Журнальный мир

ОДИНОКИЙ

Этот человек гуляет один вечерами.

Он неотличим от других прохожих —

Кеды, куртка, кашне в полоску.

Ходом шахматного коня он обходит доску:

Эту партию он может играть вслепую.

Приближаясь к очередному киоску,

Морщит лоб и достаёт папироску,

Дым пускает и держит её в кулаке как дулю.

Этот человек гуляет один вечерами.

Сколько лет ему, сколько зим, неизвестно.

Хорошо, что никто не лезет к нему в кастрюлю,

Не проводит пальцем по зеркалу гардероба.

Вечерами — в час, когда тени встают из гроба,

Он выходит во двор, достаёт из кармана пачку,

Огонёк зажигает торжественно, словно свечку, —

И выгуливает свою невидимую собачку,

И пасёт свою заблудившуюся овечку.

РИЧАРД II

Человека, который изобрёл носовой платок,

Умертвили злодеи. Умертвили его не за то,

Что он изобрёл. Но ещё почему-то страшнее,

Что убили не просто какого-то короля,

Но того, чьим стараниям благодаря

(Значит, можно сказать, что он жил и погиб не зря)

Мы чихаем и плачем нежнее.

Тут Шекспир не додумал какой-то важной строки.

Если всех изобретающих носовые платки,

А также всех роняющих и теряющих носовые платки,

Умертвлять с гримасой неандертальца,

То никто не станет уже облегчать носов

И придумывать названия парусов,

А все станут, наоборот, ходить без трусов

И сморкаться посредством пальца.

Может быть, все к тому и идёт. Посмотри на экран.

Левый кран прикрути. Или вовсе заткни этот кран.

Лучше в ванну заляжем.

Удивляюсь, откудова столько взялось сволочей,

Что придумали столько полезных вокруг мелочей,

Что не знаешь, которая кнопка и номер тут чей,

И каким вытираться пейзажем.

Человека, который изобрёл носовой платок,

Зарубили враги. Он уже не пойдёт на каток,

Потому что растаяло время.

Есть в аббатстве Вестминстерском скорбный один уголок.

Можно встать над могилой его и сказать монолог.

Завяжи узелок, мой дружок, завяжи узелок,

Не стесняясь, один перед всеми.

СКАЗКА

Что-то в черепе скрипит:

Видно, богатырь не спит.

На полатях без конца

Поворачивается.

Что ты, богатырь, не спишь,

В черепе моём скрипишь?

Ходит чашей круговой

Звёздный ковш над головой.

Что, детина, сердце жжёт?

Конь у тына тихо ржёт;

И все кустики видны

От порога до луны.

ВИЗИТ МОЛОДОГО ПОЭТА

Этот парень, хотя и смешон,

Не лишён поэтической жилки.

Он глядит на меня, как пижон,

Понимание пряча в ухмылке.

Я стою на другом берегу,

Дребезжу, как венок на могиле.

«Извините… судить не могу…»

Да ему и не нужен Вергилий.

Хватит, видно, и так куражу

Довести до конца это ралли

По кренящемуся виражу,

По извилистой адской спирали.

Так какой тебе, к черту, сезам?

Что за тени счастливца пугают?

Научить? — Научился бы сам,

Если б знал, куда лошадь впрягают.

Остаюсь, чтобы думать свою

Отменённую веком идею.

И сверчиную песню пою,

И мычу, и во сне холодею.

ПУТЕШЕСТВИЕ

Человек, по сути дела,

Как бы падающий с крыши,

Но по внешности наружной

Вид имея пассажира,

Из дверей вокзала вышел:

Сыро, холодно, безлюдно.

Значит, это так и нужно.

Он в гостиницу идёт,

Выпивает виски в баре

И, поднявшись в номер десять,

Как умерший египтянин,

Достаёт из саквояжа

И раскладывает вещи

Для потусторонний жизни

(Не забыто ли чего).

Бритва, зеркальце, рубашка.

Нежный голос в телефоне:

Не желаете развлечься?

Он развлечься не желает.

Он ложится в саркофаг,

Задвигает глухо крышку,

Сверху камень налагает

И — без воскрешенья — спит.

БЕСКОНЕЧНОСТЬ

[∞]

Ты пышнее гусарских усов,

Ты грудастей житомирских бабок,

О подобье песочных часов,

Злой судьбой опрокинутых набок.

Ты — упёртый в бессмертье лорнет,

Ты — глядящая в душу двустволка,

Ты — петляющий заячий след,

Обводящий Собаку и Волка.

Ты — ревнивого Бога лассо,

Охлестнувшее сердце заране,

Исковерканное колесо,

Недоехавшее до Казани.

Отменяешь ты времени счёт, —

Но по-прежнему верят поэты,

Что им царская Вечность нашьёт

Продувные твои эполеты.