Стихи
Стихи
* * *
Так, костер разводя, затаишь дыханье –
Огонек невидимый не спугнуть бы, –
Так же первых три месяца ожиданья,
Неизвестности, мыслей, тяжелых, смутных,
Неотвязчивых… Все это там, сейчас-то
Твой живот тяжел, и в УЗИ, детален,
Четкий ритм пульсирует часто-часто.
Я не очень, ты знаешь, сентиментален,
Но лишь девять месяцев те отмерьте,
И вам явлено будет по истеченью
Это чудо, равное только смерти,
Но обратное по своему значенью.
* * *
— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция
«Мир», которую утопили… Впрочем, конечно, я
Чушь несу… Однако, какая дистанция
До станции, которая почти что уже бесконечная.
В которую погружаюсь — словно и не в вагоне я –
Как в теплую воду — как будто бы в ванне я.
Глубже. Темнее. Вагон сотрясает агония.
А станция — это станция переливания
Из пустого в порожнее. Медленное погружение
Во мрак, бессвязный, как распадающаяся речь моя.
И только отчетливый — как подтверждение смерти или ее опровержение —
Размеренный голос:
— Поднимайтесь. Конечная.
Времена года
С. Арцибашеву
1.
Разбуженная звуков какофония
Нестройная, и сквозь нее одно,
Холодного до собственной агонии
Сугроба аккуратное пятно.
Пришла весна, давно уже привычную
Обузу снега в слякоть превратив.
Так взгляд влажнеет, вспомнив что-то личное;
Но этот опьяняющий мотив
Весенний — и последнее сгорание
В огне апрельском быть предрешено.
Но ничего не хочется заранее
Знать. Птица, залетевшая в окно:
С чем обратится взгляд к крылатой вестнице?..
Что наша жизнь? Мелодии каприз.
Вивальди, вверх взбегающий по лестнице.
Бах, медленно спускающийся вниз.
2.
Этой страстной, бушующей плоти жар,
Плод созревший, наливший сок.
Только так и можно — без скулежа,
Без оглядки: надрыв, ожог.
Чтобы жарче, острей, чем удар хлыста
Жизнь казалась — гони коней!..
Словно Вагнер играет ее с листа,
Или Лист управляет ей,
Сквозь огонь сжигающий, и распад,
В запредельный блеск облаков
Проведя — сквозь божественный Дантов ад,
Семь бессмертных его грехов.
3.
…Все то же: осень, непогода.
Покуриваешь, словно Фет.
И ты — как бы не ты, а кто-то
Малознакомый… Помнишь, нет –
Зачем, но мыслями пустыми
За туч игрой следи. Гляди
На шевелящийся под ними
Деревьев хаос… Не буди
В сознанье путаницу праздной
Мурой. Мне ближе фаталист,
Прошедший через годы странствий –
Надломленный тот, поздний Лист,
И все, что кончилось так рано,
Минором сердце пригвоздя.
И Метнера фортепиано,
Как вариации дождя.
4.
Кому-то жизнь — сестра, тепла родного близко
Присутствие — коснись, прижми и ощути…
Так что же тот аббат из ордена Франциска –
О серых облаках и о конце пути?
Все собрано давно в дорогу. Перед нами
Распахнутая дверь, разлука из разлук.
И в мире ты стоишь, как в опустевшем храме,
И только звук его наполнит. Только звук
Еще нас с ним мирит. И все же доиграем.
Кому-то жизнь — озноб, обиды злая желчь.
Но — чаянье тепла. Затем ли, чтоб за краем
Холодной тишиной в последний раз обжечь.
* * *
Что ж… Привыкай к реальности суровой.
Полдня, как света нет. Водопровод
Еще колотит дрожью нездоровой,
Но и она закончится вот-вот.
Надменному сантехнику в угоду
Повесят объявление на дверь:
Пора. Гасите свет, сливайте воду.
В последний раз вы моетесь теперь.
* * *
Ночью к тебе был вызван дежурный врач.
Ночью ты был то холоден, то горяч.
Ночью ты был невозможен в своем бреду.
Врач откладывал все, говорил: «Иду»,
Он полчаса пробыл над тобой одним,
И те, кто рядом, записывали за ним.
Что же потом стряслось? Наступил рассвет,
Ночи ж и следа в памяти нет как нет.
Только ворона прыгает по кусту,
Только ольха с ветки стряхнет звезду,
Щуришься лишь, выходя из пустых ворот:
Так непривычно все, даже свет не тот.
* * *
Почему-то, когда ты морально выжат,
Лишь услышишь, ступенями вниз спускаясь,
Как Нева причмокивает и дышит,
Возле спуска чуть слышно себе плескаясь,
Забываешь про все, что для глаза зримо,
Словно шепотом этим насквозь проникся,
Словно, как все пути достигают Рима,
Так все реки начало берут из Стикса.
Потеряв нить вопроса и суть ответа,
Спит душа, и уносят ее куда-то
От волны к волне переливы света,
Волн ребристых острые перекаты.
* * *
Если б Воланд встретил Волан-де-Морта,
Он бы, верно, подумал: какого черта?
Как нелепо выглядит, право, кто он,
Этот клоун?..
Зло должно представительным быть и чинным,
От добра почти что не отличимым.
Зло должно быть (и ты не шути с ним) –
Вдохновляющим, позитивным,
Располагающим к симпатии.
(…в общем — что подписать, давайте…)
Чтоб казалось (совсем уж бред),
Словно зла в мире вовсе нет.
* * *
Только летчик над спящим спокойно миром,
Утомленный за век, современник Блока,
Смотрит вниз, в темноту — под ногами звезды
Он, зажженные неосторожно, видит.
…Как туда можно, сердцем не дрогнув, бомбы
Сбросить?.. Лучше сгореть с самолетом вместе
Жарким пламенем — как от стыда сгорают
За эпоху. Как весть выжигает душу.
Ибо — это ли страх?.. — от удара оземь
Обернуться едким и черным дымом;
Не вернуться, исчезнуть… Нет; страшно — есть ли
Еще, — думать, — есть ли куда вернуться…
Эта мысль и гонит вперед, навстречу
Темноте, как зверя. Гудит пропеллер,
Без конца перемалывая пространство,
Смерти, небу и ночи бросая вызов.
Потому что мир потонул во мраке,
И лишь только поднявшись земного выше,
Понимаешь — всегда за спиною город.
И луна, как бронзовый щит, щербата.
* * *
Говоришь порой: ты в своем уме?
Ни чудес, ни знамений, ни звезды…
Нынче ж нужно каждому, как Фоме,
Прикоснуться, потрогать, вложить персты
В те прорехи гвоздями пробитых дыр.
Нынче дыры эти размером с мир.
Вот и нет опоры. Плоха игра
С этим миром: ворье, воронье, вранье…
Потому что внутри у тебя — дыра,
И тебе не заполнить ничем ее.
— …Что прочел ты нынче, во что ты вник?..
— Так; за год прошедший — семь тощих книг.
Иоанна еще полистал раз в год,
Да журнальной статьи пробежал сюжет…
Если время не пустит тебя в расход —
Никакой твоей в том заслуги нет.
Новый день, наступая, в огне, в крови
Свысока тебе говорит: «живи».
* * *
Ты как бы говоришь вечно: «мира вам!»,
Но в мире мир не бывал.
Сколько бы Ты меня ни травмировал,
Я все равно выживал.
И я почти уже был в безбожниках
Пока был один.
Но теперь у Тебя в заложниках
Мои жена и сын.
Что же Ты от меня хочешь?.. Не звезд, поди,
Коих я никогда не ловил…
Как же я Тебя ненавижу, Господи! —
Всею силой своей любви!
Отчего же так глупо верится,
Когда читаешь, захлебываясь от слез,
Как Ты запретил Аврааму приносить в жертву первенца,
А своего — принес.