Журнальный мир

ОТРАЖЕНИЯ

Фальшивая Нота

Рецензия на спектакль

Театра им. Ленсовета

Играет скрипка на морозе,

Собаки рвутся с поводка.

Нам пьеса, сыгранная в прозе,

Своею рифмою близка.

Освенцим музыкой наполнен,

Играет Моцарта оркестр,

Скрипач эсесовцу — не ровня,

А вера в Тору — тяжкий крест.

Оркестр играет в Аушвице

И на расстрел ведет народ,

Мгновенье музыканта длится

Возможно, день. Возможно, год.

Играет скрипка, мерзнут руки,

Холодный плац — концертный зал.

Фальшивых нот несутся звуки

И убивают наповал.

Все могут ошибиться в ноте

И взять неправильный аккорд,

И в жизни каждого найдете

Ошибку, — ногу сломит черт!

А годы шли, Фемида слепла.

Успех и слава — подлецам.

Развеяны все горы пепла,

Лишь наша память — жертвам храм.

В финале пьесы — все как надо:

За каждым палачом придут.

Всех за злодейства ждет «награда» —

Не на земле, так божий суд.

Коллаж к спектаклю «Фальшивая нота»

Блокадные дневники

По мотивам спектакля «Гекатомба. Блокадный дневник»

Театра «На Литейном» и АНО «Театральная лаборатория

Яны Туминой» (премьера 5 июня 2018 г.)

Я упала на Невском в темно-серый сугроб.

Стал осколок довеском — на излете, но в лоб.

Не дошла до Фонтанки. В старых санках бидон.

От осколков — две ранки, металлический стон.

В старых валенках рваных — две газеты в чулках.

Я в платках домотканых замерзала в снегах.

В это раз подфартило: наш сосед мне помог,

Дотащил до квартиры, — с нами Сталин, как Бог.

Свой паек иждивенца — жмых, остатки муки —

Отдала для младенца, что нашла у реки.

От поменянных брошек у хапуги-дельца —

Коробок хлебных крошек, по одной в два часа.

Варим суп из обоев, на второе — ремень.

Беспросветное горе, сердце — словно кремень.

Мы — беззвучные тени без протестов и слез.

Нет надежд на спасенье: транспорт их не довез.

Бестелесные души сквозь морозную мглу…

Я про подвиг наш слушать больше, сын, не могу.

Нам блокада — итогом, как терновым венцом,

Была послана Богом, бывшим нашим Отцом.

При огарочном свете на остатках стены

На знакомом портрете вижу лик сатаны.

Коллаж к спектаклю «Блокадный дневник»

Дикие лебеди

или старая сказка

По мотивам спектакля «Далекое-далеко»

в Большом Театре Кукол (Санкт-Петербург)

Посвящается Александру Аркадьевичу Калинину

Чары над ними ведьмины,

Белые облака,

Далеко, далеко лебеди

От стен крепостных городка.

Пряжа — крапива жгучая,

На руках волдыри.

Злым колдовством замучены,

Оторваны от земли,

Превращены шесть мальчиков

В белых безгласных птиц.

Сестра исколола пальчики,

Пытаясь рубахи сшить.

Полотно эфемерное —

Ткань из девичьих слез.

Только сестрица верная

Вернет из небесных грез.

Невыносимо бдительны

Жители городка.

Падеж проступает винительный,

Доносов течет река.

Злоба везде, невежество

И инквизиции суд.

С профессиональной небрежностью

Приговор неожиданно крут.

«Ведьма, — кричат соплеменники, —

Душу очистит костер!»

Темных веков пленники,

Средневековый сор.

Ложатся на плечи спасением

Рубахи, перья — у ног.

Архиепископа мнением

Король пренебречь смог.

Лебеди стали братьями,

Королевой стала сестра,

Рубахи — музейными платьями,

А ведьма — пищей костра.

Кинастон

Эдвард Кинастон — последний английский актер,

игравший женские роли. Попытка рецензии

на спектакль театра Олега Табакова

Всю жизнь играл я женщин — и подмостки

Служили мне окном в соседний мир.

Пусть были шутки зрительские плоски

И ус китовый талию сдавил.

Я брился час, рождалась Дездемона,

И плакал зал, кидая в мавра медь.

Так я природы нарушал законы,

Чтоб Лондон шел игру мою смотреть.

Я жил в плену ужимок и кокетства,

В мигрени и в неврозах бытия.

Я наряжался девочкою с детства,

И только зритель был мне судия.

Играл я женщину и выходил на сцену,

Чтоб сотворить фантазию иль грех.

Аплодисменты! Зритель знал мне цену,

И в платье женском ждал меня успех.

Указ меня поставил вне закона,

Закрыл актеру двери в женский мир.

В постели женщины, вблизи от трона,

Мужскую роль мучительно учил.

Но текст бесил, сопротивлялось тело,

Смешил своей фальшивостью фальцет,

И искра Божия меня не грела,

Мужчиной не был слишком много лет.

Ушел на дно, и в лондонских тавернах,

Средь кружек с элем и кусков трески,

Играл я женщину, и был одновременно

Мечтой для нищих, воплощением тоски.

На сценах Лондона кривлялись Дездемоны,

Их женщины играли, как могли,

Театра старого нарушив все законы,

А времена моих страстей — прошли.

Как стать знаменитым

или карьерные мечты молодого актера европейского театра

Может, выучить роли, вжившись в образ сполна?

Прочитать Станиславского, что ли? Сыграть, что полюбит страна?

И медленно, год за годом, осаждать в театре профком,

Говоря, что любим народом, что народ с артистом знаком.

Потом закурить трубку, надеть клубный пиджак,

Девушкам прибаутки рассказывать под коньяк,

И, отпустив гриву черных густых волос,

Дыша перегаром, игриво решать карьерный вопрос.

А может, мне стать блондином, украсить ухо серьгой,

Мир слегка «голубиным» увидеть перед собой?

И даже о смене пола задуматься я бы мог,

Юбкой, длиной до пола, скрыть мускулистость ног.

Я бы купил бритву и пенистый мыльный крем,

Со щетиной выиграл битву, и голос сменил совсем,

Меня бы любили артисты, а старик режиссер

Юноше-трансвеститу доверил бы главную роль.

Министр европейской культуры талант бы превозносил,

С моей сексапильной фигуры Родину-мать слепил.

Вручая мне высший орден, подмигнул президент:

«Ваш путь до конца не пройден, ловите еще момент!»

Сидя со мною рядом, бросил бы томный взгляд:

«Не забудьте завтра награду: мы идем принимать парад!»

Так существенно проще путь к славе: не слишком тернист…

Сидя в березовой роще, строил планы артист.

Михаил Ефремов в спектакле «Амстердам»

16 марта 2018, Александринка

«Амстердам» Александра Галина в постановке

Сергея Газарова Театра «Современник»

Спасибо, любимый Ефремов,

Что к нам завезли на денек

Премьеру о наших проблемах,

Как взятый из жизни кусок.

Так много смешного на сцене:

Похмелье и геев житье,

Чиновник — в трусах, и от лени

С балкона кричит про свое,

Вернее, про ставшее нашим:

Что нам европеец — не брат

Что в радуги краски окрашен

У них в Амстердаме парад.

Их ценности нам — лишь помеха,

У нас это — деньги и власть.

Мы ценим того человека,

Кто смог, не попавшись, украсть.

И правда российской глубинки

Становится страшно странна.

Сквозь краски лубочной картинки

Видна нам на сцене страна,

В которой свободен лишь хищный,

Достанется сильному — мир.

И смех затихает, ведь личных

Здесь рушатся стены квартир.

И душно становится в зале,

В театре великой страны.

Мы все три часа хохотали,

Но поняли: плакать должны.

Царь Эдип

Рецензия на одноименный спектакль

Театра Вахтангова (режиссер — Туминас)

Софокл. Трагедия из жизни древних греков.

Еще нет списка кораблей на Трою.

История — потомкам на утеху,

Судьбу свою богатством не укроешь.

Античный миф о власти и народе,

О демократии с таинственной судьбой,

Созвучный человеческой природе,

Где выбор — есть, и выбор — за тобой.

Мы избираем лучшего из лучших,

Кто победил и сфинкса и врагов,

И нам неважно, сколь трагичен случай,

Ведущий к гибели царей и городов.

Вот царь Эдип, две девочки на сцене —

Богатства и достоинства полны.

Пройдет лишь час — и все в смертельной пене…

Эдип лишится матери-жены.

Чтоб объяснить, откуда страшным мором

Чума пришла в страну, где царь — как Бог,

На зрителей надвинется укором

Каток судьбы, неотвратимый рок.

Откуда в Фивах страшные напасти?

Кого здесь плебс кумиром сотворил?

Правитель сам решит уйти от власти,

Увидев, как он много натворил.

И хлопал зал актерам и Софоклу.

Туминас показал, что выход — есть.

Ушел тиран! Нам от него нет толку,

Аллюзий всех теперь не перечесть.

А я сидел и думал о Креонте:

Коль у судьбы намеченный маршрут,

Каток судьбы неосторожно троньте —

«И вместо серых черные придут»…

Медея

Театр Ленсовета.

По текстам Еврипида, Сенеки и Хайнера Мюллера

Режиссёр Евгения Сафонова

Медея — Мюллера, Сенеки, Еврипида?

Любовь к мужчине, терпящая крах.

Мир виноват – теперь на мир обида

Ведет по трупам, попирая прах.

«А на губах — лишь пепел поцелуев,

И на зубах — песок прошедших лет…»

Пожар несчастья страсти лишь раздует,

Для мести никаких пределов нет.

«Витает аромат чужой постели,

Муж на прощанье дарит смерть жене,

Не приходил на ложе три недели…»

И не придет к Медее (и ко мне)…

«Я для тебя убийства совершала,

Рожала для тебя я сыновей,

Предательство моей отчизной стало,

Чтоб к славе ты поднялся поскорей»…

Из варварства сбежавшая в античность,

Предавшая Колхиду и отца,

Отдать Руно решившая практично,

Чтобы уйти из мрачного дворца…

Разрушить мир — до самого предела

(Руины лучше прежнего жилья),

Плоды любви и собственного тела,

Своих детей, свое второе я…

Так кто создатель (может, Пазолини?)

Трагедии, что длится ровно час?

Все в основном придумано в Берлине

«Машиной Мюллером», а кажется — про нас.

Древнейший миф и чуждое наречье.

Колхиды привкус, море и руно.

Со сцены нам поведано о вечном,

Когда богами все предрешено.