Стихи
Стихи
* * *
Оно
Горькое,
Переливается через борт.
Зимой порт потрескивает,
Покрывается белой коркой,
И можно гулять между островами,
Между населенными пунктами,
Между рыбаками,
Между лунками,
Как будто по бильярдному полю,
Смотреть на вмерзшую корюшку,
Дышать солью.
Домой придешь —
Вольется через окно,
Надышит в форточку,
Останется в комнате.
Не выгнать,
Не вытравить,
Не выпрямить край!
Всегда в проеме —
Мое море,
Кошка,
Герань.
* * *
Вода — дорога,
Очевидно любому морскому,
Который ходит.
Напротив — Япония
И неоновые огни билбордов
На Акихабаре,
И ими бредит половина моего поколения.
Школа учила, что там — враги,
У нас военное положение,
Неподписанные бумаги
За курильские саркофаги…
А отцы в детстве возили оттуда
Чудесных кукол,
И цветочек из алого пластика,
И вкусноту…
Я говорила: «Аригато!
Пусть нас завоюет Япония,
Папа, пусть нас завоюет Япония!»
Отец улыбался и пропадал в порту.
* * *
На работе
Я вижу море
В окнах напротив.
Когда там разгорается ядерным алым,
И грузная бабушка Клава
Тулится между фикусом и алоэ,
И ее голова седая
Превращается в панковскую прическу
В закатных бликах,
А челка светится над морщинами,
Я понимаю:
Сегодня закат, что надо,
И в сториз будет много счастливчиков,
Которые заманили его в смартфоны.
В темноте покачиваюсь в вагоне…
Дома ращу алоэ,
Готовлю кашпо под фикус.
* * *
Когда поднимаюсь на Тигровую сопку от Морвокзала
Круто вверх по тротуару и лесенкам
Мимо художественного зала «Ностальгия»,
Где китайцам продают маяки и матрешки,
Вспоминаю о том, как ездили в Суйфэньхэ
В приграничную зону,
Как наполняли себя дешевым и вкусным острым,
Покупали кожу, смотрели шубы,
Смеялись над вывесками на русском,
Где смысла нет, а из понятного — только буквы.
Теперь они едут к нам автобусами,
Летят самолетами,
Им у нас дешево и доступно.
Летом в кафе не протолкнуться,
Они кладут в себя устриц,
Мидий, ежей и крабов,
Радуются ценам,
Собирают водоросли по пляжам,
Даже не стараются выплевывать из себя
Смешные русские имена.
В школах теперь упор на китайский,
В университетах учат туризму,
Плакаты с иероглифами в центре
На каждой торговой точке.
Я вспоминаю о карме, о даосизме,
В кафе занимаю очередь
И пересчитываю, сколько мой кофе
Будет в юанях.
* * *
Азия безобразно ближе и изобильнее, чем Москва,
До которой семь часов разницы, восемь часов полета,
И билет туда стоит с десяток МРОТов,
И тебе понятней японская мода, иероглифы, курс юаня,
Чем Транссибирская линия,
Эта дантовая пропасть меж городами,
Глубиной в семь суток.
А когда выползешь на красный свет площади,
По тебе, провинциальному и нелепому,
Будут стрелять глазами,
Как будто ты — утка,
Поэтому,
Надо сразу ставить себя памятником
Архаичному, устаревшему,
Как шутка про колобка,
Но лучше не ехать и не прилетать туда
По смехотворным квотам Аэрофлота,
Лучше — в Харбин и Сеул,
В Токио и Киото,
Там ты понимаешь, там понимают тебя,
И, видя надпись «Вкусный еда у Паши»,
Ты кланяешься — «Нихао»,
А еще знаешь «Ан-йо»
И «Коничива».
* * *
У нас по сопкам
Дрейфуют косяки праворульных «японок»,
Которых отправили умирать в Россию,
Потому что для той, другой нации, они — износились,
И вышел срок.
А у нас это — свежачок,
Привезенный из-за бугра повод выпить,
У нас говорят: «Я купил новую тачку»,
Считают только пробег по РФ.
«Не распил, не крашена, не бита цивилизацией!»
Япония — не считается,
Там дороги не рваные
И бензин «небадяжный».
Может и правда есть новая жизнь,
Жизнь после
Утилизации?
Пробка уходит в небо
По улице Экипажная.
* * *
По воскресеньям мы гуляли у берега с бабушкой
Вдоль лодочных гаражей и рыбацких пирсов,
И я наблюдала под ними крабов, которых пугали тени,
Я наблюдала, как море метал пережевывает, обсасывает,
Перекатывает на языке до рябой ржавчины
И та крошится в хрупких пальцах,
И видела: вырасту — пирса мне не достанется,
Мои дети не унаследуют эту память.
Время бабушку обглодало до острых лодыжек,
Вен под коленями, морщинистой обивки высоких скул,
Время оставило костяной остов, раскрыло суть,
Точно устрицу,
Выпив все мягкое и живое.
И вот я сжимаю ее,
Обнимаю ее пожилую сутулую спину,
Которую держит ортопедический пояс,
И чувствую, как она истончается,
Возвращается в пустоту.
Мне говорили, что время — оно как море,
И если пойдешь ко дну,
Станешь кормом для тех, кто слабее, меньше и младше.
И это правильно,
В этом есть настоящая жизнь и природная память.
Бабушка кормит меня рассказами о неотболевшей молодости,
Картинками в выцветшем паспарту с мятыми уголками,
Я обнимаю ситец льняного платья и держу, и держу,
И впитываю эти слова, эти лица,
Эти призраки воспоминаний…
Я — флешка для ее памяти,
Где она с дедушкой летчиком,
Где она учится на радиста, чтобы ловить японцев,
Где она работает на судне бортового размагничивания,
Защищая суда от мин.
Я сплетаю в клубок эти нити,
Чтобы потом, однажды,
Связать моим детям свитер вечерней сказки.
Пусть они выйдут на берег ее векового моря,
Помочат ножки…
Я слушаю голос,
На серванте часы тикают
Среди фаянсовых кружек,
Глянцевых чайных ложек
И пяльцев с вышитыми цветами,
Я слушаю,
Как она утекает
С каждым словом
Сквозь пальцы.
* * *
Когда прорастаешь у моря, море становится декорацией.
Бабушка говорит: «Рыбка моя, нырнем на Чайке?»
И это звучит не безумно, а органично.
Взрослеешь, вынимаешь рыбку острым крючком — ничего общего:
Безвольное склизкое существо, пища насущная и безмозглая
С серыми плавниками, с глазами, которые не моргают.
И я знаю, какой у них вкус в бульоне
И консистенция,
И я не хочу быть рыбкой!
Я выхожу из моря в серое полотенце,
И бабушка баю-бает «Катюшу», как мантру,
Вплетая ее мне в мокрые косы, втирая в спину.
Груши и яблони расцветают по-девичьи каждое послезимье,
Руки бабушки покрываются годовыми кольцами,
Ба готовится, распускает корни в фотоальбомы,
Кается у икон.
Море из кокона льда вынимает волны,
Порхает вдоль габионовых кладок на Горностае.
Я уже взрослая, угловатая и сухая…
Бабушка в телефоне любя окликает: «Рыбка?»
Не отзываюсь, прячу себя в цейтнот.
Море приходит ко мне черничными вечерами
Сквозь форточный рудимент и мокрит подушку.
Море мне шепчет о том, что случится в мае,
Море мне шепчет — я затыкаю уши!
Если не слушать, страшное не настанет,
Если не верить, страшное не накроет?
Время в отливе прячет в себя живое
И оставляет сырые камни.
Груши и яблони отцветают белесо-нежным,
Я осторожно ступаю по лепесткам
Следом за фото
В пронзительно-черной рамке,
А в голове, как мантра, мурчит «Катюша»
Плавной мелодией на повторе…
Утром я выхожу на высокий берег,
Утром я выхожу на туманный берег
И падаю рыбкой
В море.