Стихи
Стихи
В АБИССИНИИ
В Абиссинии нет ни волков, ни пантер.
Не идёт европеец на лов
чёрных львов, демонстрируя детям пример.
В Абиссинии есть Гумилёв.
У него там семья, и лачуга своя,
и ручной крокодил на реке,
и река, молодых бегемотов жуя,
говорит на его языке.
У него там семья, то есть несколько жён
и потомков не менее ста.
Каждый сын Абиссинии вооружён,
но похож на живого Христа.
Не похож на Христа лишь один Гумилёв,
ибо рос на пещерном плюще
и привык перешагивать тыщи голгоф —
через горы шагать вообще.
У него есть привычка — не видеть гвоздей,
вбитых в руки и ноги людей,
ибо он предпочёл разводить лебедей,
лебедей, лебедей, лебедей.
Ибо хобби его дерзновенью равно
мореплавателя и стрелка,
над которым течёт золотое руно,
переделанное в облака.
Говорят, тяжело заболел Менелик,
говорят, у него паралич.
Гумилёв говорит: не печалься, старик,
нынче Пасха, откушай кулич.
В той стране, где я весело жил до того,
крестный путь никого не влечёт,
ибо в ней беспрерывно царит торжество
воскресенья, а гибель не в счёт.
Говорят, Менелик не поверил ему
и в сердцах указал на вокзал,
но вердикт, обещавший суму и тюрьму,
Гумилёва вовек не смущал.
Не указ ему негус, акула, нарком,
и, совершеннолетний на вид,
машет саблей, играя с любимым сынком,
деревянной — она не горит.
***
Ирисы, вам говорят. Ирисы, ирисы,
стоя, как лошади, спят на рабочем столе.
Мимо летят студебекеры, эмки да вилиссы,
визгом визжат тормоза на высокой скале.
Кто тут поставил такое цветное чудовище?
Кто пошатнул подо мной всю планету и стул?
Жизнь пролетела? Была настоящей и стоящей?
Чем угрожая, цветок меня в детство вернул?
Там на колдобине, в петле злодея небритого,
вьётся и бьётся мой худородный щенок,
помесь дворняги и тигра, ещё недобитого,
и у юнната уходит земля из-под ног.
Дрань голоштанная в драку несётся на велике,
в око тайфунное воткнуто птичье перо,
а с Окинавы — синатровский голос Америки,
а Левитан — от советского информбюро.
Тонны тушёнки, сгущёнки, малины ленд-лизовской
лопает дикорастущий портовый Портос,
где, преисполнен железобетонного изыска,
в минное море уходит крутой либертос*.
В яму воздушную ямбы летят и топонимы,
бомбы цветут на окраине материка.
Символом силы считается ирис — в Японии.
Истинно вам говорю. Ибо сила — хрупка.
Бремя любви моей. Время собачьего ящика.
Имя победы. Нежное темя в крови —
падают звёзды, родина мать, а не мачеха,
в ухо её залетают живьём соловьи.
Ирисы, вам говорят. На заре фиолетовой
переработаны в бисерную росу
выхлопы автомобиля, того или этого,
прямо по радуге шпарящего до Хонсю.
* Либертос (морской жаргон) — железобе-
тонное судно типа Liberty производства США.
ВИНОДЕЛ
Князь Голицын большое вино создаёт,
Лев Сергеич по делу гуляет и пьёт.
Старше рода Романовых только один
древний род, и в начале его — Гедимин.
В подземелье огромная люстра зажглась,
серебром и свечами сияющий глаз.
Здоровяк в армяке, завсегда ни в глазу,
он копает подвалы, разводит лозу.
Серсиаль, Изабелла, Мальбек, Шардоне,
Альбурла, Катауба, Мерло, Каберне.
На французском наречье легко говорит,
римским правом владеет, как люстра горит.
Нос воротит от духа сивушных бород
благодетель и мот, говорун и банкрот.
Наше дело шампанский восторг создавать
и не наше призвание им торговать.
На чужбине в чести Траминер и Гренаш,
там понятья не наши и климат не наш.
И глядит прародитель его, Гедимин,
на тоннели его и коллекцию вин.
Из удельных имений погонят его,
на уступе скалы похоронят его.
Наступает в России 17-й год.
Торжествует революционный народ.
Водки нет, потому как не выращен хлеб, —
разорили подвалы, порушили склеп.
Не о том ли мечтал, не того ли хотел?
Наконец свой народ напоил винодел.
Монтобан, Саперави, Мурведр, Семильон,
Ркацители, Альбилло, Кишмиш, Совиньон.
ГЛАГОЛИЦА
Предвосхитила жизнь мою отвергнутая жизнь иная —
лишь по глаголу голодая, тебя, глаголица, пою.
С небес течёт кровавый пот, и град грохочет в каждом слове,
и у тебя в составе крови Эллада плачет и поёт.
Поёт соперница твоя — кириллица, сестра родная,
подлунный мир преображая и приручая соловья.
Сгущается ночная мгла, и глаголическая кода
на меч Крестового похода кровавым отблеском легла.
Латинский лён, османский плен, воронка дантовского ада,
и на руинах Цареграда ты пала жертвой перемен.
Упала, ливнем бытия успев погибельно упиться,
не горлица, не голубица —
глаголица, звезда моя.