Стихи

Стихи

ЛИШЬ ИМЯ ТВОЁ В ЧЁРНОЙ РАМКЕ

 

Лишь имя твоё в чёрной рамке,

Как чёрный квадрат…

А солнце встаёт спозаранку

И входит, как сват.

 

И ветру в помине нет дела

До чёрной дыры…

С тобой я жила, как хотела!

Теперь вне игры.

 

Вне слов твоих, вне очертаний

Загаданных лет,

Вне встреч и вне пылких признаний!
Счастливый билет

 

Вновь призрачно нам помаячил

В руках у судьбы.

За этот миг счастья назначил

Возить мне – гробы…

 

 

КОЛДУНЬЯ-ОСЕНЬ

 

Когда в дни редкого затишья

Замолк разбойный ветра свист,

С колоды падают картишки:

Кленовый пик, червовый лист…

 

Гадает вечная колдунья:

Судьбу, что знает наперёд,

Осветит правдой полнолунья,

И с правдой истинной умрёт.

 

Сгущая небосвода сень,

В момент досуга-ассорти

Картинки складывает осень

Из разноцветных конфетти.

 

 

ПЕРСТЕНЬ С ЧЁРНЫМ ГРАНАТОМ

 

Чтоб жалась могила к могиле,

И вновь мы сливались во мгле!

Л. Колганов

 

Ты перстень с чёрным гранатом

надел мне на палец зимой,

когда мороз призрачным сватом

на нас сыпал снежной крупой,

 

и ветер стелил рушниками

позёмку под «Свадебный марш»

у замка, стоящей веками

горы, словно ворот апаш.

 

Нам скатертью стлались дороги,

а снились ухабы и рвы,

стихи обрывались на слоге,

горели дворцы синевы,

 

Морана* бренчала метелью

по струнам остывшей земли –

готовую стать колыбелью,

чтоб вместе в неё мы легли,

 

и жалась могила к могиле

в кромешной безвылазной тьме.

Противилась я этой силе

и вечной могильной тюрьме.

 

Взрывались стихи, как метели,

несли нас в трагический май,

где в буйстве черёмух и трелей

замолкли на слове: «Прощай…»,

 

взорвавшись, как бешеный атом,

затихли, как омут реки…

Но перстень твой с чёрным гранатом

с тех пор не снимаю с руки.

 

*  Moрaнa (чеш.) мифологический персонаж, связанный с сезонными обрядами умирания и воскрешения природы

 

 

МОЙ ГОРОД

 

Мой город родной, неказистый,

С потёртостью маленьких крыш.

В реке под горою волнистой

Ласкается томный камыш.

 

Плывут между улочек скромных

Неспешно уютные дни,

И в двориках старых укромных

Мерцающей жизни огни…

 

Мне любы твои ароматы,

Капели из вишенных вен,

И остров, небрежно косматый,

Вблизи кармелитовых стен,

 

Надтреснувший звук колокольни,

Израненной горестью лет,

И крик петуха протокольный,

Вещающий новый рассвет!

 

 

НА БЕЛОМ ЛИСТЕ

 

На белом листе оставляет перо

Слова, как следы на снегу.

Кровь жилой на дне сердца бьёт болеро:

Я что-то ещё могу.

 

Сквозь чащу домов пробираясь к лучу,

Как в праздник заутрени звон,

Беззвучно, во весь голос криком кричу:

«Я – здесь, я живая!!! Где он?»

 

Где ты, мой незримый неведомый муж?

Мне мужества горсть наскреби.

Взялась я за гуж, не скажу, что не дюж,

Но всё ж, имярек, подсоби.

 

Врезаюсь зрачками окрест в пелену,

Ища совпаденье следам…

В бессонную ночь посмотри на Луну,

Мы встретимся взглядами там.

 

 

ЕЛАБУГА, 31 АВГУСТА

 

 Бог, не суди! — Ты не был 

Женщиной на земле!

М.Цветаева  

Краснощёкие нектарины

подавали сегодня к столу…

День последний усопшей Марины

загорался в музейном углу,

 

в заточении за занавеской

поднимался в предутренней мгле,

на стене угасающей фреской

под гвоздём в сердобольной петле.

 

Может, фартук тому был причиной,

и пустой его вечно карман,

что записку друзьям и ключи на

скатерть брошены, как в океан?

 

Может, не было сил больше верить?

Только нет в этом Божьей вины –

кто не знал скотской жизни потери,

не был женщиной этой страны.

 

Здесь в музее сверкают витрины,

отражая оставленный след

в этом доме душою Марины,

но в котором её больше нет.

 

 

НЕОКОНЧЕННЫЙ СПОР

 

И снег пылал, дома пылали,

пылало небо на крюке –

то фонари на спор играли

с тьмой: кто кого в ночном рывке!

Зло тени ёрзали от веток.

И рваной стала белизна.

Отодвигалась тьма, как предок,

на край притихшего села.

Вновь подползая, окружала,

петлёй затягивала свет.

И заигравшись, не признала,

что на подмогу шёл рассвет –

дугой накала извивался

на горизонта полосе…

 

И было это лишь началом

конца тьмы блекнущей красе.