Стихи
Стихи
ЗАПСИБА
Мы – разные.
Мы прибыли сюда
будить тайгу
и рвать дремучий камень.
Мы ставим домны,
строим города, –
весь мир построен
нашими руками.
Ждут наш металл
и Запад, и Восток,
Ждет вся страна
от края и до края,
От северных морей
до гор Алтая, –
И будет плавка
в самый краткий срок!
Мы – разные.
Нам лица ветер жжет.
Но все-таки мечту не оставляем.
С бровей застывших
смахиваем лед
И знаем:
скоро домна запылает!
Мы – разные.
Нам всем необходим
немолчный гул
рабочего Запсиба
Мы выросли
и возмужали с ним.
Потомки скажут нам
свое спасибо.
Мы – люди,
Мы шагаем широко,
рождая новый день
своей планеты.
И над землей,
взлетая высоко,
Кузнецкой сталью
будут петь ракеты.
КОНЦЕРТ НА СТРОЙКЕ
Потрепанный Запсибовский автобус,
казалось, развалиться обещал,
но полз на гору, огибая глобус,
и шинами потертыми шуршал.
С разгона пролетая эстакаду,
он загудел призывно, торопясь.
Приехала концертная бригада
и осторожно вылезала в грязь.
Три-пять минут, и вот –
под знойным светом
сгорающего солнечного дня
тянулась к Принцу хрупкая Одетта,
стонал Паяц, судьбу свою кляня…
А юный принц – рыжеволосый, крепкий –
не мог найти волшебных нужных слов.
Он молча за спиною комкал кепку
и голову тянул поверх голов.
Концерт окончен. Небо звёздно, чисто.
Довольна публика – расходится, смеясь.
Монтажники, взяв на руки, артистов
к автобусу уносят через грязь.
* * *
За горы, за долы, за реки…
От рук, от домов… Почему?
Подумать – и в кои-то веки
На людях побыть самому.
За кружкой некрепкого чая
Заспорить о чьей-то судьбе.
Как вдруг убедиться,
что ты отвечаешь
совсем не соседу – себе.
* * *
Обычай русский – домосед –
Куражится, скребет копытом.
Читает правду из газет:
в себя впитает – станет бытом.
Процедит странное: «Де-ла-а-а…»
Мурлычет песенку негромко.
А как закусит удила –
куда летят твои постромки!..
Так повелось. Так было встарь.
Среди падений и величий
означено: обычай – царь
(читай обратно: царь – обычай).
Однако, что ни говори,
не все к нам беды из-за моря,
коль своенравные цари
с обычаем бывали в ссоре.
И – лоб об лоб! А зело прав
один из нас… Да где управа?
На норов – норов. Нрав – на нрав.
И все по правде – не по праву.
ИГРА
На черное поле,
на белое поле,
на новые страсти,
на новые боли,
сквозь чехарду
и змеиность успешки
шагают
пегие пешки…
Минуют измены –
начнутся размены.
Летят короли
кувырками – с арены.
А пегие пешки
(кому это странно?)
на той же арене
падут безымянно.
О, пегие пешки –
ни выслуг, ни пенсий!
На крошево мантий
ступаете с песней…
Изломанный фронт.
Поределые фланги.
И снова полощутся
Новые флаги.
На черное поле,
На белое поле…
Игра непрерывна.
А жертвы – тем более.
НОЧЬ. УЛИЦА…
Покуда всё в тиши не утонуло,
свет, шторами зажатый, полужив.
Спит улица
ногами – в переулок,
а голову на площадь положив.
И укрываясь драным одеялом
с пятнистым сгустком млечного хвоста,
ладонями вселенского менялы
полузажата влажная звезда…
Плакат на высоте о воздух тёрся,
прохожего стараясь подстеречь.
За стенами – расслабленные торсы
на страже белизны и тайны плеч.
Ночь отрешенно шествовала мимо,
огрызком месяца закрыта на запор.
…Мигал-мигал-мигал неутомимо
зелено-красно-желтый светофор.
* * *
Такая ночь – замаливать грехи,
У самого себя просить прощенье…
Такая ночь!
Так истины легки…
И не нужны дневные ухищренья.
Как этой ночью истины легки!
Но день заявит о себе премудро…
Не надо! Не кричите, петухи!
Грех только в том, что наступило утро.
* * *
Как запечатанный конверт
таинственна земная твердь.
Хоть адрес стёрт,
но буквы есть.
И мы пытаемся прочесть.
И так, и сяк мы вертим,
читая на конверте.
To чётко, как отлитые,
то начисто размытые
хребты меж океанами
лежат значками странными.
Когда и кто,
в каком веку
пришёл к такому языку?
Таинственна земная твердь,
как запечатанный конверт.
Но вот уже в следах морщин
от гусениц, саней и шин
её лицо.
И что ни миг,
кибернетический язык,
непонимаемый сперва,
сейчас слагается в слова.
И мы до самой смерти –
всё дальше вглубь конверта.
ЭСТЕТИКА
Колонны подпирают небосвод.
В обломках – фрески солнечной Эллады…
Но древняя эстетика живет,
она досталась людям, как награда
за свет, который вырван у богов,
за мысль, что никогда не иссякала
в торжественной напевности слогов
и в мраморе, который обласкала.
Хоть варвары отыщутся всегда –
их мыслей темных темная работа
приходит на искусство как беда.
Они крадут со статуй позолоту
не в силах слабым разумом понять,
что главное не в этом ярком блеске.
Но где им необъятное объять?!
И топит их история без всплеска…
А мир все так же в красоту влюблен.
И просыпаясь с солнцем на рассвете,
эстетика сегодняшних времен
во весь размах шагает по планете.
Эпохой небывалых перемен
и песнями от края и до края
звенит по струнам всех земных антенн,
и в плен сердца людские забирает.
Смотрите, люди, – красота кругом!
Она открыла двери в каждый дом
и светится на наших разных лицах.
Так пусть в лучах сегодняшнего дня
не раз она предстанет пред потомком
не кладбищем в останках от отцов,
не мертвенным, пугающим обломком,
а силой человеческих страстей,
призывами возвышенного чувства,
запечатленными трудом людей
в наследии великого искусства!
В МУЗЕЕ
Меж грановитых лестниц и опор,
Сработанных умельцем-человеком,
Я paзглядел зазубренный топор,
Положенный в музей двадцатым веком.
В ногах многоступенчатых ракет
Под слоем пыли – ржавое понятье –
В корявых струпьях мрачный силуэт,
С захватанной до блеска рукоятью.
Мне слышится: негромкий разговор
Заводят меж собою экспонаты.
Царь-колокол, кивая на топор,
Царь-пушке повествует виновато:
«Людская многорукая река
Нас вывела на стеллажи музея.
Мы рождены в различные века,
Но гляну в этот угол – и бледнею.
Едва коснись – моя литая медь
Зайдётся, сотрясая землю в гуде.
Но не пристало попусту звенеть
О том, что долго будут помнить люди.
Когда они ступают на порог,
Им никуда от прошлого не деться.
Как ощутима поступь многих ног,
И как мелко тогда его соседство…»
…Я ухожу, минуя коридор.
Трепещется листва, с дождём играя…
Пусть он лежит в музее – царь-топор!
Я рад, что пыль с него не вытирают.
ДАВНЯЯ МЕЧТА
Щербатое, в наличнике, оконце.
Старинный мудрый лес. Свистит желна…
И жаркое распластанное солнце
выплёскивает на берег волна.
Мальчишка улыбается – вот диво! –
и блёстки ищет на сыром песке.
А взрослые бросаются с обрыва,
разбрызгивая солнце по реке.
Летят года, а мне не наглядеться
на речку ту, поросшую травой.
И всё хочу – большой мечтою детства –
когда-то прыгнуть в солнце головой.
ПОСЛЕДНИЙ ОПЛОТ
Идёт последняя бравада.
Я нищ и гол.
Я сказочно богат.
Я все отдал – мне ничего не надо.
Пылись на полке, трепаный адат!
О, мудрые творцы забавных библий,
отцы отцов, познавших бытие!
В вас – всё и ничего… Но вы погибли,
храня в себе достоинство свое.
Подите прочь, случайные подачки!
Заброшен в небо первобытный Лот…
До хруста жму железную собачку
и ставлю дуло посредине – в лоб.
Последний миг.
Глаза – на все четыре,
и никому – не помни, не прости…
Рука спокойна, холодна, как в тире,
лишь бьется жилка, сжатая в горсти.
Пора…
Ты не был кроткою овечкой.
Пора…
И эту жилку оборви…
Но зло и сухо щелкнуло – осечка,
выплевывая краткое – ЖИВИ!
КОЛОС – ЗЕРНО – НИВА
Вселенная-мать!
Отзовись на мой голос
органами солнц, что тебя опаляя,
ласкают и греют налившийся колос…
Я – дочь твоя
с именем звучным – Земля.
Вселенная-мать!
Притуши свои горны
от млечных туманов до звёздных элит…
Смотри –
я роняю тяжёлые зёрна
на звонкие струны спиральных орбит.
Вселенная-мать!
Разве это не диво –
шептать долгожданные их имена…
Вселенная-мать,
неизбывная нива,
прими золотые мои семена!
* * *
Ночные звёзды – горсть огней…
А что за ней,
а что за ней?
Тобой, Земля,
я жил взахлёб.
Я изучал твой мудрый лоб,
твоё лицо в следах морщин
от гусениц, саней и шин.
Но эти звёзды – горсть огней…
А что за ней,
а что за ней?
Какие там живут слова?
Какие листья и трава?
Земля, Земля,
в моей судьбе –
найти подобного себе.
Цепочка яростных огней…
А что за ней?
* * *
Безвольно тело
мёртвого Христа,
И лик святой –
без мысли и без чувства…
А у подножья этого Креста
Земля качалась,
как на коромысле.
* * *
Я погружаю весело и зло,
Как в закрома большого урожая,
Двуликое познания весло
В земную мудрость погружаю.
Вперёд и вдаль – от умных берегов…
О, в этом я еще не усомнился!
В том океане – множество богов,
Которым я ни разу не молился.
ПРОХОЖЕМУ
Возьми огонь из рук моих –
и таинство горящей спички
нас озарит уже двоих,
подверженных одной привычке…
Возьми огонь – вдыхай и пей!
Неси во тьму светящей точкой…
Его когда-то у людей
я пил с ладоней так же точно.
НАТЕ!
Зимою и летом,
при том и при этом
остаться пытались вы
модным поэтом.
И вас не пытали
в тюремном подвале,
не брали подписок,
нет –
вас издавали!
Да, вас издавали…
Да, вас награждали –
и профиль змеился
на желтом металле…
Питались мы честно –
соленым и пресным,
с трудом забывали
похожие песни.
А вы через щели
за нами глазели,
как мы миновали
знакомые мели.
Бурлила эпоха –
вы временно глохли,
скрываясь за ширму, –
вам было неплохо.
Потом вылезали,
«друзей» вспоминали –
к посмертным изданьям
вступленья писали…
О, вы неизменно
над бурей, как пена…
– Возьмите! –
пусть грубо,
зато откровенно.