Стихи
Стихи
ПИCKAPEBCKOE
КЛАДБИЩЕ
«Родные мои, родные!»
И только голос прервётся…
Покуда дыханья хватает,
реквием не затих.
«Родные мои, родные!»
На кладбище Пискарёвском
почти четыреста тысяч
родственников моих.
Встают они в монументах,
памятниках,
обелисках
скорбным напоминаньем –
«Прощенья этому нет!»
Оплакиваю всех их,
невозвратимо близких
от голода и от пули
павших на той войне.
Это на вечные веки
в памяти не сотрётся.
Русский, казах, болгарин,
белорус или чех –
сюда мы приходим молча.
На кладбище Пискарёвском
почти четыреста тысяч
родственников –
у всех.
* * *
Возьми меня к себе в деревню, дед,
туда, где, кажется, жила Татьяна,
где я бывала так давно, так рано, –
с последнего свиданья десять лет.
Под яблоню, где с книгой хорошо,
где от малины голова кружится,
где видно, кто там на крыльцо взошел,
и слышно, как звенит над лесом птица.
Нельзя, нельзя нам столько долгих лет
родного не переступать порога.
Возьми меня к себе в деревню, дед,
и вместе – поживем еще немного.
* * *
Какие бы ни выпали мне судьбы
и сколько бы ни миновало лет,
а все-таки крестьянка я по сути,
и потому тоскую по земле.
И помню, как рассыпчатая почва,
раскрытая навстречу семенам,
ступни босые нежит и щекочет
и жаром обдает по временам.
И у друзей на загородной даче,
где век свой доживает старый дом,
вдруг спохвачусь, что я стою и плачу,
к горячим бревнам прижимаясь лбом.
Оставьте спичек, приготовьте дров,
большой ломоть на полку положите.
Теперь, пожалуй, можно – уходите…
Не так-то много, право же, трудов.
Есть у охотников закон такой:
неведомо кому, идущим следом,
огонь в печи, ломоть ржаного хлеба
оставить, чтобы были под рукой.
Мне приходилось в дом такой зайти.
Он пуст, казалось, целое столетье.
Холодное, скупоe было лето,
и ни души единой на пути.
Но этот дом с дровами у печи
и с полукруглым сухарем на полке,
с торчащей в подоконнике иголкой —
он так гостеприимен был и чист.
Роднее не встречала я домов,
чем этот, покосившийся и старый,
где под руками ставни трепетали,
как будто ожидали нас давно.
и хворосту у печки положила,
чтоб сытно и тепло здесь людям было,
когда они в свой час придут сюда.
Мы – люди, и у нас обычай добр:
откуда бы уйти ни торопились,
пока за нами двери не закрылись,
оставим хлеба, приготовим дров.
* * *
В музыке, которую нужно слушать,
только закрыв глаза,
в воздухе, чуть дрожащем,
как крыльями стрекоза,
в шуме улицы,
едва проснувшейся
после ночного дождя.
в движении,
когда вдруг почувствуешь,
что на тебя глядят,
в том, что нам с тобой ни на минуту
нельзя оставаться вдвоем –
Боже мой, какая жизнь,
какая тайна во всем…
МАЙ, ЖУРАВЛИ, ДАЧА
Уголь разгорался медленно и гневно.
Дождь послали боги в назиданье нам.
Думалось, что дача – мертвая царевна,
что вот-вот очнётся от глухого сна.
Думалось – всё разом может измениться.
Полусонный ветер тяжело вздыхал.
Мы с тобой бежали от друзей ленивых,
престарелых истин, сумрачных похвал.
Было избавленьем в кресло сесть с ногами,
гладить подлокотник и твоё лицо,
где одна забота – чтоб свеча не гасла,
не сжимало память золотым кольцом.
А наутро стало холодно и тихо.
Заметалось солнце в вырезе реки.
И опять под своды обнищавших истин
мы идем, как в церковь – замолить грехи.
* * *
Шум в голове. Нехватка витаминов.
Замедленная, путаная речь.
Остерегаюсь затяжным, глубинным,
свободным вдохом легкие обжечь.
Крест-накрест, набегая друг на друга,
в снегу разрывы, трещины, следы,
как будто после долгого недуга
земля снимает гипсы и бинты.
Бледнее и значительнее лица —
скорей печаль, чем авитаминоз.
В скворечне скоро птица поселится,
и это нас растрогает до слез.
Любой пустяк исполнится значенья,
когда увидишь, ошалев слегка,
как во дворе знакомые качели
качаются одни, без седока.
Вон чей-то взгляд нацелен, словно в тире,
и хочется без смысла, просто так
в полуреальном черно-белом мире
самой сменить и облик, и лета.
* * *
Здоровайтесь, здоровайтесь со мной,
вы вce, кого я каждый день встречаю.
Внезапно, неожиданно, нечаянно
здоровайтесь, особенно весной.
Так рады все, идущие одни,
случайно добрый чей-то взгляд увидеть.
И ты их постарайся не обидеть
и просто головою им кивни.
Порою я так радостно живу
от утра раннего до поздней ночи
затем, чтоб нас таинственно и прочно
приветствие связало наяву.