Стихи

Стихи

НА АВТОБУСНОЙ СТАНЦИИ, В ЧАС ЗАКАТА

 

На автобусной станции, в час заката,

Посреди порнографических журналов,

Посреди приволья проституток

И случайного привала хиппи,

 

Посреди трагических раввинов

В сюртуках,

как рок еврейский,

черных,

Посреди гогочущих туристов,

Беззаботных и самодовольных,

 

Посреди молитв и богохульства,

Спешки, равнодушья, отчужденья

Пел старик слепой, бренча чуть слышно

На «киноре» с паутиной трещин.

 

Пел на языке он, на котором

Говорил и плакал Иеремия

И в дороге Авраам Исаку

Отвечал о жертве для закланья,

На котором царь любил и Песню

Складывал, и в двух шагах отсюда,

В Храме, в Дни Судьбы, благословлял весь

Замерший народ

первосвященник…

 

Пел слепец надрывно и невнятно,

Будто вопрошал о чем-то Бога,

И смолкал, подняв глазницы к небу,

И с тревогой

долго

ждал

ответа…

И ответ услышав этот,

хрипло

Вскрикивал

и дико дергал струны…

…И солдат смущенный торопливо

Опускал истертую монету.

 

 

* * *

Ты не встретишь меня, никогда не махнешь мне рукой

В апельсиновых рощах, светясь под апрельским дождем,

Словно птица к воде, ты к цветам не приникнешь лицом,

Ты не встретишь меня на перроне, пропахшем тоской.

Никогда не проводишь, с подножки спеша не сойдешь

В те последние миги, когда проводник отчужден

И вдали паровоз, напряженный, натруженный, ждет,

Посылая по нервам вагонов тяжелую дрожь…

Никогда не увидишь в кошмаре ночном, что бегут

За тобой по дороге, а я у обочины встал,

За тебя не вступился, тебя у врагов не отнял –

Поутру ты без тени улыбки не скажешь мне: – Брут! –

Будто я отвечаю за то, как являюсь во снах…

Никогда не простишь, никогда не накажешь меня,

Никогда не расспросишь, какая в России весна,

Никогда не узнаешь, что значат мои имена.

 

В исступленных камнях Иудеи потрескался зной.

В Средиземное море упал, все различия стер.

Этот звук – рассеченный рапирою воздух тугой, –

Будто крылья, свистя, небосвод над тобой распростер.

Ею белому богу Эгиды дано обладать,

Синеву разорвать и агонию Трои зачать.

«Non valable» – это судят тебя, это слабость твоя.

Но во всех поединках твоих я тебе не судья.

 

Так напомнила ты лебединую песню богов:

Сбросив маску, присев на помост и дыша тяжело,

Как Лигурии царь у реки Эридан под крыло,

Прячешь голову в тайну колен, под шуршащий покров

Белизны, под тяжелых волос золотую парчу.

 

Извлекается корень судьбы.

Математика чувств – это мнимые числа.

Лишенные смысла, они существуют именами,

Которые прокатывает эхо по упругим коридорам времени,

Где вневременность чувства возводится в миф.

 

Кесария, 1973

 

ХАМСИН

 

Опять настали дни больших ветров,

И на дорогах трудно пилигримам.

Тревога в кровь вползает и под кров,

Идет хамсин центуриями Рима.

 

Кочует тучным стадом. Травы мнет

Горячими шершавыми губами,

И серой птицей застит небосвод,

И ночью будит родовую память…

 

Он шел в Египет. Бог настиг в пути.

И камень, отшлифованный хамсином,

Она тогда схватила, чтоб спасти,

Чтобы отнять плоть крайнюю у сына.

 

Разбили стан, устав, в пустыне Син.

Рассудок замутив, как тучи пыли,

Как смерч песков, на них напал хамсин,

Лишь столб огня не смог он пересилить.

 

Но в это лето страшное, когда

Могильные потрескалися плиты,

Он пламя сам раздул, и навсегда

Покончив с Храмом, в мозг вселился Тита…

 

Спят мертвые. Он им диктует сны.

Поет в ушах солдат перед атакой.

Шевéлит мох в расселинах Стены.

Колышет хворост колкий под Исаком…

 

Забытие. Приход больших ветров.

Спали мне душу пламенем незримым

Твоих, хамсин, стремительных костров –

Но дай дойти до цели пилигримам.

 

* * *

Плечо, толпа и плаха,

Над лобным полем плач,

Узнать хочу без страха,

Что думает палач.

Приспичило мне к спеху,

Скорей узнать хочу,

Среди греха и смеха,

Что снится палачу.

 

* * *
Старый астматик, я слышу в июньской ночи,

Как задыхаешься каменно ты, как стучит

Хриплое сердце твое на костлявых крестах

Всех перекрестков твоих, как суставы хрустят

Сморщенных улиц, кривых переулков твоих,

Небо твое разломилось, как хлеб, на двоих,

Как я с тобою иду по тебе, пилигрим,

Я не люблю, я боюсь тебя, Ерусалим.

Ночь, ни души, только ветром разносится страх,

Ветер идет по мечетям, шуршит на коврах,

Роется в царских могилах, приветствует прах,

Треплет, забывшись, траву в Гефсиманских садах.

В час этот ветра и ветром отмеченных встреч

Слышу я крепкую, крупную римскую речь,

Греческий слышу язык, зыбкогласную течь,

Выдох семитский, горячий и острый, как меч.

Я не люблю, я боюсь тебя, Ерусалим,

Я без конца возвращаюсь к тебе, пилигрим,

Нижнюю кромку одежды твоей теребя,

Ерусалим, я бы мог умереть за тебя.

1977

 

* * *

Памяти О. Мандельштама

 

Напряженным стремительным лётом,

Где светла и чиста синева,

Над высоким до слез небосводом

Догоняют друг друга слова.

 

В них элизии эллинской пенье

И латинских пиррихиев град,

Итальянских дифтонгов мученье

И французских сонорных игра.

 

Я люблю наблюдать за всесильем

Их полета и слухом сличать,

Как тугие весенние крылья

В ослепительном ветре звучат