Старый абрикос

Старый абрикос

Стихи

* * *

 

Может, где-то пробивается росток,

Может, где-то разрывается душа.

Виктор Мамулат

 

Ты где-то живешь далеко и не знаешь,

Что я твою песню, как вечер, пою.

В ней несколько слов о весне и о мае,

Но больше про горечь и про маяту.

 

Худая травинка прижалась у камня.

Он вроде защитник, да жить не дает.

Столкнул его кто-то, скатился ли сам он.

Что это меняет? Он давит ее.

 

И каждой весной, пробуждаясь под снегом,

На что ты надеешься, бедный росток?

Ты снова увидишь лишь краешек неба,

Услышишь журчащий за камнем поток.

И доныне горчит в наших женщинах

Что-то бабье, сиротское, вдовье,

И никак не затянется трещина,

Потому что – война за войною.

Мировые идут и гражданские,

Необъявленные, с секретом,

А у баб – ходы партизанские:

Выживать и молчать при этом.

Дни за днями проходят без радости,

А ночами – бессонницы муки.

И сыночков растят не для старости,

А успеть чтоб понянчить внуков.

И, шатаясь, бредут по перрону

Три фигурки, простив все грехи,

За шлагбаумы и из вагонов…

А поэт сочинит им стихи.

 

 

* * *

 

Я не только не вижу –

я давно не смотрю.

Все парадные виды –

Только календарю.

Все парадные речи

Только мимо ушей.

Понаставили свечки,

А грешней и грешней.

Бог не внемлет молитвам,

Где «подай да подай»,

Всем, толпящимся в битве,

Чтоб протиснуться в рай.

Вам наврали про кущи,

И про сё, и про то,

Вам спасти ваши души

Не поможет никто.

 

 

ТВОЁ ОКНО

 

Мы выдаем себя невольно

Походкой, жестами, письмом.

Кому-то причиняем боль мы,

Порой не ведая о том.

Твое ж лицо неуловимо:

В нем нет обычной суеты,

И я гляжу, смущаясь, мимо,

Лелея тайные мечты,

Тщась быть веселой и румяной,

Почти проваливая роль.

Под блузкой слева ноет рана.

Как нестерпима эта боль!

И декорации истлели,

И пьеса сыграна давно.

Но бьется светом сквозь метели

Твое высокое окно.

 

 

ТВОЯ УЛИЦА

 

Твоя улица синяя-синяя –

Это спорит черная ночь

С фонарями, стоящими в линию,

И не может никто превозмочь.

 

Твоя улица очень далекая.

Затерялась во тьме времен.

Чья фигурка там одинокая,

Как мираж, как забытый сон?

Чьи там слезы детские, горькие?

Чья там юности светлая грусть?

Чьи там вирши и поговорки –

Всё, что знали мы наизусть?

 

В тех далеких – себя не узнали.

Да и как нам себя узнать?

О, какие страшные дали

Поглотили тех, юных, нас.

Всё мечталось в мельканье буден:

«Летом встретимся. Не беда».

Если б знать: ничего не будет.

Ничего. Ни с кем. Никогда.

 

 

К ПРОВАЛУ ПЕРВОЙ ПОСТАНОВКИ ОПЕРЫ «КАРМЕН»

 

Все пленены распутницей Кармен.

Как цепки ее тонкие запястья.

Она споет вам страстно в Лилас Пастья,

Закружит в вихре роковых измен.

А что в итоге? Посох и тюрьма.

О, берегитесь, простаки-мужчины,

Вас оплетают речи-паутины,

Хотите не хотите им внимать.

И знай – теперь забыта будешь ты,

Несчастная невеста Микаэла,

Какое до тебя кому-то дело,

Когда Кармен все заняты мечты.

Все думают: Ах, вот она, любовь!

Все ищут пусть не тайны – так загадки.

И упиваются пороком сладким

Один, второй, и третий, и любой.

Нельзя на сцене выставлять содом.

Порок наказан. Добродетель – тоже.

Но так мораль существовать не может!

И оперу оценят. Но потом.

 

 

ОН БЫЛ КАК БРАТ

 

Он был как брат. И в разговоре

Все было просто и легко.

Так завораживает море

Своим неспешным говорком.

Он был поверенным в секретах,

Не претендуя ни на что,

Он молча выслушал «про это»

И рассказал свое потом.

Но годы шли, и встречи реже,

Потом совсем сошли на нет…

Куда девалось красноречье

При встрече через тыщу лет!

– Ну как дела?

– А ты все та же.

– Семья? Работа? Дети? Дом?

Слова вам ничего не скажут,

А души скрылись подо льдом.

И только из нездешних далей

К вам долетит прощальный крик

Гортанный, странный и усталый –

И вы застынете на миг,

И сразу вспомнится то лето,

Пред сентябрем прощальным дни,

В хладеющих высотах где-то

Невидимые журавли.

И вы стоите на перроне,

За пустотой дежурных фраз

Перед посадкою в вагоны

Себя не выдать блеском глаз,

Ни вдруг прорвавшимся рыданьем,

Ни обещанием писать.

Как молчаливы вы в старанье

Слов самых главных – не сказать.

И вот теперь, маша крылами,

Летят те годы на восток,

И вы за ними – журавлями,

И осени подходит срок.

Глаза – в глаза, но странным взглядом

Теперь глядите на него.

Надежный берег, что был рядом,

Теперь – не видно берегов.

 

 

CТАРЫЙ АБРИКОС

 

Все умерли, а дерево осталось.

Стоит теперь в заброшенном саду

И одинокую встречает старость,

Как самую горючую беду.

Когда-то прилетали трясогузки

И вили у корней свое гнездо.

А он тогда еще был стройный, узкий,

Тянулся вверх, веселый, молодой.

И выходила юная девчонка.

Ах, как ее он ранним утром ждал!

И трогала его рукою тонкой,

И он от этой ласки трепетал.

Она, шутя с ним, мерилася ростом,

И воду приносила для него…

Кто над ее теперь стоит погостом,

Кто тянет ствол бездумно и легко?

Он стар, но у него б достало силы –

Вот только бог зачем-то не дал ног –

Прийти и встать над милою могилой

И охранять ее, как древний бог.