Старики
Старики
По давней семейной традиции дед Степан каждое воскресенье с утра отправлялся на рынок за продуктами, в то время как его жена Марья готовила обед.
В один из таких дней глава семьи вернулся с базара в непривычно довольном расположении духа. Марья догадалась, что в походе со стариком случилось какое-то весьма приятное событие, однако чутье ей подсказывало, что для нее это событие не окажется столь же приятным.
Марья была старушкой тихой, почти незаметной, она не стала приставать к Степану с расспросами, а продолжала хлопотать на кухне, по опыту зная, что муж сам скоро все расскажет.
И вот под конец дневной трапезы дед, степенно помешивая чай, сообщил жене следующую новость:
– Представь себе, мать, иду я сегодня по рынку, смотрю – навстречу мне Валька Прокофьева. Я ей, понятное дело, кричу: «Валентина! Привет, мол!» А она остановилась, смотрит на меня и не узнает. Выяснилось потом, что борода моя ее смутила. Хе-хе… Десять лет с ней не виделись. Надо же…
Он глубокомысленно покачал головой и стал пить чай с пряниками. Закончив, Степан отодвинул кружку, вытер рот, прокашлялся и продолжил:
– Ну, перекинулись мы с ней парой словечек про то да се. Наших повспоминали – кто где сейчас. Пообщаться, конечно, толком не удалось: базар все-таки, сама понимаешь, – не место для разговоров.
Тут он сделал многозначительную паузу. Марья терпеливо ждала развязки. Дед сцепил руки на столе, вздохнул и деловито произнес:
– Тут такое дело, мать, Валентина нас в гости к себе позвала. Что думаешь? Пойдем? Я лично считаю, что надо сходить, а заодно проветриться малость. Я вот, к примеру, уже и забыл, когда мы в гостях-то в последний раз бывали.
– Ну а что же? Можно и сходить, – согласилась Марья. – А что за Валька-то?
– Как что за Валька? – удивился дед. – Ну, началось в колхозе утро! В СМУ у нас работала. Крановщицей. Забыла, что ли?
– Забыла.
– Ну, понятное дело, склероз, – Степан постучал пальцем по лбу. – Ладно. Сейчас вылечим. Давай, мозжечок-то напрягай. Помнишь, как юбилей нашего прораба Василь Васильича отмечали?
– Помню.
– Уже лучше. А помнишь, с кем ты рядом весь вечер сидела?
– Валька, Валька… – старушка задумчиво наморщила лоб. – А! Так эта та, у которой муж алкоголик?
Дед цыкнул и недовольно закатил глаза кверху.
– Что значит «алкоголик»? Ты только вот словами не бросайся! Ну, выпивал человек. Ну и что? Время-то какое было? Да там любой в два счета сопьется. Я ведь, между прочим, тоже не без греха был. Сколько раз ты меня до дому таскала, а? Вот. «Алкоголик»!
Степан замолчал, смахнул со стола крошки и добавил:
– Тем более что скончался он…
Марья сочувственно вздохнула:
– Ох, Царство Небесное… А живет-то она где?
– В частном секторе. Улица Пушкина, дом 38. Она после мужниной кончины трехкомнатную квартиру в микрорайоне продала и свой дом купила поближе к центру.
– Пушкина, 38, – Марья в раздумье наморщила лоб. – Это возле милиции, что ли?
Дед опять закатил глаза.
– Возле какой милиции? Язви ж тя! Всю жизнь в городе прожила и такое несешь. Это там, где бани раньше стояли!
Старушка в ответ только вздохнула, а потом спросила:
– Ну и когда она нас ждет?
– Завтра к шести.
– Как к шести? По темноте, что ли, шарахаться?
– По какой темноте? Между прочим, в городе освещение электрическое имеется, – тут дед начал вставать из-за стола, показывая, что разговор подходит к концу. – Она нас раньше принять не может, дела у ней там какие-то. Валька, она ведь такая, дома не сидит целыми днями, как некоторые. Активная женщина!
* * *
На другой день Степан долго выбирал рубашку, потом тщательно ее выглаживал. Достал из шкафа стародавний коричневый костюм и где-то откопал разноцветный галстук. Из зеркала на него с недоверием глядел старик в костюме и с окладистой серо-желтой бородой.
– М-да, – сказал Степан, поглаживая бороду, – хоть рясу надевай.
В конце концов он надел рубаху с длинным рукавом и черный жилет, приобретя отдаленное сходство с кулацким элементом. Марья же особенно наряжаться не стала и оделась в обычное серенькое платье.
Вышли из дому в шестом часу, когда уже начинало смеркаться. Недавний снегопад обильно завалил дорожки, которые еще не успели расчистить, и Степан в тулупе и валенках шел впереди, как вездеход, прокладывая путь. Марья еле поспевала за ним. Дед изредка останавливался, чтобы подождать супругу, и как только она приближалась, двигался дальше. Пока добрались до частных домов, совсем стемнело.
Впотьмах дошли до первой улицы, которая хоть как-то была освещена. Под ближайшим фонарем на перекрестке дед остановился.
– Пушкина, 32, – прочитал он на стене углового домика. – Ага! Слышь, мать? Вот она – улица Пушкина! Язви ее. Хорошо. Так-так. Теперь нам куда? Направо или налево?
– Направо. Там милиция, – махнула рукой Марья.
– Тьфу, опять ты со своей милицией! Я же тебе говорю, это где бани старые стояли, – и он повернул налево. Старушка покорно поплелась за ним.
У очередного фонаря дед опять затормозил.
– Та-ак! А это чего у нас? Пушкина, 28. Язви тя! Ничего не понимаю.
Он постоял, как бы в раздумье, пооглядывался, потом скомандовал:
– Ладно! Р-рота! Кру-угом!
Вернулись к 32-му дому.
– Вот теперь считай. Третий дом от этого, – подсказала Марья.
– «Считай»! Я тебе что, Счетная палата, что ли? Ты у нас бухгалтер – ты и считай! – парировал дед.
Наконец отыскали нужный дом. За высоким забором звякнула цепь, и глухо пролаяла собака. Старик решительно нажал на кнопку звонка. Вскоре послышались торопливые звуки щелкающих замков и открывающейся двери.
– Иду, иду! – раздался женский голос. – Сейчас собаку уберу! Фу, Альма, фу! Свои!.. Ты, Степан?
– Я, Валентина, я! Мы то есть. Отворяй ворота!
* * *
Пока хозяйка, бойкая крепкая женщина немногим моложе гостей, накрывала на стол, Степан с Марьей сидели на диване и рассматривали альбом с фотографиями. Вернее, рассматривал только дед, а старушка сидела с нейтральным видом и время от времени бросала взгляд то на хозяйку, то на окружающую обстановку.
В доме было чисто и все аккуратно прибрано. Современная мебель, бытовая техника, красивые обои, шторы, дорогая посуда, – все говорило о том, что хозяйка живет обеспеченно. Кое-где на глаза попадались вещи еще советской поры, которые Валентина, по-видимому, бережно хранила.
Степан то и дело толкал жену локтем и приговаривал: «Ты посмотри, а! Это же сам N-ов! Интересно, какой это год?» – переворачивал он фотокарточку. Или: «О! А вот он я! Скажи, какой красавчик! Так, а почему у меня этой фотографии нет?»
Между тем Валентина накрыла на стол и, накинув шаль, села напротив.
– Ну, давайте выпьем за встречу и за знакомство. Я ведь с Вами раньше не встречалась? – обратилась она к Марье.
– Как же не встречалась? – встрял дед, откладывая альбом и снимая очки. – А на юбилее у прораба нашего? Забыла, что ли?
– Ой, да столько лет прошло. Ну, ладно! Тогда за встречу – сколько лет, сколько зим!
Они чокнулись. Дед залихватски выпил водки.
– Эх, хорошо! Ну что, Валентина, рассказывай давай, как живется-то на пенсии? – спросил он, накладывая салат.
– Да как? Нормально живется. Грех жаловаться. Слава богу, пенсия хорошая, и дети помогают. Дочь моя старшая сейчас в Хабаровске живет. Ее мужа туда по работе направили. Конечно, не ближний свет, но раз в год они непременно ко мне всей семьей приезжают. Дочка у них, моя внучка ненаглядная, в этом году уже в школу пошла. Такие вот дела. А сын мой младший – в Москве. Женился. На хорошую работу устроился. Детей, правда, пока что нет.
– Да-а, – сказал Степан, уминая салат. – Наши вот тоже разъехались кто куда. Все не сиделось им здесь чего-то. А приезжают редко. Вот и кукуем вдвоем со старухой.
– Ну, вы хоть вдвоем. И то хорошо…
Дед что-то промычал в ответ. Потом наступила неловкая тишина, которую прервала хозяйка:
– Ладно, доедайте салаты, а я пойду посмотрю, как там курица в духовке.
Она встала и пошла на кухню, на ходу поправляя прическу.
– Что ты сказал, что наши редко приезжают? – прошептала Марья мужу. – Раз в год бывают, а то и два.
– Все равно редко! – отмахнулся дед.
* * *
За горячим блюдом Степан продолжал расспрашивать хозяйку про жизнь:
– Целыми днями, поди, вертишься? Дома-то не сидится, небось? Помню, на работе ты заядлой активисткой была. И как только все успевала? И в профсоюзе, и спортом занималась, и по партийной линии. Еще и детей двое. Я только диву давался.
Валентина засмеялась.
– Да уж, общественница я была боевая! А сейчас что? Ну, летом на базар хожу. Продаю свой урожай с огорода. А зимой вяжу, шью. Под заказ в основном.
– Молодец! Полезным делом занимаешься. Моя ведь тоже шьет. Только вот продать-то ума нет. Дарит всем направо и налево.
– Что-то ты, Степан, к супруге своей слишком строг.
– А ничего, с нее не убудет… А ты еще вроде как в хоре когда-то пела при нашем ДК?
– Пела.
– А сейчас как? Поешь где-нибудь?
– И сейчас пою. Не могу одна сидеть, – душа прямо-таки просится в коллектив. Хожу в тот же самый ДК в старушечий ансамбль.
– Да-а… – протянул дед. – Видишь, какая у тебя жизнь насыщенная. Не то что у нас. Никуда не ходим, ничем не занимаемся. Кроме телевизора, ничего и не видим.
– А огород держите?
– Да что ты! Огород продали давно. Уже невмоготу там работать. И добираться далековато. Продали. Детям хоть деньжат подкинули.
– Я помню, ты, Степан, славный огородник был! Малина у тебя была отменная. Ни у кого такой не пробовала.
– Это потому что у меня своя налаженная методика была. Годами ее отрабатывал. Так ко мне со всего треста бегали за саженцами. Помню, даже из горкома интересовался один товарищ. А я ничего – всем давал. Не жалко.
– А я вот с огородом вожусь помаленьку. Виноград даже выращиваю. Малина хоть и не такая, как у тебя, но тоже неплохая. На базаре ее продаю. Опять же детей вареньем снабжаю… Давайте, кстати, к чаю переходить. Кому какого? С травой, без?
– Да нам обычного, черного. Можно с травкой. Да, мать? Что молчишь-то?
– Да, с травкой, – подала голос Марья.
– Хорошо, – Валентина стала собирать со стола грязную посуду.
– Сейчас я тебе помогу, – вызвался дед.
Они вместе ушли на кухню, где о чем-то вполголоса переговаривались, гремя посудой и стуча дверками шкафчиков. Потом в комнату вошла сначала хозяйка с подносом, а за ней – Степан, неся перед собой на вытянутых руках большой электрический самовар.
Валентина разлила чай по кружкам.
– Вот, варенье пробуйте, – раздала она каждому отдельную розеточку.
Дед зачерпнул побольше, посмаковал во рту, проглотил и сказал с чувством: «Хорошо!» Марья взяла аккуратно пол-ложечки, попробовала и сказала: «Ничего».
Дед поперхнулся чаем:
– «Ничего»!? Ты, Валентина, не обращай на нее внимания. Она что-то сегодня не в себе. Не с той ноги встала. Очень вкусно! О-чень! Ты, Валентина, просто молодец! А Машка просто ничего не понимает в вареньях. А я тебе как специалист говорю: варенье первоклассное. Дашь баночку?
* * *
Закончив ужинать, гости еще посидели с полчаса и стали собираться. Попрощавшись, вышли на улицу и некоторое время брели молча. Степан блаженно улыбался, вспоминая прошедший вечер.
– Ну, что? – вдруг спросила Марья. – Доволен?
– Чего говоришь-то? – добродушно отозвался старик, поворачивая к жене умиротворенное лицо.
– Я спрашиваю, доволен?
– Ну, а как же? Хорошо погостили!
– «Хорошо погостили», – передразнила его Марья. – Вот оставайся у ней теперь и живи!
– Чего-чего? – не понял дед.
– Ну, раз нравится она тебе, давай, топай! Я не держу!
– Да ты что, бабка, такое говоришь-то? – Степан совсем растерялся.
– А то говорю, что совесть надо иметь! Вот что! Вырядился он! Скачет вокруг нее, как петух! А она тоже! Мочалку свою выкрасила! Нацепила что попало! Нафталином вся пропахла, и туда же!
Марья продолжала говорить, отчаянно размахивая руками. Уйдя вперед, она даже не заметила, что Степан остановился и смотрит ей вслед с раскрытым от удивления ртом. Немного придя в себя, он стал мелко трястись от смеха. Сначала хихикая почти беззвучно, Степан под конец расхохотался во весь голос, согнувшись вперед и стуча руками по коленкам. Когда приступ смеха прошел, он бросился догонять Марью, но, как только увидел вдалеке маленькую сердитую фигурку жены, опять сорвался в хохот. Так всю дорогу и шел. Утирая варежкой слезы, он догнал бабку уже возле самого подъезда. Благоверная успокоилась и виновато молчала.
Весь оставшийся вечер старики не проронили ни слова. Дед уставился в телевизор, но тайком поглядывал на жену, качал головой и приговаривал: «Да-а…» Бабка делала вид, что сильно занята домашними делами и ничего не замечает.
Только утром за завтраком дед нарушил молчание:
– Да, Машка! Ну, ты вчера дала, – и он опять захихикал. – Ты смотри, а! Казалось бы, скоро уже того… (он показал пальцем в небо) вознесемся, а она ишь чего удумала! Ну, бабка! Ну, Кармен!
Марья, с трудом скрывая улыбку, махнула на мужа рукой:
– Да ну тебя, старый!
Через неделю все забылось, и пошло по-прежнему.