о смертельной болезни заразна и одной лишь силой страха она отравляет собственную кровь.

Подавив легкий приступ паники, Аня поднялась на два лестничных пролета и замерла около прозрачной двери в актовый зал. Слава богу, внутри уже собралось человек десять. Они встали в круг, как в обществе анонимных алкоголиков, держа в руках узкие одноразовые фужеры с шампанским. Аня подавила второй приступ паники и вошла в зал. В первую секунду ее никто не заметил — может, стоило все-таки надеть каблуки, оставляющие вмятины на линолеуме? — но, как только она приблизилась к компании, Дима Барашкин тут же встрепенулся и сунул Ане надтреснутый фужер.

Аня! Полянская! Не думал, что ты прилетишь из самой Франции! Случайно, не привезла нам улиток и лягушек? Как тебя вообще выпустили из страны в разгар этой дебильной пандемии?

Сейчас вроде, наоборот, затишье, — улыбнулась Аня, решив пропустить мимо ушей пошлость про французские деликатесы. — Даже маски в самолете не заставляют надевать.

Все равно бесит. Подозрительно смахивает на теневой заговор правительств. Я много всего на эту тему смотрел, могу кинуть интересные ссылочки. Да и вышки 5G эти подозрительные… Осталось разве что вставить всем чипы, и будет полный набор. Еще большая несвобода, как в книжке у этого… как его…

Оруэлла, — подсказала Аня.

Ну да, точно.

Ну а у тебя самого как дела? — свернула с опасной темы Аня. — Где-то учишься, работаешь?

Да пока ничего конкретного. Ищу то там, то сям. Пробовал летом работать менеджером по продажам в частной компании. Не задалось. Очень скучно, и много времени занимает. А ты как, говоришь уже вовсю на французском?

Давно говорю, да. Заканчиваю бакалавриат на юридическом. Параллельно пишу рассказы и романы.

Чего? Ты реально все еще заканчиваешь бакалавриат, даже не магистратуру? — округлил глаза Дима, отпивая еще немного шампанского.

Ну да. В Европе проще со сроками учебы. Там в аудитории часто даже тридцатилетних встретить можно. Не так важно быстро получить образование, главное — качественно.

Конечно, как я мог забыть — в Европе абсолютно все качественнее, — подмигнул ей Дима. — Ну что, отпускаю тебя, можешь пообщаться с другими. Они уже заждались.

Аня не поняла, можно ли считать сказанное сарказмом, но все равно поспешила отойти от Димы Барашкина. К ней тут же подошел другой одноклассник — Витя Липин. Их общение много лет назад характеризовалось постоянными скачками: от подъема к очередному спаду. Она догадывалась, что немного нравилась ему, но в то же время понимала, что между ними ничего быть не может. Хотя бы потому, что разница в росте у них колоссальная. На его фоне Аня смотрелась бы кобылой: пришлось бы безостановочно выслушивать шутки о том, что он ей не парень, а сын.

Витя немного подрос, но лицо его оставалось мальчишеским — про таких еще говорят «до старости щенок». Их разговор как две капли воды напоминал диалог с Димой Барашкиным: «Ну, как там Франция?», «Правда ли, что во время первой волны у вас там реально все носили маски и соблюдали карантин?», «Ты все еще учишься?!». Снова никакой реакции, когда она упомянула писательство.

Аня начала жалеть, что пришла на эту дурацкую встречу выпускников. На что она надеялась? Отношения, охладевшие еще при школьной жизни, не могут внезапно потеплеть много лет спустя.

Ее немного воодушевил разговор с Ирой — внучкой недавно умершей учительницы русского и литературы. Помнится, в школьные годы Ира была тихой, почти забитой. Кудрявый хвостик, челка, старомодные синие жилетки. Она рисовала карандашные портреты персонажей из «Сумерек» и собирала вкладыши из журналов для подростков. Сейчас она выглядела гораздо более уверенной в себе. Остригла волосы, занялась пилатесом и вольной борьбой. Аня следила за Ирой в социальных сетях и знала, что та уже несколько лет живет с девушкой.

В Европе правда к этому проще относятся? — смущенно спросила Ира.

На уровне законодательства — да, — сказала Аня. — А там уж как повезет.

Мама до сих пор просит меня не афишировать свою ориентацию. Говорит: «Слава богу, бабушка не дожила до этого момента. От такого позора ее снова бы хватил удар».

Мне очень жаль, что она не принимает тебя. К тому же сейчас ты выглядишь гораздо счастливее, чем в те годы.

Правда? — улыбнулась Ира.

Зуб даю.

Аня ненадолго осталась одна. Наколола виноградину на шпажку, села на обитый красным дерматином стул и стала искать что-то в своем телефоне, изображая занятость. На сцену поднялся незнакомый мужчина, выполняющий незавидные функции диджея. Из колонок полилась современная русская музыка — сначала про розовое вино, потом про Монако, которое певице не нужно без ее любимого. Может, в Ане говорил снобизм, но кто вообще слушает такие песни? Лучше бы включили что-то ностальгическое, связанное со школьными дискотеками, ушедшими в туманное прошлое. All the Right Moves или Rise and Fall, например, под которую они с Сашей танцевали медляки, не смея поднять глаза друг на друга. Аня помнила, как вспотели его руки, лежавшие у нее на талии, и как дрожали ее, обвившие его плечи.

Cаша не пришел на встречу. Не пришла и Даша — ее бывшая лучшая подруга. Они сблизились, когда писали шуточные статьи про одноклассников в «Сплетни дня», — как же это было смешно! Столько всего можно было вспомнить об их бездарно умершей дружбе — но сегодня Ане не хотелось добивать себя этими воспоминаниями.

Странное дело — почему так саднит внутри? В школе с ней ничего по-настоящему жуткого не случалось. Почти все дети происходили из нормальных семей среднего класса. Не было ни маргинальных разборок, ни женских драк в туалете, ни жесткой травли себе подобных или диверсий против учителей. В общем, ничего из того, о чем любят повествовать современные русские драмы, претендующие на фестивальные награды. Может, все это и происходило с кем-то другим, но Аня ничего об этом не знала. Так что же, что было не так? Почему ей до сих пор каждую неделю снится школа?

Что, если все дело в злопамятности? Аня смотрела на пританцовывающих одноклассников, и в голове у нее всплывали обиды, связанные с каждым из них. Вот, например, Маша Медведева. Однажды, когда они сидели в Воронцовском парке, глядя на озябших уток, подружка сказала: «Я считаю, у нас обеих довольно невыразительный цвет волос, так что надо краситься». Но ведь Аня гордилась цветом своих волос! Почему Маша решила за них двоих? А в другой раз она и вовсе ляпнула: «Ну мы обе полненькие, поэтому надо бы похудеть». Не с этого ли момента началось расстройство пищевого поведения, преследующее Аню всю жизнь? Постоянные диеты, потеря веса, набор веса, новая потеря, слезы, страх вставать на весы, страх смотреться в зеркало, ужасные срывы, все больше замедляющие метаболизм.

С Машей они стали врагами после одного неприятного инцидента. Это произошло после восьмого класса, через день после вписки, с которой Аня ушла по-тихому. Казалось бы, никакого криминала, но Маша и компания объявили ей бойкот. Иногда Ане казалось, что старая неприязнь так и не выветрилась. Да, они были подписаны друг на друга в «Инстаграме», даже обменивались вежливыми и очень выборочными лайками, но разве подростковые обиды проходят? Разве они не въедаются в память, как красное вино, пролитое на светлый диван?

Или вот тот же Витя Липин. Один раз, когда Аня вернулась с каникул на весеннем море, он сказал ей: «Боже, тебе так не идет загар». Интересно, он правда ей не шел или Витя просто хотел сделать ей побольнее из-за того, что она ему нравилась?

Или Катя Попова. Аня случайно узнала, что та часто говорила за ее спиной что-то вроде: «Ой, да она все собирается переехать куда-то, но ничего не получается. Увидите — никуда она не переедет, только и может, что хвастаться». Вот только Аня переехала, не правда ли? Другой вопрос, сделало ли это ее счастливой.

Даже Саша, с которым они практически встречались, однажды сказал фразу, которая надолго засела у нее в голове: «Иногда, когда мы идем вот так после школы, я совсем не знаю, о чем нам говорить. Я судорожно ищу темы, но ничего не нахожу». Может, он не находил тем, потому что они днями и ночами общались в «ВК», а в жизни даже в глаза друг другу боялись смотреть? Этот страх тишины, вынужденного молчания до сих пор иногда возвращался, особенно во время свиданий.

От препарирования обид Аню отвлек голос Димы Барашкина:

Короче, там Корнилов подошел — а говорил, что не пойдет, типа на фиг ему это надо. Хочешь, спустимся? У нас там перекур.

Даже не знаю…

Да ладно тебе, там будут ребята из других классов, круто же.

Хорошо, пошли.

Паника снова зашевелилась где-то в районе желудка. Аня вспомнила, как часто ее звали «хорошей девочкой», «домашней девочкой», «слишком правильной девочкой». Закатывали глаза, когда она не хотела курить за компанию. Говорили, что ей нужно дорасти до этого. Вот только она все еще не доросла, зато страх показаться скучной никуда не ушел.

Дима позвал еще пару одноклассников. Они снова проделали весь путь от актового зала до будки охранника, погрузившегося в кроссворд. Аня незаметно посмотрелась в зеркало: не смазалась ли тушь, не слишком ли она толстая в этом платье с дурацкими детскими рукавами-фонариками? Все-таки Корнилов был главным красавчиком в классе, не хотелось бы предстать перед ним помятой и подурневшей.

Вот только когда они вышли в прохладу апрельского вечера, Аня поняла, что подурнел скорее Корнилов. Его точеное лицо разъехалось не слишком сильно, чтобы назвать его жирным, но достаточно для того, чтобы перестать считать красивым. Даже ярко-голубые глаза за дымом сигареты казались заплывшими, словно небо за грязноватыми облаками.

О, Полянская, привет! Я тебя не узнал — ты что-то сделала с волосами? — сказал он, протягивая ей руку.

Немного покрасила и постригла.

В школе у тебя были длиннющие волосы, жалко, что отрезала.

Ну так уж вышло. А сам как?

Да как-то никак. Мотаюсь туда-сюда. Мама хотела, чтобы я закончил МГУ, но я бросил на третьем курсе.

На третьем? Там же всего чуть-чуть оставалось…

Просто не мог больше. Достаточно с меня того, что я был отличником в школе.

Аня задумчиво кивнула. И правда, слишком деятельная мама Корнилова, по совместительству лучшая подруга их классной руководительницы, давила на сына, ожидая лучших результатов по всем предметам. Сейчас модно, конечно, вешать всю вину на родителей, но из некоторых песен слов не выкинешь.

К ним присоединилось еще несколько человек. В темноте зажглись огоньки сигарет. Все стали вспоминать смешные случаи из прошлого, и ни в одном из них почему-то не было Ани. Словно она на самом деле не училась с ними. Но ведь девушка действительно почти не общалась с этой компанией, а те, с кем когда-то была ближе всего, даже не соизволили явиться.

Аня уже придумывала предлог, чтобы уйти, как вдруг наконец услышала свое имя.

А кто же нас тогда сдал учителям? Сказал, что мы открыли бутылку папиного коньяка?

Да вроде Полянская. Ой, прости, не заметил, что ты тоже тут, — прыснул высоченный парень из параллельного класса. Она даже не помнила, как его зовут.

Я не сдавала вас учителям, — задохнулась Аня. — Я лишь рассказала немного о той вечеринке Жене Сидоровой. Она спрашивала, почему мы с вами перестали общаться, ну я и упомянула ту вписку…

Как будто ты не знала, что она обязательно пожалуется своей мамаше и та прибежит заложить нас классухе.

Прошу прощения за это. Я не хотела, чтобы родители узнали.

Да не напрягайся ты так. Кому какое дело теперь. Хотя меня тогда батя знатно так взгрел, — сказал Дима Барашкин, растаптывая бычок.

Но ты ведь реально всегда осуждала нас, когда мы курили, нет? — подала голос Маша Медведева. — Вела себя так, будто бесконечно выше этого. Мол, ты умница и аристократка, а мы павшие души.

Я просто не хотела курить, вот и все, — сказала Аня, изо всех сил стараясь не заплакать.

И за мат нас осуждала. И за алкоголь осуждала, — продолжала Маша. — А теперь вот сама пьешь, как все.

Ну ладно тебе, Маш! Чего ты на нее накинулась? — Дима Барашкин ободряюще подмигнул Ане. — Давайте лучше вспомним, как мы запускали салют на выпускном, а он чуть не угодил в окно школы…

Аня смяла в руках стаканчик из-под приторного вина. Она думала, что в ней неудержимой алой волной поднимется гнев, но внезапно поняла, что Маша права. Она все эти годы скрывала от себя правду. Умаляла собственную ответственность за отношение к ней других.

Получается, проблемой была она? Противной стукачкой, на которую всем неприятно смотреть? Ханжой, лицемерно судящей других? Одна за другой в голове стали всплывать вещи, которые она сделала неправильно. Почему-то вспоминались они куда легче, чем обиды, нанесенные другими. Силуэты ошибок обретали четкую форму, становились символами, кровоточащими бороздами на искусственно выбеленном памятью картоне.

Письмо, которое они с подругой написали одной заносчивой однокласснице. Якобы от Корнилова. «Приходи на свидание у футбольных ворот». Та пришла, прождала там сорок минут, а потом убежала, вся в слезах. Разве хорошие люди манипулируют другими?

Подвеска из венецианского стекла, которую ей подарил Паша в шестом классе. Аня демонстративно кинула ее в мусорку, когда они гуляли большой компанией. А потом еще громко сказала, что ей не нужны подарки от ботаника. Разве хорошие люди поступают так с теми, кто в них влюблен?

Фраза, которую она в сердцах бросила маме после того, как они с Машей Медведевой спустились со сцены. Они тогда пели дуэтом какую-то дурацкую патриотическую песню: «…ты Россией была, ты Россией осталась». Аня сказала: «Черт, Маша все испортила своим голосом. Из-за того что она фальшивила, люди подумают, что мы обе плохо пели». А потом увидела почерневшие глаза Машиной мамы, которая явно все слышала. Разве хорошие люди говорят такое за спиной своих друзей?

Журнал «Сплетни дня», который они с подругами учредили в седьмом классе. Сначала они писали выдуманные новости про знаменитостей, а потом перешли на одноклассников. Сочиняли всякий бред про то, кто с кем встречается, кто попал в передрягу, а кто провалил контрольную. Со временем приходилось изощряться все больше, чтобы завладеть вниманием читателей. Безусловно, в этом была креативная жилка, репетиция будущей журналистской деятельности, да и одноклассникам вроде нравилось, когда их кто-то замечал, но что насчет этики? Разве хорошие люди пишут воображаемые байки про тех, кто рядом?

Однажды они даже основали конкурс красоты и всем классом голосовали за «мисс Волосы», «мисс Осень», «мисс Глаза» и даже «мисс Грудь». Все девчонки хотели выиграть и очень расстраивались, если их никто никуда не вписывал. Разве правильно было оценивать всех поверхностно, как мясо, висящее над прилавком?

Аня пришла в себя возле бело-красных сидений на футбольном поле. Она села и стала смотреть на звезды, усыпавшие кобальтовое небо. Снова попыталась вызвать очищающие слезы, но они почему-то никак не желали литься из глаз. Внезапно она услышала хруст гравия под чьими-то ногами. Аня обернулась и увидела Диму Барашкина.

Не помешаю? — спросил он.

Дима сел на белое сиденье. Он внимательно посмотрел на нее, словно наставник, проверяющий ученика, и спросил:

Сильно обиделась? Ну из-за того, что они говорили.

Что? Да нет, все нормально.

Они уже порядком набрались, не стоит воспринимать их слова всерьез.

Как говорится: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, — грустно улыбнулась Аня.

Надо жить так, чтобы не было стыдно за то, что на уме или языке.

Не знала, что ты философ.

Они немного помолчали, прислушиваясь к гулу самолета, пролетевшего над ними.

Дим, скажи… Я была сволочью?

Когда?

Ну в школе. Была ли я противной?

Да вроде не менее и не более противной, чем другие, — пожал плечами Дима. — В подростковом возрасте все только и делают, что ранят друг друга. А больно-то всем одинаково.

Хочешь сказать, что все мы жертвы и охотники одновременно?

Типа того.

Аня с восхищением посмотрела на Диму. Как у него получилось сказать ровно то, что она хотела услышать? И почему все в классе считали его глупым? Только лишь потому, что он получал ужасные оценки по английскому и литературе и почти никогда не выполнял домашнее задание? А может, потому, что он ярче всех переживал пубертатный период, постоянно отпуская пошлые шутки в адрес девчонок? Да и эти фразы в начале вечера про чипы и вышки 5G сбили ее с толку. А копать надо было глубже. Как всегда.

Может, вернемся в актовый зал? Или ты больше не хочешь никого видеть? — спросил Дима.

Можно и вернуться, — согласилась Аня. — Зря я, что ли, сюда летела?

Это да, не ближний свет.

Если у нас когда-нибудь еще будет встреча выпускников, я обязательно привезу тебе улиток и лягушек, идет?

Идет, — просиял Дима.

Они в третий раз проделали путь через школьный двор, мимо усатого охранника, зеркала, закрытой столовой, сквозь прозрачные двери зала. Приближаясь к группке веселящихся одноклассников, Аня точно знала: теперь они будут сниться ей гораздо реже.