Стихи

Стихи

«Оптимистическая трагедия»

Всеволода Вишневского, Николая Коляды и Аси Волошиной

(«Коляда-театр» и Александринка)

 

С 12 сентября всем театрам Санкт-Петербурга

разрешили возобновить показ спектаклей.

 

Волна накатится на берег,

Отдаст земле тела матросов.

Им не открыть теперь америк,

Не зимовать среди торосов.

 

Войны гражданской жертвы буден,

Столетний давности итоги,

Сюжет трагедии нетруден,

Над нами в небе те же боги.

 

Овец послушная отара

Смирилась с собственной судьбою.

Под управлением комиссара

Идет дорогою любою.

 

Свобода дышит кровью с ядом,

Стремится власть к обману черни,

А счастье точно ходит рядом,

Врагов мешают злые скверны.

 

Трагизм пропитан оптимизмом,

Потомки будут жить в коммуне.

И побеждают с героизмом,

И погибают накануне.

 

Расстрел матроса иль старушки?

Большевикам их смерть едина.

Со спиртом сдвинут разом кружки,

Помянут песнею старинной.

 

Обсудят мысли о грядущем,

О счастье жить без богатеев.

Потомки жить ведь будут лучше,

Ничем ненужным не владея.

 

Зал смотрит с юмором незнанья

Забытых дочиста уроков,

Как наши предки стали данью

На алтаре у лжепророков.

 

 

«Девушка из Нагасаки» Веры Инбер

 

По мотивам оперы «Мадам Баттерфляй» Пуччини

и стихотворения «Дидона и Эней» Бродского

 

Как редко сакура цветет под Петербургом,

И лишь в спортзале встретишь кимоно.

Либретто оперы писалось драматургом,

Как для немого черно-белого кино.

 

Спираль истории, смертельная закрутка.

Мне вспомнились Дидона и Эней.

Любовь тогда сыграла злую шутку,

Двух городов вражду на много дней.

 

Сюжет трагедии античного полета

И предрешенность смерти с первых сцен…

Любовь японки к лейтенанту флота

Завершена кинжалом в область вен.

 

Старинные традиции бусидо.

Определенность в тактике ножа.

Для самураев — страшная обида

Уйти из жизни, плача и дрожа.

 

Вспороть живот, друг голову отрубит.

Буддийские традиции сильны.

Иль горло вскрыть, коль тот тебя не любит,

С кем исполняла ты все функции жены1.

 

Вражду двух стран и ненависть народов,

То, почему разрушен Карфаген,

Мы объясним стремлением к свободе

Мужчин, не терпящих семьи приятный плен.

 

Мы объясним все войны и походы,

Сражения и страшный геноцид

Фатальностью любовного исхода,

Как месть за женщину, что нам очаг хранит.

 

Эней уплыл, чтоб основать столицу

Империи, которой равной нет.

Война двух стран столетия продлится…

В столетие прошлом был страшнее бред.

 

Разрушен бомбою был город Нагасаки,

Все девушки убиты заодно…

Так господин с сигарой и во фраке

Продолжил оперу, и песню, и кино.

 

 

Аттила или Падение Рима

(опера Верди в Мариинском-2)

 

 

Удел стены — уныние и камни,

Когда откроются ворота невзначай.

Удел империи, распавшейся недавно —

Отправить нас на жизни острый край.

 

Мы — римляне, и сила наша в этом.

Веками вел нас Ромула наказ.

Вчера владели половиной света.

Теряем мы Италию сейчас.

 

Но все полны благих воспоминаний,

Познаньем предков, верою в богов.

Падение предрешено заранее

И трещины наш разрушают кров.

 

Предательство вокруг и мелкотемье.

Сюжет трагедии разложен по листу.

Шаги к финалу сочиняет время,

Путь на Голгофу к деревянному кресту.

 

А мы рождаемся и заключаем браки,

Читаем Плиния среди метаморфоз.

А варвары готовятся к атаке,

Топор их бог и надо мной занес.

 

И на песке решение задачи

Сандалией сотрет лохматый гунн.

Им наше знание ничего не значит,

Забудется через десяток лун.

 

Исчезнут все традиции и нравы,

Античных авторов на свитках голоса,

Как Папу избирали здесь конклавы,

Святые сотворяли чудеса.

 

Лишь пастбища на площадях столицы.

Колонн поваленных окаменелый лес.

Но в Риме варвару все время ночью снится,

Что над холмом в ночи сияет крест.

 

 

Размышления перед собственным 65-ти летием

 

Часть 1

 

Я не брошу писать стихи,

А прозу писать не начну.

Стали рифмы мои глухи,

Будто волка вой на луну.

 

Словно мне, как собаке — лапу,

Отрезало поездом душу.

Доскакать еще можно, однако,

На помойную, с лужами, сушу.

 

Часть 2

 

С темнотою становится проще:

Отступают проблемы быта.

Не ищу я «честные мощи»,

Чтобы было все шито-крыто.

 

Я снимаю земные одежды

И меняю параметры тела.

Вдалеке остаются невежды

И в реалии жизни — вера.

 

Лист бумаги, сукна зеленка

И чернила налиты в склянки.

Но моих ощущений схронка

Вылезает за строчек рамки.

 

Часть 3

 

Остается лишь выть вурдалаком,

Что лишен человечьих вопросов

И, помеченный тайным знаком,

Проживает среди отбросов.

 

Очищая слова от пыли,

Дробя камни в поисках фразы,

Уходя от занудной были —

Не боится у Бога кражи.

 

Ну а днем я боюсь солнца

И, листочки стихов пряча,

Лишь бубню про себя молча,

Что я ночью писать начал.

 

 

* * *

 

Памяти Бурдуковского М. А.

 

И что оставлю я для вас?

Лишь пару строчек.

В блокноте старом, без прикрас,

Так много точек.

 

Глагол, неправильный на вид,

Местоимение.

И только память сохранит

Стихотворение.

 

Что остается после нас?

Немного пепла.

«Светильник разума угас»,

Потушен ветром.

 

«Какое сердце не стучит!»,

Не бьется пламя.

«А мошкара летит, летит

К оконной раме»…

 

Что оставляем на земле?

Частичку праха.

Без цвета дни в календаре,

Как символ краха.

 

Чернеют даты, как кресты,

Цветных нет меток.

Лишь календарные листы

Бездушных клеток.

 

Сотрите напрочь телефон

В своих айфонax.

Ответа нет, и вне времен

Лишь небо в кронах.

1 Женский вариант этого действа носит название дзигай, он был распространен так же широко, как и сэппуку у мужчин. Женщины не вспарывали свой живот подобно мужчинам, а перерезали себе вены или горло.