Стихи

Стихи

Виктор Хатеновский пишет о жизни во всей её полноте и противоречивости, во всей неизбежной и неизбывной сроднённости её очарования и трагичности, свободы и несвободы или, как любит говорить автор, подследственности всего происходящего. Культурологическая насыщенность, густота, богатство аллюзий – вот непременные улики его поэтического слова. И, конечно, поэт пишет о времени и о себе, это, в хорошем смысле, непоправимо экзистенциальная лирика.

О. Г.

 

* * *

 

Дурная наследственность, взгляд исподлобья;

Бесстрастно, бессмысленно, жуликовато

Хрустят под стеклом бессловесные хлопья,

Как взрывы, в подследственном штате Невада.

Всё так же – в зашторенность чопорных зданий

Прицелившись – ластится зверь високосный

К взволнованным планам народных восстаний…

Ты слышишь – как плачут кремлёвские сосны?!

 

 

* * *

 

Передёрнув затвор беспросветной печали,

К ремеслу пристегнув взвод соломенных вдов,

Как младенца, шесть дней в колыбели качали

Расторопные улицы злых городов

Неустроенный быт, заскорузлость… Саратов,

Красноярск, присмирив к верху поднятый кнут,

В обездоленность лиц, в заторможенность взглядов

Даже видимость жизни уже не вдохнут.

 

 

* * *

 

День груб, нервозен, обездвижен.

Сдружились с пылью ордена.

Взрывная терпкость спелых вишен,

Как лоб, к руке пригвождена.

Вгрызаясь в чувственную мякоть

С восторгом бешеным, готов

Конквистадор смеяться, плакать,

Пешком отправиться в Ростов,

В Солнечногорск, в Саратов к тётке,

В прохладный сумрак, в синеву –

Чтоб где-то там без слёз, без водки

Из сердца выскоблить Москву.

 

 

* * *

 

В декабре, в одном исподнем,

Мрачным утром – невзначай

Выпорхнув из преисподней –

Вместо спирта в крепкий чай

Ткнула мордой: «Недоносок,

Пей! Расплещешь… Побратим,

Станет гроб из жёстких досок

Вечным лежбищем твоим.»

 

 

* * *

 

Сентябрьским днём иль сентябрьской ночью

Не встретившись с дерзкой вакханкой воочью

В бесхозных, в разросшихся зарослях вишен,

Ты сломлен; ты, как террорист, обездвижен.

Ты – жертва, мишень для спецназовской пули…

А впрочем, в Москве, в Катманду, в Ливерпуле

Всем тем, кто безвременьем на кол подсажен,

Восторженный скрежет бессонниц не страшен.

 

 

* * *

 

Вдохнув разнузданность бедлама

В кумирню сплетен, склок, интриг,

Премьерша, фея, сволочь, дама

С листа сыграет – Лилю Брик.

Взорвётся текст, прогнутся доски;

Взлохматив рифмой канитель,

С разбега вздорный Маяковский

Нырнёт в проклятую постель.

Жизнь будет, сдвинув занавески,

Как поезд, мчаться под откос…

Всегда найдётся повод веский –

Чтоб в муках корчился Христос.

Спектакль закончится. В буфете

Смыв коньяком подкожный зуд,

Волчицей вскормленные дети

Премьершу – курвой назовут.

 

 

* * *

Т. П.

 

Возлюбленная мной, – в момент полураспада,

Жизнь не растормошив признаньем роковым,

К безрадостной судьбе крамольного комбата

Примериваюсь, в грудь впуская терпкий дым.

Раздробленной судьбой – зачитываюсь. Скоро,

Потёртость вздорных плеч запрятав в соболя,

Ты под бравурный марш срамного приговора,

Жизнь выскоблив, сбежишь, как крыса с корабля.

 

 

* * *

 

Стучится ночь в оконное стекло.

Отравлен город сворой негодяев.

И темнота подтрунивает зло

Над городской бессонницей. Бердяев

Невыносим, как боль зубная… Здесь,

Где круглый год спирт заедают салом,

Ты, расчехлив взлохмаченную спесь,

Расправы ждёшь под скользким одеялом?

А, может – мысль к молитве пристегнуть,

И жизнь на прочность испытать – покуда,

Приказом царским прикрывая грудь,

К тебе губами тянется Иуда?!

 

 

* * *

Т. П.

 

С разнузданной страстью к погромам – не споря,

Жизнь растормошив, ты бросаешься в море

Подследственных чувств. Твои бёдра, твой взгляд

С бесстыдством – о ласках земных говорят.

 

Медведь, впавший в спячку, и тот был разбужен

Твоим восхитительным возгласом, – «Нужен

Мне ты!». В Дюссельдорфе, в Атепцево, в Минске

В честь – вздорной любви – расцветут обелиски.

 

 

* * *

 

Набычив лоб, сойдя с ума,

И умертвив в октавах звуки,

Вновь расторопная зима

Ребёнком просится на руки.

Она предчувствует разлад…

Кричит: «Юродивый, покуда

В грехах замешкался Пилат

И от судьбы бежит Иуда –

Твори!» Пытаясь мне помочь,

Деревья вскакивают с места…

Вот только странно в эту ночь

Смерть разодета – как невеста.

 

 

* * *

 

Октябрь. Слякоть. Листопад

Флиртует с ветром. День обвалом

Надежд отмечен… Двое спят,

Укрывшись плотным покрывалом.

Ночная мгла не так страшна

Содружеству… В застенках рая

Жена, как смерть, ему нужна;

Ей нужен муж, как боль зубная.

Так – было, есть. Так будет впредь.

Вновь умертвив в октавах звуки,

Она рискует – растолстеть,

А он – состариться от скуки.

 

 

* * *

 

Жизнь, как камни, раскидала

Нас. Взбодрив судьбу хлыстом,

Твёрдой поступью вандала

Входит память в старый дом.

Без фанфар, без песнопений,

Раздразнив промозглый тлен,

Входит, бродит… Чьи-то тени

Отделяются от стен.

Прорастает память телом:

Камнем высветлив версту,

Батька в платье чёрно-белом

Грудью тянется к кресту…

Прокричав веселью: «Трогай!»,

Ради нас – в расцвете лет

Свыклась мать с фортуной строгой;

Под Берлином – сгинул дед…

Скорбь неистовствует. Память

То безмолвствует, то вздрог…

Вздрогнув, пробует подправить

Сволочной оскал – дорог.

Жизнь вбивает ногу в стремя,

Грудь рубцует мошкара…

Ах, как сладко пахло Время

В предвкушении добра!

 

 

* * *

 

Мгла простёрлась над табло,

Подтверждая многократно –

Здесь, бесспорно, не тепло,

Здесь по-взрослому прохладно

В межсезонье. Здесь с утра,

В борозду вгрызаясь просом,

Смерть впускает медсестра

К пехотинцам и к матросам.

 

 

* * *

 

Голос, взгляд, походка, жесты –

Слепок жизненный… В Белграде

Смерть, схватив костюм невесты,

Льнёт к кладбищенской ограде.

 

Под стеклом расправив спины,

Подвывая: «Все мы смертны.»,

Розы, астры, георгины

Снова ждут сакральной жертвы.

 

Затхлый запах влажной тверди

Мозг взрывает криком: «Горько!».

Моцарт, Бах, Чайковский, Верди

Нагнетают страсти… Только

 

Оглашенным – страх неведом:

Растворившись на погосте,

Будешь – скомканным портретом

Приходить к Отчизне в гости.

 

 

* * *

 

Раздышавшись, филигранно

Cдвинув чувства набекрень,

В сентябре скандально, рано

С темнотой сроднился день.

Втиснув душу в чёрный китель,

Мгла неистовствует; в нём

Твой подследственный сожитель

Жизнь подкармливал враньём.

Тридцать лет о нём – не слышно.

Но, как встарь, в надсадный вой

Впившись, льнет – скоропостижно –

Жизнь – к верёвке бельевой.

 

 

* * *

 

Жизнь непроста.

Смерть многогранна.

С верой в Христа

Спит Дона Анна.

Спит Командор.

Скромно и смело

Спят с давних пор

Гамлет, Отелло.

В гроб Дон Гуан

Снёс васильковый,

Модный кафтан.

Для Казановы –

Дочка, жена,

Сваха, невеста –

Где-то нашла

Тихое место…

Сколько их, Бог,

Тех, кто, из блюдца

Выпив, не смог

Утром проснуться?!

Выскоблив лбы

Жизненным стажем,

Скоро и – мы

Где-нибудь ляжем.

 

 

* * *

 

Вздорных игрищ не ищу я

В праздник. Без нашатыря,

Беспристрастная вещунья,

Не травмируй воздух зря.

Несподручно – казнокраду

Торговать подранком. Мгла

С дремлющего лба браваду

Чёрствым хлебом соскребла.

 

 

* * *

 

В окрестностях Джакарты,

Взбодрив судьбу штыком,

За жизнь сражался в карты

Тэрэлли с Левшуком.

Во вторник труп Тэрэлли

Швырнули в яму… Штук

Сто двадцать пять дуэлей

Смог выиграть Левшук.

 

Снабдил Господь талантом:

Шестёрка, туз, валет…

Левшук краплёным картам

Сказать не сможет: «Нет!»

В палаццо иль в бедламе

Жизнь выдохнется… Где?!

В Джакарте, в Амстердаме,

В Твери, в Караганде!

 

 

* * *

Т. К.

 

Среди прочих напыщенных львиц ты, бесспорно,

Выделяешься запахом кожи. Звук горна

Твоего – как набат, предвещающий – вскоре

Эту землю волной смоет в Чёрное море.

 

Я – которого страх грозным скрежетом стали

В предстоящем бою обезглавит едва ли;

Я, который познал вкус борьбы, запах крови,

Трепещу, когда ты сводишь тонкие брови.

 

Обескровлен, сражён, припечатан к веригам

Тихим голосом, взглядом пронзительным, криком:

Из тибетских пещер повылазив, Атланты

Твоим недругам рвут причиндалы и гланды.

 

 

* * *

 

Нервотрёпкой день разбит,

Стёрт. Без инструктажа

Саван для взрывных обид

Сшит из – камуфляжа.

В разродившийся костёр

Дров подбросив, «Браво!», –

Вскрикнет банда медсестёр,

Проходимцев… Ржаво

Дрязг постыдных круговерть

Вздрогнет… И – Зазноба –

Будет гнать шальная Смерть

Жизнь под крышку гроба.

 

 

* * *

 

В две тысячи бесхитростном году,

Почти что став родного батьки старше –

Забронзовеешь, съездишь в Воркуту,

По Брахмапутре проплывёшь на барже,

Пройдёшь сквозь строй состарившихся лиц

На сквернословных ярмарках, вериги

Сорвёшь с души, вернёшься в Аустерлиц

И жизнь вдохнёшь в неизданные книги.

 

 

* * *

 

Сто тридцать восемь дней душа

Хандрит, безмолвствует. Не резкий,

Квартирный взмах карандаша

Раздвинет в полночь занавески.

Сроднившийся с корчмой невроз,

Рассеяв мрак прослойкой света,

На вновь поставленный вопрос

Не даст правдивого ответа.

Сквозь ржавый скрежет пустоты

Роскошным, мощным апперкотом,

Как лермонтовский Демон, ты

Судьбу поздравишь с Новым Годом.