Журнальный мир

Первое стихотворение подборки автор написал в соавторстве со своим дедом.

Дед — Андрей Николаевич Дзюбан. Родился в 1942 году в Херсоне. В молодости увлекался стихотворчеством. К сожалению, ничего из его поэтических произведений не сохранилось, кроме четырех четверостиший, написанных им в семнадцать лет и ставших первыми четырьмя строфами публикуемого ниже стихотворения. А. Н. Дзюбан — доктор биологических наук, по специальности — микробиолог; работает в Институте биологии внутренних вод им. И. Д. Папанина (поселок Борок, Ярославская область). Андрей Николаевич по сей день вкладывает много сил в духовное развитие внука, который и стал его соавтором, завершив через шестьдесят лет стихотворение деда.

Внук — Николай Кузнецов. Родился в 1996 году в поселке Борок (Ярославская область). В раннем детстве потерял зрение и слух, но последний удалось восстановить благодаря операции кохлеарной имплантации. Сейчас учится в Санкт-Петербургском государственном университете на юриста и делает первые шаги на научно-исследовательском поприще. Имеет ряд публикаций в литературных журналах и сборниках литературных конкурсов. Его стихи уже публиковались в журнале «Аврора» (выпуск № 5/2018).

Путь в тумане

За туманом окна стали дикими.

Прошуршал вдали автомобиль.

От колес расплывчатыми бликами

Заискрилась водяная пыль…

Я иду, и волосы белеют.

Я вдыхаю эту пелену

И дышу все чаще и сильнее,

Словно с ней вдыхаю я весну.

Я иду, в асфальт стучу ногами.

Город притаился в полусне.

Мокнут стены, плачет старый камень —

Как уютно в этой тишине!

Как приятно шумную громаду

Ощутить вдруг тихой и пустой,

Опереться в темную ограду

И глядеть в туман над головой!

Что увижу я в туманной дали?

Отзовется ль путь на стук ноги?

В бездне я: меня запеленали

Времени чудесные круги.

Таю, как росинка, во Вселенной,

Зная то тревогу, то покой.

Тихо так туман клокочет пеной.

Вьется путь неведомой рекой.

Таю. Сам таинственен, всклокочен.

Час спустя, спустя столетий строй,

Проскользнув вдоль тысячи обочин,

У ограды встречусь вновь с собой.

Подмигнем друг другу: в треволнениях

Тонких бликов светят маяки.

Век земной — дыханье, сердца пение

И туман от моря до реки.

1959–2019 гг.

Элегия на фоне века

Грусть прижалась к рыжей занавеске,

В паутине тень скользит несмело.

И луна, звенящая от блеска,

Город потревожить не посмела.

Пыль окна лохматой эпиграммой

Одинока над бездонной ночью;

Бледный свет оконного экрана

Близ фонарных падает отточий.

Воздух, словно колокол пронзенный:

Вздрогнет от далекого сигнала —

Опадает, накрывая сонной,

Гулкой тишиною покрывала.

За окном, вдали от бездны улиц,

Скрыв лицо от лунных очертаний,

Спит фигурка, как скала, ссутулясь

Близ квадрата пиксельных мечтаний.

Птичий щебет. И в объятьях дали

Как тонка игра светотеней!

Времена престранные настали…

Оглянись, пластмассинка, скорей!

Может, в складках зыбкой панорамы

Ты мечте найдешь уютный кров —

И спадет лохматость эпиграммы,

Став румянцем девственным снегов.

Дума

Когда б с небесной ладил я звездою,

Когда б хранил тепло медовых сот,

То, все объемля мудрой глубиною,

В душе б цвели букеты чистых вод.

А так… я прост и лишь порой певуч.

И на Земле букашкою могучей

И возмущаюсь стадным чувствам туч —

И бунт гоню, в стада сзывая тучи.

Сует величье силясь осознать,

Лишь воздух чист: спокойный и тревожный,

Любовью, в здешнем мире невозможной,

На все он ставит нежную печать.

И только Ты в глубокой вышине

И днем, и ночью знаешь обо мне.

Милосердие

Небесный холст, далекий и простой,

Как парус над Землей, невозмутим.

И шар Земли, толкаемый пятой,

Как бусинка, плывет, плененный им.

Неоны глаз, журчит костей мотор,

Лощина сонная, дубрава в мотыльках.

И пьян, как статуя, белеющий простор,

Где — баобаб в пластмассовых цветках.

Как шапка, луг: метелки и жуки,

Звезда, как бабочка, шуршащая в коробке.

И бриза вздох каким-то стоном робким

Сернистый прах шевелит близ реки.

Аллея, алая раскрепощенья ради.

Чугунный смех. И плющ, и лопухи

Над тленьем тьмы и скрытны, и глухи

Вокруг пяты, ржавеющей от ссадин.

Где мятлик реет и костер зовет

Идти в долины и бродить по волнам,

Подвал паучьим шорохом наполнен,

Пята свинцово глубину гнетет.

Под птичий щебет шепот гнойника

Исподтишка растит крапивы кущи.

Как безмятежен шелест тростника

Над омутом с актинией цветущей!

О град земной, и светлый, и курганный!..

О дальний Град, ты — отзвук орхидей!..

Лишь теплый дождь Земли омоет раны,

Лишь звездопад согреет сад камней.

Разговор в ночи

Памяти Р. Д. Брэдбери,

чей одноименный рассказ пробудил размышления.

Когда тишина накрывает волнами своими

И звезды мечтают из бездны на крыши сойти,

Так пронзительно все открывается девственно синим,

Небывало великим и нежным в звенящем пути.

Ночь! Оглянись! Как хочу говорить я с тобою!

Скажи, кто таинственно плачет всегда за окном?

Чьи слезы потом называем с улыбкой росою?

Чей след, чуть склонявший траву, испаряется днем?

Ты слышишь: вздыхают цветы от легчайшего шага?

Ты видишь: Луна как высоко, высоко взошла?!

И кажется, вся тут вселенская движется влага —

Холодная, гулко земля от нее расцвела.

Не сны ли твои — таинственных странствий прохлада?

В подлунных мечтаньях не ты ль бесконечно юна?

Какою же ношей ложится на душу отрада!

Пойму ли, согрею ль тебя я, когда ты одна?

Без устали бродишь от края до края Вселенной,

В широкий рукав запуская звезду за звездой.

А вечер и утро скользят и скользят неизменно,

Как будто бы тени твои, — не с тобой и с тобой.

Что ищешь, скажи, в неизбывно далеких скитаньях,

Даря то тревогу, то проблеск, то грусть, то покой?

Зачем же глядишь, так робея, как будто в изгнаньи, —

Сквозь лунный рукав — ты на солнечный шар золотой?

И будет ответом смех ночи едва уловимый,

И скажет: «Ты просто устал, досидев до зари!

Туда прихожу, где искания неутомимы,

Чтоб неспящих и спящих на руки принять мне свои».

Спас на Крови

Россия. Март. Рубиновый закат!

Давно ли гром, давно ли мгла ночная

Сковали всех? И смутно вспоминаем,

Как все, казалось, низвергалось в ад.

Но как неудержим увядший взгляд:

Скользит туда, где, легкостью венчая

Пасхальность стен, холмы сияют Рая!

Возможно ль утешенье? Говорят:

«Россия, милая, еще не осушила

ты терпких чаш земного бытия:

Жди сны и торжества, и черных пут.

Но крыш воздушных девственная сила

И круглость стен, твой дивный дух тая,

К до слез прекрасной белизне несут».