Журнальный мир

ПЕСЕНКА ОБ ОСЕННЕЙ ХАНДРЕ

Не лежится, не сидится,
И тревогу не унять.
То ли богу помолиться?
То ли стрижку поменять?

Под ногой шуршит во прахе
Кроткий месяц вандемьер,
Мой придворный парикмахер,
Кавалер весов и мер,

Красит ловко кистью тонкой
В цвет пурпурно-золотой
Грустным тёткам под клеёнкой
Каждый локон завитой.

Пахнет остро и приятно
Свежей краской для волос,
Чтобы просто и понятно,
Листопадно мне жилось.

Чтоб не вымолвить упрёка,
Это всё моя вина:
За молчанием – тревога,
И под краской – седина.

НЕ ИСЧЕЗАЙ

Сегодня или завтра
Вмешается судьба:
Ты замолчишь внезапно,
Моргну – и нет тебя. 

Пропал ненужной вещью,
Забытой и ничьей.
Что может быть зловещей
Потерянных вещей? 

Не исчезай так рано,
Звучи, звучи, звучи!
Звени, как долгожданный
Дверной звонок в ночи…

МЕТРО

На дне усталости вечерней,
скользя в её густом сиропе,
тоски тягучие качели
едва качают нас, сироток,

в пустом вагоне, по тоннелю
между тревогой и покоем,
и нет такой великой цели,
чтобы пошевелить рукою.

Зачем из прямоты подземки,
где нет обманчивых касаний
сердечек на остывшей пенке,
картонного тепла в стакане,

идти туда, где нет ответа, 
нет утешенья и прохлады,
лишь тянутся полоски света
с автомобильной эстакады?

НЕ ГОВОРИ

Не говори – «всё тлен, пустое»,
а помни правило простое,
что всё не зря сотворено,
а все неясности с твореньем
проверить можно удареньем
луча, светящего в окно.
Окно в замызганной тойоте,
где след кошачий на капоте
и детских креслиц маета,
и в каждой запертой коробке
в тщете автомобильной пробки
на переезде, у моста,
и в каждом драндулете старом –
пока даётся нам задаром
всё, что отмерено живым,
и брызги позднего заката
скользят лениво и покато
по пыльным стёклам лобовым.

БЕССОННИЦА

Сквозняк стучит оконной створкой,
Неразличимой в темноте.
Весь кофе этой ночи горькой
Сбежал, забытый на плите.

И не спасёт ни фарт, ни опыт,
Когда ступаешь за порог,
Когда, на дне оставив копоть,
Последний выкипает срок.

Глоток дегтярного напитка,
Как шип сапожного гвоздя –
Моя последняя попытка
Не оглянуться, уходя.

УТРО

Стынет чай, машина не заводится,
Некогда наряды выбирать,
И в такую рань вставать приходится –
Чтобы позже было умирать.

Нет ли, боже, лишнего билетика
На ближайших три десятка лет?
У меня хорошая генетика,
Жить да жить, прищурившись на свет.

Лёгкий нрав, генетика хорошая,
Утро, полотенце на спине
За плечо небрежно переброшено –
Белый стяг на крепостной стене…

РАЗРЕШУ СЕБЕ

Разрешу себе немного лени,
летней маяты её двоякой –
может быть, достигну просветленья
или выйду погулять с собакой.

Знать бы мне, какою меркой мерить
то, зачем живу, чего я стою, –
праздности тягучей карамелью
или долга мятной чистотою?

Но уж если дотяну до завтра –
только ради считанных мгновений
этих, долгожданных и внезапных
сердца торопливых откровений.

* * *

Стоит только попросить покоя –
хлынет затяжною пеленой
разочарование сплошное,
разочарование стеной.
Пропитает мысли и одежду
привкусом металла и воды.

Снова пальмы густо и небрежно
сыплют наземь чёрные плоды,
снова их подошвами прессует
каждый торопливый пешеход.
Все попытки пропадают всуе,
чтобы повториться через год…

ГРАФИКА

Снова ветер. И ветки, своим забавляясь круженьем,
в небе чертят виньетки одним мимолётным движеньем.
Всё спонтанно и всё решено – даже время и место.
Никогда нам достичь не дано этой точности жеста.

Череда поражений и фальши, грядущих и прошлых –
словно чёрные зерна асфальта на наших подошвах.
Пятна грифельной пыли марают ладони и мысли,
те ладони, что были ручного зверька шелковистей.

Ставим в небе зарубки в блуждании нашем бездомном,
в этом строгом и хрупком укромном мирке монохромном.

* * *

Намекни мне, напомни и жестом, и словом,
что по-своему каждый внутри разлинован.
У тебя – все широты души, параллели,
у меня – катакомбы, ходы и тоннели,
только света и тени скупые подарки,
только старого рынка кирпичные арки,
где не солнце, а эхо встаёт на восходе,
где грошовая гулкая жизнь происходит,
что привыкла в испуге, смятеньи и сраме
от тебя удирать проходными дворами.